Колотун - Том Кай

Чига пытался привлечь ее внимание по-своему. Иногда подолгу прятался возле ее дома, чтобы дождаться, когда она выйдет, и схватить за косу. Или набирал на речке в бутылку ледяной воды, подкрадывался и обливал Алёну с ног до головы, после чего бежал к пацанам, сгибаясь от смеха. Глеб не понимал, почему Алёнка после всего этого обиженно смотрит на него, а не на Вальку Чигорина. Не понимал, почему чувствует себя виноватым, словно это он облил водой или оттаскал за косу. Только один раз заступился Глеб за Алёну – когда Чига пытался столкнуть ее в реку. Тогда Глеб прочувствовал на себе Валькину жестокость. Чига бил его с таким остервенением, словно вместе с болью вбивал страх, и одновременно выбивал желание перечить ему. Глебу казалось: еще немного – и он разделит участь прибитой к дереву кошки.

Алёна смотрела на избиение Глеба как завороженная. Она не пыталась ни убежать, ни позвать кого-нибудь. Когда же Чига остановился, Глеб посмотрел на Алёну и увидел, что та улыбалась. Ему показалось, она рада, что Глебу досталось. А Чига стоял над ним, задрав от гордости нос, и тоже смотрел на Алёну. Она махнула Чиге, засмеялась и побежала домой. Глеб смотрел на удалявшееся васильковое платье, на ненавистного Чигу и думал, что больше никогда ни за кого не будет заступаться. Особенно за девчонок.

Про Фамаиду разные слухи ходили. Ведьма, ведунья, сумасшедшая… Жила одна. Детей, внуков не было. Сколько лет, не определить. Фамаида достигла такого возраста, когда плюс-минус тридцать лет роли не играют.

Глеб был один раз у нее дома, однако помнить этого не мог. Родился он с пупочной грыжей. В деревне Колотун с подобными недугами принято ходить к «бабке». Фамаида была сильной по части заговоров. Несмотря на то, что ее считали ведьмой, от приворотов, порчи, отворотов и всего, что могло навредить, отказывалась. Только врачевала, пускай странными методами, от которых у неподготовленного человека легко случались приступы паники.

Мать Глеба не хотела идти к бабке, но после того, как врачи отказались оперировать и приговорили ребенка к нескольким годам мучений – пока само не зарастет, – решилась.

После манипуляций Фамаиды грыжа исчезла. Дед Глеба сразу говорил, что нужно идти к Фамаиде, но мать до конца не верила, что поможет. Поехала сначала в город. Врач в городской больнице пожал плечами и сказал, что оперировать пока нельзя – нужно ждать, пока мальчик не подрастет.

Мама Глеба сидела в длинном холодном коридоре с выкрашенными в темно-зеленый цвет стенами, – обессиленная, с орущим ребенком на руках. Врачи проходили мимо, не обращая внимания. Она не могла понять: почему в месте, которое олицетворяет сострадание, сострадания нет. Ей хотелось хоть какого-то человеческого участия, но советская бесплатная медицина была бездушна, хладнокровна и безлика, как эти зеленые больничные стены.

Народ шел к Фамаиде с разными недугами. Денег она не брала – расплачивались продуктами. Алкаши и деревенские бездельники – трудом: кто дров наколет, кто за водой сходит. Те, что порукастее, забор поправят, дом, крышу подлатают. Взрослые Фамаиду уважали и боялись, поэтому пугали ею детей.

Как-то раз Глеб был пойман на воровстве дедовой махорки. Мать тогда сказала: «Еще раз что-то подобное и к Фамаиде отведу! Нашепчет, у тебя хвост вырастет».

Те из деревенских, кому уже за девяносто, помнят Фамаиду молодой. В юности Фамаида была слишком красивой для того, чтобы спокойно жить. Красивой и нелюдимой. Не все могут справиться с красотой.

Муж Фамаиды умер рано, но после него мужчин у нее не было. Местные ловеласы с пузырем да с баяном пытались было приударить за красавицей-вдовой, но ничего, кроме презрительного взгляда, в ответ не получали.

Самым настойчивым был Степан Протопопов. Здоровенный детина. Щеголем ходил по поселку, пил как из пулемета и девкам проходу не давал.

Протопопов не работал, объясняя причину полученной в армии контузией. На какой войне воевал Степан, непонятно, однако вопросов ему никто не задавал, опасаясь буйного нрава. Ходили слухи, что он сидел, а не в армии служил, но эту тему тоже старались не затрагивать.

– Дура ты, – говорил Фамаиде Степан при встрече. – Лучше меня и надежнее всё равно никого нет – хули ты кочевряжишься?

– Уйди, Степан, – отвечала Фамаида, даже не посмотрев в его сторону.

– Всё равно моя будешь, поняла?

Степан не оставлял попыток добиться расположения своей возлюбленной и как-то раз ночью забрался к ней в дом. С тех пор его никто не видел. На Фамаиду стали коситься. По поселку пополз слушок: ведьма! Несколько раз поджигали ее дом. Один раз кто-то из соседей метнул ей в голову булыжник, когда Фамаида пошла за водой. К счастью, камень просвистел мимо. Но с тех пор она еще больше замкнулась и старалась без особой надобности из дома не выходить.

Так и состарилась Фамаида. Когда время сгорбило и выбелило волосы, ее слава как знахарки вышла за пределы деревни. Люди, хоть и с опаской, но всё же продолжали обращаться к ней за помощью.

Глеб с родителями жил на самом краю деревни. Дом Фамаиды стоял последним – дальше начинался лес, и узким лезвием блестела речка Студёнка. Нужно только перелезть через забор и окажешься у Фамаиды в огороде.

Дом добротный, ладно срубленный из сосны. По окнам резные наличники. В деревне Колотун все старые дома были украшены витиеватой резьбой. Глебу очень нравились эти замысловатые, невесомые на вид кружева.

Дед рассказывал, что окно человеку подарил ангел. В старину ведь дома строили вообще без окон. И некая женщина так устала от постоянной темени и копоти от сальных ламп в избе, что стала бегать по двору с решетом, ловя в него солнечный свет в надежде, что сумеет внести в дом. Ангел увидел дурную бабу, взял топор и прорубил в избе окно. Затем выловил в реке рыбину и ее пузырем затянул. С тех пор дома стали строить с окнами и, чтобы отблагодарить ангела, украшать их узорами из дерева. В те времена верили, что ангел по-прежнему присматривает за окнами. А резьба отпугивает злых духов, например того же водяного, что, по рассказам дедушки, живет в Студёнке, и все утонувшие на его совести.

История про ангела Глебу понравилась, а водяной порядком напугал. Тем более что теперь нужно как-то пробраться в дом Фамаиды, который как раз возле Студёнки, и украсть книгу, чтобы утереть нос Вальке.

Залезть в дом Глеб решил ночью. Но мысль, что придется пробираться в темноте, вблизи Студёнки, где обитает кровожадный водяной, да еще и в дом настоящей ведьмы, почти лишала рассудка.

На дворе стояло лето. Окна раскрыты настежь. Больше шансов выбраться из дома незамеченным.

В доме, где жил Глеб, две больших комнаты и одна маленькая – Глеба. В самой большой бабушка и дед. В другой комнате – мама.

Мать Глеба из тех редких женщин, которые видят свою жизнь только в свете преданности мужу и семье. После того как родился Глеб, слепая любовь к мужу и панический страх за судьбу сына превратили ее в тихого параноика. Страх остаться одной превратил ее в блеклую, невзрачную женщину, похожую на засохшую по осени моль.

Отец Глеба дома бывал редко. Постоянно на Севере, в погоне за деньгами. На праздники он отправлял посылки, от которых крепко пахло копченой рыбой. На открытках, которые Глеб получал на дни рождения, были нарисованы либо северные олени, либо огромная воронка в земле – кимберлитовая трубка, на которой работал отец Глеба в городе Мирный.

Отец появлялся дома раз в полгода. Огромный, заросший, как медведь. Спутанная борода, похожая на ягель. Лицо с уже въевшейся в поры грязью. Терпкий запах табака.

Когда приезжал отец, в доме начинался праздник. Забивали порося, для чего приглашали деда Игната.

Дед Игнат бил всю скотину в Колотуне. Говорили, что у Игната рука легкая и скотина не мучается – не успевает. Со свиньями дед управлялся не глядя: даст корму, и пока порося роется носом в корыте, встанет над ней да как треснет обухом топора в лоб!

Затем начиналась пьянка. Подтягивались соседи – на «свеженину». Кто-то бежал через два двора к бабке Марте за самогоном. К вечеру между домами Глеба и бабки Марты гонец курсировал безостановочно.

Русская деревенская пьянка – это не мероприятие, не праздник – это последний день перед апокалипсисом! Не важно, что послужило поводом: похороны ли, свадьба, именины – причина становится не важна после пятой рюмки! Над людьми нависает тяжелый сгусток коллективного бессознательного, и все как один достигают того «дзенского» просветления, когда нет вчера, нет завтра, а есть только этот текущий момент. И несутся песни, щедро скрепленные отборным матом. Сегодня все будут влюбляться в друг друга навсегда, а через пару часов – так же искренне ненавидеть. Возможно, кого-то убьют, если дед Игнат вовремя не достанет старый обшарпанный аккордеон с несколькими выбитыми зубами клавиш. Инструмент тяжело вздыхает мехами, на выдохе сипит и шепелявит, но кто на это станет обращать внимание? Когда же дело доходило до «Черного ворона», отец выходил во двор, мял в гармошку гильзу папиросы «Беломорканал» и звал Глеба.