Ночные грехи - Тэми Хоуг

Внимание Брайана привлекли кусты, буйно разросшиеся вокруг автостоянки. Образовав живую изгородь, они разделили территорию катка и выставочного комплекса. Высунув язык от напряжения, чувствуя разбегающиеся по телу мурашки, Брайан подкрался к кустарнику. Он очень надеялся, что Джош не рискнул нарушить естественную границу. Экспоцентр был самым жутким в мире местом в это время года, когда во всех старых зданиях было темно и пусто, и только ветер, завывая, кружил вокруг безмолвных строений.

За спиной раздался рев автомобильного клаксона. От неожиданности сердце в груди бешено заколотилось. Брайан повернулся и… застонал от разочарования. Машина сестры, ее «Кролик», медленно въезжала на парковочный круг.

— Давай побыстрей, Брайан! Сегодня вечером у меня практика театрализованного представления!

— Но…

— Никаких «но», животное, — огрызнулась Бет.

Ветер трепал ее длинные светлые волосы, прядь била по лицу. Голой, побелевшей от холода рукой она поймала ее и закрепила за ухом.

— Ну давай! Засовывай свою маленькую задницу в машину!

Брайан вздохнул, бросил на землю снежок и уныло побрел к сумке и хоккейной клюшке. Сучка Бет выжала полный газ на нейтралке, затем включила передачу и, сделав вид, что не собирается ждать, тронулась. Да, она могла бы просто оставить его. Она это сделала однажды, и тогда они оба получили, но Брайану досталось больше, потому что Бет, обвинив его в том, что именно из-за него она так вляпалась, еще четыре дня изводила Брайана, как могла.

Мгновенно забыв об игре и остающемся амиго, он схватил свои вещи и рванул за автомобилем, уже на бегу обдумывая способы заставить сестру почувствовать себя такой же соплячкой.

… Прячась за кондиционерами, Джош слышал голос Бет. Он слышал, как захлопнулись двери машины и как взревел на парковке «Кролик». Это уже не игра…

Он выполз из укрытия и вернулся на улицу. Парковка опустела, если не брать в расчет старый ржавый фургон «Шеви», принадлежавший Оли. Следующая тренировка начнется только через час. Подъездная дорога пустынна. Снег на асфальте, укатанный бесчисленными шинами, такой же твердый и блестящий, как молочно-белый мрамор, мерцал в свете уличных фонарей. Джош стянул перчатку с левой руки и потянул вверх рукав лыжной куртки, чтобы посмотреть на часы, которые подарил ему на Рождество дядя Тим. Большие, черные, с множеством циферблатов и кнопок, они походили на что-то, что мог бы носить аквалангист или даже командос. Иногда Джош представлял себя командос на спецзадании, ожидающим встречи с самым опасным шпионом в мире.

Цифры на циферблате светились в темноте зеленым: 5.45.

Джош посмотрел вниз по улице, ожидая увидеть фары минивэна с мамой за рулем. Но улица оставалась темной и пустынной. Только из окон домов вдоль дороги лился тусклый свет. Внутри домов люди ужинали, смотрели новости и говорили о прожитом дне. Только гулкое жужжание уличных фонарей раздавалось снаружи да завывание холодного ветра в сухих голых ветвях умерших на зиму деревьев. Небо пугало чернотой.

Он был совсем один.

17.17

— 5 °C

Она почти ускользнула. Накинув пальто, с сумкой через плечо, с зажатыми в руке перчатками и ключами от машины, она спешно спускалась в холл к западной боковой двери больницы, глядя прямо перед собой, убеждая себя, что, если сейчас она не попадется никому на глаза, ее не поймают, она будет невидима, она удерет…

…Я совсем как Джош. Именно такая игра ему нравится: что, если бы мы могли превратиться в невидимку?..

Улыбка скользнула по губам Ханны. Джош и Воображение Джоша! Вчера вечером она застала сына в комнате Лили, когда он рассказывал сестре захватывающую историю о Зике Кротком и Супер Пупере, героях, которых Ханна выдумала для Джоша, когда он был совсем маленьким. Он продолжил традицию и теперь с большим энтузиазмом рассказывал сказку сидящей в кроватке сестре, Лили сосала большой палец, ее голубые глаза широко распахнулись от удивления, она жадно ловила каждое слово брата.

У меня великолепные дети. Двое, для поддержки, опоры. Я возьму все, что можно получить…

Улыбка слетела с лица, и желудок болезненно напрягся. Она с трудом проморгалась, и тут до нее дошло, что она стоит в конце холла в наброшенном на плечи пальто. Рэнд Беккер, руководитель отдела технического обслуживания, проталкивался через дверь, впуская клубы свежего морозного воздуха. Дородный мужчина с окладистой рыжей бородой. Рэнд стянул с головы огненно-оранжевую охотничью кепку и встряхнулся, как большой мокрый вол, как будто он так желал избавиться от холода.

— Привет, доктор Гаррисон. Достойная ночка…

— Разве? — Она улыбнулась автоматически, безучастно, как будто разговаривала с незнакомцем. Но в городской больнице Оленьего Озера не было незнакомцев. Здесь все знали всех.

— Будьте уверены! Хороша для Снежного фестиваля.

Рэнд ухмыльнулся, он ждал фестиваля так же откровенно, как дети ждут Рождественское утро. День снега — огромное событие в таком небольшом городке, как Оленье Озеро, хороший предлог для пятнадцати тысяч жителей нарушить монотонность долгой зимы Миннесоты. Ханна попыталась найти в себе хоть каплю энтузиазма. Она знала, с каким нетерпением и Джош ждет Снежного фестиваля, особенно факельный парад. Но всеобщее ожидание праздника в эти дни нисколько ее не захватывало. Она чувствовала себя скорее уставшей, опустошенной и подавленной. И над всем, как тонкая полиэтиленовая пленка, нависло отчаяние, не позволяющее пробиться наружу хотя бы одному из этих чувств. От нее зависели люди, они смотрели на нее и думали: вот идеальная работающая женщина. Ханна Гаррисон: доктор, жена, мать, женщина года. И она играла эти роли, как положено, одну за другой, непринужденно, мастерски, легко, улыбаясь, словно королева красоты. Но в последнее время она почувствовала, наконец, тяжесть всей ноши, как натруженные руки чувствуют тяжесть шаров для боулинга.

— Тяжелый денек?

— Что? — Она переключила внимание на Рэнда. — Извините, Рэнд. Да, что-то вроде того.

— Тогда мне лучше отпустить вас. А у меня сейчас свидание с одной горячей штучкой… ха! С бойлерной!

Ханна пробормотала «до свидания», и Беккер, потянув на себя дверь с табличкой «Только для технического персонала», исчез за ней, оставив Ханну в холле одну. И тут внутренний голос, голос маленького гоблина, который охранял плотно натянутую пленку над эмоциями, не выдержал:

Беги! Убирайся! Сейчас же! Исчезни, пока еще можно! Прочь!

Она должна забрать Джоша. Им надо бы остановиться поесть пиццу, затем заехать к няне за Лили. После ужина она должна отвести Джоша на занятия по религии…

Но тело отказывалось повиноваться.

А затем и возможность побега растаяла.

— Доктор Гаррисон! Доктор Гаррисон! Срочно в отделение неотложной помощи!

Тот самый эгоистичный внутренний голос еще раз дал о себе знать, пытаясь убедить ее, что она могла бы уйти. У нее не было вызовов сегодняшним вечером, из сотни пациентов, находящихся в больнице, не было ни одного, кто бы остро нуждался в ее личном присутствии. Никто не видел ее бегства. Она могла бы оставить работу на дежурного врача Крэйга Ломэкса, который вообще был уверен, что появился на земле со своей внешностью мальчика-спасителя, чтобы спешить на помощь простым смертным и успокаивать их. Имя Ханны сегодня не стояло даже в резерве. Но чувство вины никогда не ослабевало, неважно, сколько она видела в жизни ангин или поврежденных тел, скольким помогла. Она дала клятву служить. И теперь не могла не задержаться, у нее был долг — и он сильно вырос теперь, когда совет больницы назначил ее руководителем отделения неотложной помощи…

Люди Оленьего Озера зависели от нее.

Пейджер пищал. Ханна вздохнула и почувствовала горячие слезы в уголках глаз. Все за то, что она исчерпана полностью и целиком — и физически, и эмоционально. Ей необходимо отключиться этим вечером, провести время только с собой и детьми. И с Полом, который, чтоб не доставать семью сарказмом и дурным настроением, работал в офисе допоздна.

Волнистая прядь светлых, медовых волос выпала из ее конского хвоста и мягко защекотала щеку. Она вздохнула, заложила локон за ухо и выглянула из двери. Под светом галогеновых фонарей казалось, что автостоянка выкрашена сепией.

«Доктор Гаррисон! Доктор Гаррисон! Срочно в отделение неотложной помощи!»

Ханна стянула с плеч пальто и перекинула его через руку.

— Боже, вот вы где! — выпалила Кэтлин Кейси, вынырнув из-за угла. Она стремительно шла по холлу, полы ее лабораторного халата развевались, как паруса. Толстые мягкие подошвы кроссовок почти беззвучно касались полированного пола. Медсестра была ростом полтора метра, и ни миллиметром больше, имела внешность гнома с копной густых рыжих волос и хватку питбуля. Ее униформу дополняла жесткая хирургическая щетка и значок с надписью «Не ныть!». Она нацелилась на Ханну и, как трактор, двинулась к ней.