Песок - Хауи Хью

Придвинувшись ближе к огню, Палмер протянул к нему руки, почувствовав, что замерз от пота, ветра и мыслей о доме. Он улыбался, слыша пробивавшиеся сквозь языки пламени голоса, смеялся, слыша смех других, а когда у него начало урчать в животе, он солгал, сказав, будто это от голода. На самом же деле его мучили весьма дурные предчувствия по поводу нынешней работы.

Для начала, он не знал никого из этих людей. А сестра предупреждала его о дикарях, которых он действительно знал, но вовсе не о незнакомцах. За эту группу поручился Хэп, чего бы это ни стоило. Повернувшись, Палмер взглянул на друга, который, восторженно жестикулируя, делился в оранжевом свете костра какой-то шуткой. Они были лучшими друзьями со времен дайверской школы, и Палмер решил, что вряд ли кто-то еще среди песков может больше доверять друг другу. Поручительство Хэпа кое-что значило.

Позади Хэпа Палмер увидел два припаркованных между дюнами сарфера со спущенными парусами и сложенными мачтами, покачивавшихся на гладких полозьях. Они стояли на приколе, но, казалось, готовы были куда-то умчаться — или Палмеру так представлялось? Он подумал, что, возможно, после завершения работы эти мужики могли бы подбросить их с Хэпом обратно в город. Что угодно, лишь бы не ночные переходы и привалы под прикрытием раскаленных солнцем дюн.

Некоторые пришедшие вместе с ними из Спрингстона присоединились к сидевшим вокруг костра. Многие были уже немолоды, вероятно под пятьдесят — более чем вдвое старше Палмера и почти на пределе тех лет, до которых кто-либо рассчитывал дожить. У них была темная кожа кочевников, пустынных бродяг, спавших под звездами и тяжко трудившихся под солнцем. Палмер пообещал себе, что никогда не станет выглядеть как они. Он намеревался сделать себе состояние в молодости, вовремя остановившись, а потом они с Хэпом вернулись бы в город героями и жили бы в тени. Средних размеров горка кредитов искупила бы старые грехи. Они открыли бы дайверскую лавку, зарабатывая на жизнь продажей и ремонтом снаряжения для неудачливых болванов, рисковавших жизнью под песками. Им приносили бы постоянный доход гоняющиеся за деньгами дураки — такие же, как сейчас они с Хэпом.

По кругу пустили бутылку. Палмер поднес ее к губам, сделав вид, будто пьет. Покачав головой и утерев рот, он наклонился, передавая бутылку Хэпу. Кто-то рассмеялся в костер, подняв к сияющему небу облако искр.

— Эй вы, двое.

На плечо Палмера опустилась тяжелая ладонь. Повернувшись, он увидел Могуна, черного бандита, возглавлявшего их поход через дюны. Могун уставился на них с Хэпом, заслонив своим туловищем звезды.

— Брок хочет вас видеть, — сказал бандит и, повернувшись, скрылся во тьме за костром.

Ухмыльнувшись, Хэп сделал еще глоток и передал бутылку бородачу рядом. Встав, он странно улыбнулся Палмеру, надув щеки, а затем сплюнул в пламя, отчего оно поднялось выше, а смех стал громче. Хлопнув Палмера по плечу, он поспешил следом за Могуном.

Палмер схватил свое снаряжение, не решаясь никому его доверить. Когда он нагнал Хэпа, тот взял его за локоть, оттащив в сторону, и они вместе последовали за Могуном по утоптанной песчаной дорожке между костром и скоплением палаток.

— Спокойнее, — прошипел Хэп. — Это наш путь к славе.

Палмер промолчал. Ему хотелось лишь любого повода, чтобы сбросить с себя бремя, а не покрасоваться перед этой бандой и вступить в ее ряды. Он облизал губы, которые все еще жгло от спиртного, и обругал себя за то, что не пил больше, когда был младше. Ему еще многому предстояло научиться. Он подумал о своих младших братьях и о том, как скажет им, когда увидит их снова, чтобы они не повторяли его ошибок. Чтобы они научились нырять, научились пить, не тратили время впустую на изучение бесполезных вещей и больше походили на свою сестру, а не на него. Вот что он собирался им сказать.

Могуна почти не было видно в свете звезд, но его силуэт выделялся на фоне палаток, освещенных мерцающими огнями фонарей. Кто-то откинул полог, и свет вырвался наружу, будто рой насекомых. Тысячи звезд над головой потускнели, оставив сиять в одиночестве бога войны Колорадо, большое летнее созвездие в виде воина с мечом, чей пояс — прямая линия из трех звезд — располагался вдоль тропы, будто указывая путь.

Палмер перевел взгляд с этой россыпи драгоценных камней на плотную полосу ледяного огня, которая вновь расцвела в небе, как только закрылась палатка. Полоса бесчисленных звезд тянулась от одной из дюн через весь небосвод до далекого горизонта. Их холодное свечение невозможно было увидеть в городе — мешало горевшее в ночи газовое пламя. Но здесь они являлись отличительным знаком пустыни, печатью над головой, которая говорила любому мальчишке, что он оказался очень далеко от дома, посреди дикой пустоши. И не просто среди диких песков и дюн, но в дебрях самой жизни, в ту пору, когда двадцатилетний мужчина уже отбросил убежище, которое давала ему юность, но еще не позаботился о том, чтобы возвести свое собственное. Годы жизни без палатки. Яркие и ослепительные годы, в которые юноши блуждают, подобно планетам.

Неподвижные огни в небе пересекла яркая светящаяся траектория падающей звезды, и Палмер подумал, что, возможно, он больше похож как раз на нее. А может, они оба с Хэпом. Им не сиделось на месте — они мелькали и тут же исчезали, выбрав новую цель.

Глядя на небо, он едва не упал, споткнувшись о собственные ботинки. Шедший впереди Хэп нырнул в самую большую палатку. Брезент зашелестел, будто звук шагов по грубому песку, взвыл ветер, перепрыгивая с дюны на соседнюю, и звезды над головой поглотил свет.

3. Карта

Когда Палмер и Хэп проскользнули за полог палатки, сидевшие внутри повернули к ним головы. Ветер игриво скребся в стены, будто прося его впустить. В палатке было тепло от тел и пахло, как в баре после рабочей смены, — потом, выпивкой и одеждой, которую носили месяцами.

Похожий на дюну мужчина подозвал обоих к себе. Палмер понял, что это и есть Брок, главарь банды, который заявлял свои права на северные пустоши, — впечатляющая личность, появившаяся словно ниоткуда, как и большинство главарей разбойников, которые годами служили другим, пока цепочка смертей не выводила их на самый верх.

Сестра Палмера предупреждала его, чтобы он держался подальше от подобных людей. Но вместо того, чтобы ее послушаться, он теперь направился к главарю, положив свое снаряжение возле штабеля ящиков и бочонка с водой или грогом. Вокруг шаткого стола посреди палатки стояли восемь или девять человек. С центральной перекладины свисала лампа, покачивавшаяся от толчков ветра. Толстые, покрытые татуировками руки стоявших вокруг стола напоминали стволы небольших деревьев. Татуировки были украшены шрамами от втертого в открытые раны грубого песка.

— Подвиньтесь, — сказал Брок с сильным акцентом, который сложно было определить — возможно, говор кочевников к югу от Лоу-Пэба или старых садовников из оазиса на западе. Он махнул рукой между двумя бородачами, словно отгоняя мух от тарелки с едой, и те, слегка заворчав, отступили в сторону. Хэп занял место у стола высотой по пояс, и Палмер присоединился к нему.

— Вы слышали про Данвар, — сказал Брок без каких-либо представлений и формальностей. Фраза походила на вопрос, но прозвучала как некое утверждение.

Окинув взглядом стол, Палмер увидел, что многие наблюдают за ним, поглаживая длинные клочковатые бороды. Здесь упоминание о легендах не вызывало взрывов смеха. Здесь взрослые мужчины смотрели на безбородых юнцов, будто раздумывая, сгодятся ли те в качестве ужина. Но ни у кого из них не было татуировок на лице, как у каннибалов на дальнем севере, и Палмер понадеялся, что их с Хэпом оценивают как потенциальных работников, а не кандидатов на жаркое.

— Все слышали про Данвар, — прошептал Хэп, и Палмер почувствовал в голосе друга благоговейный трепет. — Мы отправимся туда?

Повернувшись к другу, Палмер проследил за его взглядом, устремленным на стол. Мясистые кулаки, запотевшие кружки и дымящаяся пепельница прижимали к его крышке четыре угла большого куска пергамента. Дотронувшись до ближайшего к нему края, Палмер понял, что покрытый пятнами коричневый материал толще обычного пергамента. Скорее, он напоминал растянутую и выделанную шкуру кайота, которая казалась хрупкой на ощупь, будто была очень старой.