Ворон (ЛП) - Заварелли А.

— Они от них. — Я сжимаю руки в кулаки. — Уверяю вас.

Она поджимает губы и я понимаю, что в любую минуту меня могут выставить за дверь.

— Что насчет других девушек? — продолжаю гнуть свою линию. — Вам не кажется странным, что количество дел о пропавших без вести в этом районе за последний год резко возросло? И все они молодые, красивые девушки. Они ведь должны были куда-то деться.

— Могу заверить вас, что все наши лучшие агенты занимаются этим, — говорит она. — Но в настоящее время у нас нет никакой связи между этими девушками и клубом «Слейнт». Ваша подруга ‒ единственная, кто имела хоть какое-то отношение к клубу, если вы, конечно, говорите правду. Но даже в таком случае у нас все равно нет доказательств этому факту.

— Отправьте туда своего агента под прикрытием, — взываю я к ней. — Тогда и увидите, поймете, что там на самом деле происходит.

— У нас нет ресурсов для подобных действий, — отвечает она. — А без каких-либо доказательств наши руки связаны.

Доказательства.

Вот к чему все всегда сводится. Конечно, они не собираются оставлять никаких доказательств. Они же чертовы мафиози. А чего ожидают эти люди? Гигантской неоновой вывески, на которой черным по белому написано: «мы здесь проворачиваем грязные делишки»? Уверена, федералы уже в курсе. Да все в этом городе знают. Но в этом-то как раз и проблема. Никогда не знаешь наверняка, кто из этих козлов в их упряжке.

Я притопываю ногой в нетерпении и мечуюсь глазами по офису, как наркоманка. На дух не переношу эту конуру. Эти серые стены и запах переработанного воздуха. Доказательства. Где еще можно получить доказательства?

Я устремляю свой взгляд на агента Кэмерон и делаю свое самое смелое предложение.

— Отправьте меня, — говорю ей. — Я буду работать под прикрытием. Абсолютно бесплатно. Вы можете просто поддерживать со мной связь, или как вы там это между собой называете.

Она снова поджимает губы, свет падает ей в глаза.

— Мне никогда бы не дали разрешение на проведение такой операции, мисс Уайлдер, — уверенно заявляет она. — Поэтому, прошу вас, не придумывайте тут ничего лишнего.

Она хватает белую визитную карточку, которую намеревается всучить мне, и встает. Я следую ее примеру, потому что понимаю, здесь мне не получить никакой реальной помощи.

— Если вспомните что-нибудь важное, что поможет в расследовании, позвоните по указанному здесь номеру, — предлагает она.

Я беру протянутую мне карточку, сминаю ее в руке и одаряю ее ледяной улыбкой.

— Благодарю за то, что уделили мне время, — говорю ей. Выйдя за дверь и оказавшись в такси, я делаю свои собственные выводы. Агент Кэмерон не права. И там, в такси, на скрипучем виниловом сиденье рядом с таксистом, который пахнет салями, я вижу лучик надежды во всей этой мрачной ситуации. Потому что неважно, поддерживает она эту задумку или нет, мне кажется, что моя идея может сработать. На самом деле, думаю, что эта чертова идея самая яркая из всех идей, которые посещали меня за все эти шесть месяцев, прошедшие со дня исчезновения Талии.

ГЛАВА 1

ЛАКЛЭН

Бостон размыло дождем, небо затянуло пеленой серых облаков. Прощание с дедом, которого мне так и не довелось узнать, происходит в лучших ирландских традициях.

Один за другим ребята выходят вперед, чтобы произнести прощальную речь. Найл и Ронан, притихшие, стоят рядом со мной. Сдержанные соболезнования едва слышны под осенним ветром. Мое тело свинцовое, одежда промокшая насквозь, остается лишь свежесть воздуха, которую можно ощутить только после бури.

Наконец, они все ушли.

Когда до меня доходит очередь, и я стою над его гробом, не могу подобрать слов, что часто бывает в важные моменты. Но никто из нас так и не нашел правильных слов, которые нужно было сказать ему еще при жизни. И какая польза от них теперь, когда его нет?

Белая лилия в руке вянет на глазах. Кроме меня, Каррик был последним из Кроу. Его предсмертная воля тяжким грузом лежит на моей душе. Я обязан вызвать у него гордость, продолжив его наследие и родословную. Как можно было отказать умирающему в его последней надежде, которую он бессвязно пробормотал между кровавыми удушьями?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Это не было ложным утешением умирающему. Каждое слово, которое я произнес в те последние мгновения его жизни, было обещанием ему. И он будет мной гордиться. Я проследую по его стопам даже к вратам ада, если потребуется, чтобы сдержать данное ему слово.

Человеку, который меня воспитал. Человеку, который дал мне абсолютно все.

Под тихие слова католической молитвы цветок из моих рук падает на глянцевую поверхность отполированного гроба, после чего его опускают в землю. Найл и я осеняем себя крестным знамением, читая слова кодекса Каррика, которого он придерживался в течение последних тридцати лет и который мы все соблюдаем.

— Семья, верность, честь и кровь. Это единственное, что настоящее.

Найл дает мне еще одно последнее мгновение, чтобы попрощаться, а затем склоняет голову, как бы приглашая:

— Давай немного пройдемся.

Кладбище ‒ мрачное место, где всюду витает смерть и чье-то горе. Трава под нашими ногами усеяна умирающими осенними листьями. Но в моем сердце нет места для печали. Я давно заключил перемирие со смертью. Человек приходит в эту жизнь отнюдь не с надеждой на бессмертие. Каррик удостоился бы чести отдать свою жизнь за Синдикат. Как и я.

Но сейчас не стоит об этом. Позже, я поразмыслю обо всем этом позже, а пока покорно следую за Найлом вверх по каменным ступеням церкви Святой Марчеллины. Внушительные дубовые двери с легкостью раскрываются. Деревянные скамейки стоят рядами вдоль прохода, а воздух внутри пропитан ароматом вина и людского покаяния. У алтаря я преклоняю колени и читаю молитву за почившего.

Я не считаю себя праведником. Как и любого католика, бремя совершенных грехов зачастую тяготит мою совесть. Но это нисколько не меняет того, кто я есть на самом деле. Когда я был восьмилетним мальчишкой, помню, матушка сказала мне, что нельзя походить на своего отца. Вот именно поэтому с тех пор я грезил о такой жизни в своих мечтах. Мой путь был предопределен, и я бы выбрал его снова. Наша банда придерживается понятий верности, чести и семьи, что я больше всего ценю и уважаю. В глазах общественности мы занимаемся многими делами, но у нас все еще есть принципы. Если злодеяние запятнает мою душу, то оно будет совершенно ради одного из своих. Мы присматриваем друг за другом. Защищаем друг друга. Если ад ‒ это цена, которую я должен заплатить за свои грехи на земле, пусть будет так.

Эта семья ‒ единственное, что у меня осталось.

Немного погодя Найл садится рядом со мной и достает фляжку из недр своего пиджака. Его никогда не бескопокили формальности или религиозные убеждения. Этот человек давно отказался от Бога. Только из уважения к Каррику он сегодня молился.

Найл протягивает мне фляжку, и я делаю глоток отменного портвейна. У него всегда найдется хорошая выпивка.

Наши глаза устремленены на алтарь, пока мы сидим в молчании. Как раз это качество я ценю в нем. Непрошибаемый характер Найла, выступающего нашим лидером, нагоняет страху куда больше, чем какой-нибудь недоумок, любящий поорать.

Он лезет в карман и достает оттуда принадлежавший моему деду медальон Святого Антония, который свисает у него с руки в кожаной перчатке.

— Он бы хотел, чтобы медальон был у тебя, сынок.

Поглаживая пальцами выгравированное золото, во мне нарастает незнакомая боль. Он мог выбрать любого Святого, но остановился именно на этом. Каррик никогда не опасался смерти, он боялся потерять свою душу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Знаю, тебе больно, Лаклэн, — говорит Найл. — Ты провел с ним не так уж много времени.

— Нет. Не много.

И пятнадцати лет не хватило, чтобы узнать такого человека, каким был мой дед. Не думаю, что это можно было бы сделать и за пятьдесят лет, учитывая, какими были наши отношения. Он был тихим человеком. Сильным и гордым, но всегда тихим. Он никогда не знал, как это быть кому-то отцом. По крайней мере, не представлял себя в такой роли, пока я не появился на его пороге в шестнадцать лет, и он все же принял меня.