Обреченные эволюцией, Или новые приключения мусоров - Дмитрий Черкасов

Предвкушающе улыбнулся и на цыпочках убрался за дверь.

– Мурка! Ты мой Муреночек! Мурка! Ты мой котеночек! – торжественно отбивая по столу такт ладонью, подхватил припев старинного шлягера оперуполномоченный Вася Рогов. – Мурка! Маруся Климова!…

Но допеть ему так и не удалось, потому что в этот момент дверь кабинета решительно распахнулась и на пороге во всей красе парадного подполковничьего милицейского мундира предстал Николай Александрович Петренко, величаемый за глаза оперативниками “Мухомором”.

– Та-а-ак, – угрожающе протянул вошедший, потянув носом. – Празднуем? А работать кто за вас будет?

– Да мы… мы ничего, Николай Александрович, – на правах старшего по должности ответил за всех Дукалис, одновременно стараясь незаметно затолкать ногой под стол пустую бутылку из-под водки. – У нас тут, так сказать, производственное совещание. План оперативных мероприятий отрабатываем.

– Оперативных, говоришь? – Брови Мухомора медленно поползли по лицу, и он изумленно взглянул на старшего опера поверх очков в стиле “а ля Познер”. – А разрешите поинтересоваться, в каком притоне вы собираетесь петь про эту… как ее… бандитскую Марусю?

– Это не бандитская Маруся, товарищ подполковник, – решительно возразил Дукалис, – а героически погибшая на своем посту сотрудница уголовного розыска. Сегодня Первое мая, праздник весны и труда… естественно, героического! Вот и песни подбираем соответствующие моменту.

– Какие-такие “соответствующие”? – попробовал возмутиться начальник райотдела. – Злых урок славите, товарищи?!

– Да что вы, Николай Александрович! Там же сказано: “Даже злые урки и те боялисьМурку”. И правильно боялись – она же в конце концов “зашухерила” всю тамошнюю малину, ОПГ [ОПГ – организованная преступная группировка] полностью в клетку помогла забить. Из песни слова не выкинешь… Только жаль, – тяжело вздохнул Дукалис, – что засветилась Мария Климова. Ну да времена иные были, богатого опыта старших товарищей недоставало. – Дукалис опять вздохнул и вопросительно взглянул на начальника, словно ища поддержки. – Вот я молодым и объясняю, как со спецконтингентом работать надо: не ходить в форме на встречу с агентурой, места для явок верные выбирать. Ну кто же со связниками встречается в навороченных ресторанах, при атом вырядившись в кожаную тужурку да с табельным оружием на поясе? А мы ошибки-то и анализируем.

– Вот я и говорю, – не сдавался Мухомор, поморщившись, словно от зубной боли, – что агентурная работа требует особого артистизма, такта, ответственности, чувства юмора наконец. А вы орете на весь райотдел. Не надо бы этого, а то, понимаешь, поймет кто неправильно…

– А мы одновременно к смотру строевой песни готовимся, – опять нашелся Дукалис. – Согласно последнему циркуляру номер… номер два ноля сто пятьдесят! Вот Рогов речевку и репетирует. А вы что, за этот циркуляр не расписывались?

Вася усиленно закивал головой, стараясь не дышать свежим перегаром в сторону начальника райотдела.

– Ну-у, ты тут не очень-то, – медленно протянул Мухомор. – Руководящие документы я получше вашего знаю. А вот почему исполняете не вполне жизнеутверждающе – не пойму. С огоньком к службе относиться надо. В общем, чтобы к установленному сроку все было как положено. Смотрите мне… – И, назидательно погрозив подчиненным пальцем, начальник удалился с чувством выполненного служебно-супружеского долга.

Подчиненные, коих чуть не поимели по Уставу со всем присущим Мухомору рвением, почтительно покивали.

Некоторое время, пока шаги подполковника глухо затихали в глубине коридора, в кабинете висела напряженная тишина. Первым ее нарушил Дукалис.

– Блин, сколько раз предупреждать надо, чтобы дверь на ключ закрывали! А ты… – Старший опер угрюмо взглянул на ссутулившегося Васю. – Ты чего разорался, как постовой на бомжа?

Оправдаться Рогов не успел. Дверь снова распахнулась, пропуская очередного визитера, начальника отдела уголовного розыска Соловца.

– Ну? И какой такой циркуляр мы выполняем? – безо всяких предисловий ехидно осведомился вошедший у Дукалиса. – Можешь не отвечать. Только я теперь по твоей милости назначен ответственным за эту вашу… мать… самодеятельность. Ты чего Мухомору про какие-то пионерские речевки наплел?

– Извини, Георгич, – развел руками старший опер, – так получилось. Сидим, понимаешь, Первое мая отмечаем, а тут Мухо… ну, подполковник Петренко, в общем…

– В общем, – прервал его Соловец, – с вашим творчеством потом разберемся. А ты… – Он поманил пальцем Дукалиса. – Ну-ка, выйдем-ка на минуту.

Старший опер выскользнул в коридор следом за начальником ОУР.

– Георгич, чего ты взъелся?

– А ты чего? Совсем офонарел? Сколько лет в конторе служишь и все не можешь выучить первый закон кабинета? Двери запирать надо! В общем, так, слушай сюда: сейчас берешь молодых, – Соловец кивнул на дверь, – и валишь с ними хоть к черту на рога, но чтобы я вас здесь сегодня не видел. А будет Мухомор спрашивать, где были, – я с вами строевой подготовкой на улице Стачек занимался. Ясно?

– Ясно, – радостно закивал Дукалис, – щас все исправим. – И быстро юркнул в кабинет: – Ребята, еще по одной, на ход ноги, и валим отсюда по-быстрому.

За стеной послышались грохот разъехавшихся и упавших стульев и дикие крики Ларина, сверзившегося наконец со своего лежбища и угодившего задом на вовремя подставленный кактус.

Игорь опустил глаза и незаметно для окружающих усмехнулся.

Какая– никакая, а месть. И не месть даже, а шутка обычная, добрая такая.

Вася Рогов едва не выронил из рук белый одноразовый стаканчик и удивленно взглянул на стену.

– Не отвлекайся. – Дукалис сноровисто порубил ножом разложенную на газете “Час Треф” жирную скумбрию.

В дверях материализовался Ларин в позе Одинокого Бедуина, Собирающего Трюфели.

– Андрюша! – Рогов с проворством и точностью лаборанта из института органической химии разлил по стаканам самогонку, выверяя дозу чуть ли не до миллиграмма, и поставил ополовиненную бутыль на стол. – Поведай нам – что случилось?

– У-у-у, – тоненько заскулила жертва коварного Плахова и развернулась кормой к собравшимся. – Мужики, что у меня сзади?

– Жопа, – не глядя на коллегу, выдал грубый Дукалис и смутился.

– А в ней – кактус, – подметил наблюдательный Рогов, сделав вид, что не заметил реплики друга.

– Цереус этиопс [Cereus aethiops (лат.) – разновидность кактуса с твердыми длинными иглами], – прокомментировал сардонически улыбающийся кактусовод Плахов, радуясь тому обстоятельству, что Ларин его не видит. – В смысле – эфиопский…

– Ну так вытащите его! – заскулил капитан, пятясь ближе к столу.

Василий схватился за дно горшка и потянул.

– Ой, блин! – завопил Ларин. – Больно!

– А ты как думал? – сказал Дукалис, отвлекаясь от чтения газетной передовицы, свободной от разложенной скумбрии, где главный редактор “Часа Треф” описывала жизнь своего семейства, состоящего из ее самой и ейного мужа.

Статья называлась “Чаплины наших дней” и изобиловала славословиями в адрес матерых питерских чиновников из высоких кремлевских сфер.

– Придется немного потерпеть. – В голосе Плахова разлился елей. – Иголки хрупкие, не дай Бог обломаются.

– И что тогда? – Рогов приостановил процесс избавления Ларина от кактуса.

– Сепсис, воспаления разные, возможно, гангрена. Или даже заражение крови…

– Гангрена жопы, – опять встрял невоспитанный Дукалис. – Это звучит. Андрюха, ты попадешь в анналы медицины. Твой случай украсит любую энциклопедию или методическое пособие для студентов… Если ты еще минуты три постоишь спокойно, я принесу фотоаппарат и зафиксирую твой тыльный фас для истории.

Рогов отдернул руку от донышка горшка и задумался.

– Вася, да тащи ты его, не слушай Толяна! – застонал измученный Ларин. – Ничего не будет!

– Ты полностью уверен? – подстраховался предусмотрительный Вася.

– Уверен! Я ж медицинский закончил! – Андрей немного слукавил, но тактичные коллеги по РУВД не стали указывать ему на некоторое несоответствие между словами опера и сухими строчками из личного дела Ларина. Из медицинского института нынешнего капитана выперли после третьего семестра, когда он завалил экзамен по историческому материализму.

– Лады. – Рогов прищурился, резко дернул горшок и поставил кактус с окровавленными иголками на стол.

Ларин несколько секунд оставался в прежней позиции, затем медленно разогнулся, ощупал продырявленные во многих местах брюки, повернулся к коллегам и посмотрел на них совершенно трезвыми и грустными глазами. Такой взгляд бывает у коалы, когда его вместо листьев эвкалипта пытаются накормить березовым веником, а если сумчатый медведь отказывается, его лупят ивовым прутом.