Как звери - Виолен Беро

— ее зовут Мариэтта — мы узнаем конец истории. Уверена, у нее есть всему объяснение. Надо лишь подобрать нужные слова. Она упрямая — я-то знаю. Думаю, именно она ключ к разгадке. Не Медведь. Он не способен увиливать и выдумывать. К тому же вдруг это вообще ее дочь? Сколько лет этой женщине? Не новость, что рожают в наше время гораздо позже, не правда ли? Одно могу сказать — и даже утверждать: эта женщина уже наломала дров с первым сыном. Так вот, оставить ей второго ребенка, да еще и в компании старшего, который может быть жестоким, вы сами в этом убедились, будет еще бо́льшим преступлением, чем забрать у нее детей. Вот что я думаю. С этой маленькой девочкой она опять повела себя неразумно, даже не зарегистрировала нигде, а это в наше время и в нашей стране вообще невозможно представить. Думаю, Мариэтта, как и ее сын, серьезно больна на голову. Ей нужна помощь. Я не считаю, что она способна достойно воспитать ребенка, — еще раз поясню, это лишь мое мнение, но вот оно такое.

Нет, честно, я не ожидала подобного поворота событий, хотя всегда знала, что за ними нужно приглядывать. В гневе он был страшен, это точно. Я могу упрекнуть себя лишь в том, что тогда не настояла на своем, что слова разума не дошли до матери, что я сама не поднялась к ним туда и не убеждала столько, сколько потребуется. За ним надо было присматривать. Это правда. А мы не стали — и вот к чему это привело. Не могу простить себя за то, что не настояла тогда.

То есть вы действительно полагаете, будто он сам ее растил, опекал и защищал? Он? Честное слово, не могу с вами согласиться. Такая версия мне кажется крайне неправдоподобной. По-моему, он вообще не способен на добрый поступок.

Да, конечно, девочка пышет здоровьем. Но как она справится с психологической травмой? За шесть лет подобной жизни с Медведем и этой Мариэттой она чему-то научилась? Разве что имитируя, уподобляясь этому бедняге и потерянной женщине. Дикая и асоциальная. Будет, как и они, отказываться от любого контакта с людьми. Думаю, она в панике, ей страшно и не терпится вернуться наверх, как и этим двоим. Если бы Мариэтта послушала меня, такого никогда бы не случилось. Но она не слушала, несмотря на все мои старания. Как теперь этой девочке прийти в себя? Каково ей после таких первых лет жизни? А ведь всего лишь надо было пристроить его в специальное заведение, как я тогда и предлагала.

Мы

феи

знаем.

Некоторые

в нижнем мире

в этом нижнем мире

живут в го́ре.

Несчастные

великаны.

А на полпути

между нижним миром

и нами

на полпути

великаны.

Полулюди

полуфеи

в нижнем мире

заблудшие

великаны.

2

Мы с ним примерно одного возраста. Да, учились в одном классе в Урдуше.

В школе его прозвали Медведем. Думаю, поначалу потому, что у него не было отца. Вы не местные, поэтому не знаете, но так принято в нашей долине. Дети без отца — это отпрыски медведей, так сложилось. А когда мы были маленькие, такое прозвище еще объясняло его силу и широкие лапы. К тому же он не разговаривал — только рычал. Короче, Медведь — самая очевидная для него кличка.

Помню, мы до смерти его боялись. Избегали как могли, особенно когда он оставался один. В то же время нас ужасно к нему тянуло. Каждую перемену мы строили планы: собирались группами, прятались, а потом окружали его. Он пугался, оказавшись среди детей. Мы смотрели, как он суетился. Часто, запаниковав, он писался — или того хуже. Мы громко смеялись, а он пользовался моментом, чтобы убежать. Пугать его стало забавой: поймать Медведя так, чтобы он за нами не погнался. На какие только уловки мы не шли. Глупые жестокие дети. Мы вели себя отвратительно.

Что-то еще вспомнить о нем? Да, конечно, могу. Например, один раз на уроке мадам Лафон рассказывала нам о медвежьих — вот именно это слово, «медвежьи», крепко засело у меня на подкорке. Она рассказывала об их повадках, питании, много еще чего, но мы все это уже знали, поскольку в краях водятся медведи, дома в кругу семьи о них говорили. Мы привыкли, что наш Медведь все время молчит на уроках, но тут у него что-то щелкнуло в голове, когда мы обсуждали тему, и он вдруг поднялся с места и подошел к доске. Такого никогда не было. Он взобрался на кафедру и изобразил зверя. Прямо как на картинках, которые показывала учительница. Тут мы все замерли. Даже мадам Лафон потребовалось время, прежде чем как-то отреагировать и отправить его на место. Я часто об этом вспоминаю. Спрашиваю себя: а не насмехался ли он над нами? Вдруг он решил выкинуть что-то поинтереснее, чем все его мучители? Не изображал ли он медведя в знак издевательства над нашей глупостью, чтобы мы вправду поверили, будто он зверь? Чем больше я об этом размышляю, тем сильнее верю, что самым глупым в нашем классе был далеко не тот, кого мы подозревали.

Ах да, об этом я помню, потому что после того случая он не вернулся в школу. Образовалась какая-то пустота. Кажется идиотизмом, особенно после всего, что мы ему причинили, но мы скучали по Медведю. Мадам Лафон вызвала его мать. Та ждала у ворот, пока мы все выйдем из школы. Мы догадывались, что дела у Медведя плохи. Мы были любопытными сопляками и тут же заинтересовались происходящим, поэтому спрятались прямо напротив и наблюдали. Конечно, мы ничего не слышали из разговора, но плевать хотели, поскольку от души любовались спектаклем. Они стояли во дворе и беседовали. Медведь был огромный — гораздо выше матери. Не помню, сколько ему было лет: десять, может, двенадцать. Говорила мадам Лафон, а они слушали. Мать с сыном держались за руки. Это я отлично помню, потому что мы корчились от смеха: она держала его ладонь, будто ему всего три года, в то время как парень больше походил на великана. Мадам Лафон — довольно строгая женщина, уверяю вас, однако во время всей ее речи мать Медведя стояла прямо и непоколебимо. От нее исходила какая-то удивительная сила. Пока учительница говорила, казалось, будто матери удается невозможное: она