Тьма на ладони - Иори Фудзивара

Я уселся за стойку, и девчонка с пугающе короткой стрижкой принесла мне меню. Машинально, не глядя в меню, я попросил охлажденного саке. Наверное, оттого, что настроился на японскую кухню. И тут же подумал, что сейчас на меня поглядят презрительно, если вообще удостоят вниманием. Но обманулся. Не говоря ни слова, девица спокойно кивнула и пошла выполнять заказ.

Тем временем я огляделся. Справа и слева над стойкой висело по монитору. На экранах стая дельфинов в море обгоняла подводную лодку. Побежали субтитры, и я понял, что это рекламный ролик какого-то фильма. Звука не слышно. Вместо него из динамиков растекалась старенькая попса. Mamas and Papas – «California Dreaming». Надо же. Когда-то она звучала на каждом углу…

В голову полезли странные мысли. О временах, когда эта песня слыла суперхитом. Когда это было-то? Ах да. В старших классах школы.

Девчонка вернулась, и я очнулся от короткого дежа-вю. Она поставила передо мною огромный стакан, в котором подрагивала прозрачная жидкость. По объему – аккурат итиго,[8] на вкус обычное саке. Кажется, местного розлива. Солоноватое, пьется легко. Я вдруг заметил, что несколько человек вокруг, включая иностранцев, потягивали такое же.

Поначалу я хотел прикончить стакан и пойти домой. Но это странное саке так околдовало меня, что я заказывал еще и еще.

В баре по-прежнему играла попса шестидесятых-семидесятых. Procol Harum – «Blue Shadow». Bee Gees – «Massachusetts»… Я перестал понимать, в каком пространстве и времени нахожусь.

Сколько прошло времени, сказать не могу. Сколько выпил – не знаю. После пары литров я наконец захмелел. Вообще у меня нет привычки, напившись, болтать с незнакомцами в баре. Но на этот раз я зачем-то решил разговориться с барменшей.

– А что, стрижка «сесиль» опять в моде?

Она уставилась на меня настороженно. Я выдержал ее взгляд. И впервые заметил, что ей, похоже, за тридцать. По крайней мере, моложе меня лет на десять.

– Это еще что такое? – удивилась она.

– Когда-то так называли твою прическу.

– Это называется «very short». И больше никак, разве нет?

– «Очень короткая»? Смотри, как теперь все просто…

– Ты о чем?

Я хотел рассказать, что эта прическа вошла в моду благодаря Джин Сиберг,[9] но раздумал. Слишком долго объяснять. Сегодня кино «Здравствуй, грусть» помнят только мои ровесники.

За стойкой появилась вторая девица – европейка лет двадцати, вся в расстроенных чувствах. Стриженая, переменившись в лице, тут же начала костерить ее по-иностранному. Английским она владела что надо. И хотя у меня с языками всю жизнь не ахти, я догадался: ругает за опоздание.

Европейка оправдывалась, то и дело называя стриженую Нами-тян, а затем перешла на официальное «хозяйка». Ту, впрочем, это не смягчило. Получив нагоняй, европейка ссутулилась и умолкла.

Хм… Стало быть, Нами-тян – хозяйка бара? Я не удержался и встрял в разговор:

– Слушай, а можно спросить?

Нами-тян обернулась. Европейка, явно обрадовавшись, скрылась в глубине бара.

– Ну, что еще? – В хозяйкином голосе еще слышались сердитые нотки.

– Знаешь такой ресторанчик – «Кагами»?

Девушка явно хотела, чтобы от нее отстали.

– Не знаю.

– Говорят, лет пять или шесть назад был здесь такой. Вот прямо на этом месте…

– Ну, ты вспомнил! Я тогда другим бизнесом занималась.

– Ясно, – кивнул я. – А может, хоть женщину такую знаешь – Дзюнко Кагами? Она там хозяйкой была.

– Послушай, уважаемый! Ты бы хоть представился, прежде чем вопросы задавать! По-моему, так во всем мире принято… Ты кто такой?

– Клиент вашего заведения.

Она наклонила голову и шумно вздохнула.

– А она тебе кто? Любовница?

– Да нет. Просто когда-то была актрисой. Даже в кино снималась. А я – ее старый поклонник…

– Что, старичок, молодость вспомнил? И теперь каждой юбке выбалтываешь свою чушь?

Похоже, она еще не успокоилась. Или всегда такая?

– А по-моему, во всем мире принято говорить с клиентами чуть повежливей.

Нами-тян дернула плечиком, а я продолжал:

– Я ведь не просто так интересуюсь. Все это здание называется «Кагами-билдинг», верно? Табличка у вас на дверях совсем новая. А ты здесь хозяйка, так ведь? Вот я и подумал – может, слыхала чего…

Она отвела взгляд: от моего лица – влево и вниз. К подобному движению глаз я давно привык. Она разглядывала мою руку. Этот чертов ожог на тыльной стороне ладони вечно бросается людям в глаза. Она промолчала и снова посмотрела мне в лицо. Под бретельками платья с люрексом ее плечики казались совсем беззащитными.

Все так же молча она взяла сигарету, прикурила от золотой зажигалки, а затем дважды громко постучала зажигалкой о стойку. Тук, тук. Через три секунды откуда ни возьмись появился молодой негр и присел за стойку рядом со мной.

– Эй, приятель! А тебе не кажется, что для девочек в этом баре ты слегка староват? – услышал я.

Стоило признать: его японский был безупречен.

Детина с широченной грудной клеткой. Ростом метра под два. Телом похож на Майка Тайсона, а лицом – на Кассиуса Клея до того, как он стал зваться Мохаммедом Али. Обаятельный шоколадный атлет. Только совсем молоденький – лет восемнадцать, не больше.

– По-твоему, сорокалетний мужчина не имеет права на романтику?

Парень ослепительно улыбнулся – во рту не хватало переднего зуба, – протянул руку и стиснул мою чуть выше локтя. С такой силищей, что мне стало не по себе. И зашептал прямо в ухо:

– Слушай, папаша! Сдается мне, что в романтики ты не годишься. И вообще ни в какие типы…

– А по-моему, ты еще слишком юн, чтобы рассуждать о человеческих типах. Такой опыт приходит с годами. Так что пусти-ка мой локоть. Я не очень люблю обниматься с мальчиками.

– А что ты скажешь, если я приглашу тебя прогуляться?

– Откажусь.

Он пожал плечами:

– Ты не сможешь отказаться.

– Почему?

– Потому что я сильнее.

Я посмотрел ему прямо в лицо и впервые подумал, что, возможно, он полукровка.

– Хочешь это проверить? – спросил я.

Глаза его округлились. Он выразительно покрутил шеей и взглянул на хозяйку. Нами-тян покачала головой. Он снова пожал плечами:

– Ладно, не будем. С такими, как ты, силой мериться – только людей смешить…

Вроде бы он так сказал. И вроде бы сразу после этого я опорожнил свой стакан. Что было потом – в памяти как отрезало. Помню лишь дикую головную боль. Ну и ладно. Черт с ним. К подобным раскладам мне не привыкать, да и вряд ли меня занесет в этот бар хотя бы еще раз. Не говоря уж о том, что ниточка, связавшая меня с ночной жизнью Роппонги, оборвется уже совсем скоро. Чем ближе к пятидесяти, тем больше в голове мыслей, которые не хочется вспоминать никогда.

– Господин пассажир, – услыхал я голос водителя. – Вам где на Готанде?

Я вдруг заметил, что большая часть проспекта Сакурадори уже позади и мы спускаемся под гору. «Станция метро Готанда» – показалась вывеска впереди.

– Да прямо здесь, – ответил я.

Я вышел из такси и, переходя через Юракутё, подумал, что могу еще пару часов поспать. В моей холостяцкой норе можно позволить себе хотя бы это. Все уютней, чем на асфальте. А получу пенсионные – наверно, буду спать целый год…

2

О том, что собрание руководства у нас по вторникам, я вспомнил, лишь когда пришел как обычно. А должен был явиться за полчаса до начала работы. Подобную ерунду практикуют не только у нас, в отделе рекламы, но и по всей компании в целом.

Я вошел в зал. Сразу с десяток сотрудников чуть не хором пожелали мне доброго утра со своих мест. В их приветствии я сразу же уловил натянутость. Всеобщее напряжение висело в конторе с тех пор, как объявили о сокращении штатов и добровольцам предложили увольняться по собственному. Когда же первым таким «добровольцем» заделался я, это чертово напряжение стало еще сильнее.

Я уселся на свое место и посмотрел направо. Все столы завсекциями пустовали. Переговорная в дальнем углу закрыта. На двери табличка: «Занято».

– Шеф!

Я обернулся. Слабо запахло духами. Перед моим столом, точно из воздуха, возникла Мари Охара. Стройная, едва за тридцать. После введения Закона о равенстве полов на производстве могла бы уже трижды пойти на повышение, но в жизни секции не участвовала, держалась особняком.

– Где это вы ночью тонули? – жизнерадостно поинтересовалась она. – Опять надрались в одиночку?

– Да уж… А что, заметно?

– Еще как! Когда вы надираетесь, вас очень трудно посадить в такси. Уж поверьте моему опыту. Представляю, каково вам сейчас! Опять небось не помните, кто вас вчера спасал? Или уже готовы забыть служивую жизнь и послать все куда подальше?

Она знала что говорила. Все два года с тех пор, как я перешел в генеральный офис, Охара часто выручала меня, и не только по работе. Из-за разницы в возрасте я не думал о ней как о женщине. Но этот трудоголик в юбке не раз подсказывал мне, что делать. Хотя, конечно, ее представления о рекламе в корне отличались от моих. Она просто не могла знать столько, сколько узнал за полжизни я. Слишком мало людей сегодня разбирается в этом как следует.