Единственная и неповторимая - Шейн Уотсон

— У вас не найдется для нас приличного красного вина?

— Э-э… брось, Сэм. — Николас повернулся к официанту: — Не обращайте внимания на моего друга, он любит изображать гурмана… Две бутылки «тройки», пожалуйста.

— Значит, так. — Аманда вытащила листок бумаги из огромной белой лакированной сумки. — Все слушают? Лидия! Излагаю кратко. Неделю назад мне позвонили с Десятого канала и спросили, не хотим ли мы принять участие в программе об Эмбер. — Она обвела взглядом лица собравшихся. Джеки опустила глаза. — Они предлагают нечто вроде сотрудничества с нами, ее друзьями и семьей. Это будет документальный фильм с участием разных знаменитостей — тех, кто с ней работал, и так далее. Суть в том, что они заинтересованы в нас, а мы заинтересованы в том, чтобы уберечь образ Эмбер от пошлятины. — Сэм пытался что-то написать на бумажной скатерти, но ручка не слушалась. Аманда глубоко вздохнула. — Кто-нибудь такой фильм все равно снимет, это ясно. Вопрос только в том, кто сделает его раньше и как. Десятый канал тоже считает, что если в игру включимся мы — люди, знавшие Эмбер, — то по крайней мере удастся избежать лжи и безвкусицы, и это будет достойная дань памяти замечательной женщины…

— Это чьи слова: твои или?.. — поинтересовалась Джеки, не поднимая глаз.

— Тут главное — держать руку на пульсе. — Аманда дернула подбородком, показывая, что просто так ее не остановить. — Или мы пустим все на самотек и позволим взяться за дело какому-то конъюнктурщику, который раскопает черт знает кого и что… — По лицам собравшихся было заметно, что они неплохо знают этих «кого» и «что». Эндрю потер виски. — Или мы сразу возьмем быка за рога. Не хочу, чтобы вышло так, будто я сейчас вас втянула, а потом вы обо всем пожалели. Но по-моему, заняться этим надо. Если останемся в стороне, а они все испоганят, мы себе этого не простим.

Эндрю подался вперед, и стало видно, что под дождевиком на нем все еще надет белый лабораторный халат.

— Они подробно объяснили тебе, что задумали?

— Они хотят, чтобы все строилось вокруг наших интервью. Им нужен очень личный тон… разные забавные истории, частные фотографии, любительские съемки и тому подобное. Жаждут воспоминаний ее подружек. Обрадовались, что Джеки училась с Эмбер в школе-интернате. — Джеки высморкалась. Аманда сглотнула. Шум бара постепенно стал перекрывать ее голос, обычно звучный, как у Марии Каллас. — У Сэма будет большая роль, поскольку он с ней работал. Они явно рассчитывают на участие знаменитостей — каждый что-то скажет. Конечно, с их точки зрения, это отличный повод для ретроспективы семидесятых и восьмидесятых годов, с кучей архивных пленок, видеозаписей и прочего. Но они и правда хотят, чтобы передача вышла солидная, все время это повторяют. И более правдивая, чем все то, что появилось сразу после… После того. Им нужна — это цитата, Джеки — «не грязь, а душа»… И присутствие на поминальной церемонии.

— О Боже! — вырвалось у Джеки.

— На первый взгляд это звучит ужасно, но давайте признаемся себе: все равно приватной церемонии не получится. — Аманда, к своему стыду, представила, как входит в церковь в костюме от «Луиджи и Луна», из их недавней коллекции «Сицилийские вдовы». С блузкой, конечно. И каблуки пониже.

— А как насчет средств на покупку костюмов, крутая ты наша? — Николас провел пальцем по внутреннему краю воротника своей рубашки в полоску.

— Николас, прошу тебя…

— Ну, мы с Эндрю не так много зарабатываем, дорогая. Ты же помнишь, какие крупные планы были во время съемок на поминальной службе Крейна. Ворсинки на костюмах можно было разглядеть. — Николас улыбнулся, но выглядел он усталым и больным. За прошедшие после смерти Эмбер четыре недели он потерял пару килограммов, под глазами появились мешки, он стал вставать по ночам и читать в гостиной или гулять в саду. Аманда вдруг представила, как он стоит под дождем у могилы, опустив голову, его спина вздрагивает, а руки безвольно опущены вдоль тела.

— Итак… — Аманда сцепила пальцы перед собой, чтобы они не дрожали. — Готовы ли мы заняться охраной репутации Эмбер? Хватит ли у нас на это сил?

И вот теперь Джеки сидела на полу ванной, прижавшись горячей щекой к холодному белому кафелю, и размышляла о том, как остальные будут вести себя на съемках. Она представила Аманду в ее доме на Шеперд-Буш. Вот она проверяет, чтобы в кадр попали номера «Ла мод», а не абстрактная картина Скаллина над камином («Мы не застрахованы»). Вот переставляет книги на стеллаже, чтобы творения модных современных авторов оказались в фокусе («Этот шрифт мельче, чем у Делилло, он просто будет незаметен, так ведь?»), и следит, чтобы живые цветы от «Планеты» (ветки ивы, увитые лилиями) были на виду, иначе спонсоры останутся недовольны. Для Аманды все это было привычным делом. Наверняка к ней уже пришел личный парикмахер, чтобы поправить только ему заметные изъяны ее знаменитого каштанового каре («Брэнд — это главное, дорогая. На моей работе без собственного стиля никуда, посмотри на Девину»). У нее уже заготовлены бутерброды для съемочной группы, анекдоты о знаменитостях для осветителей, а Рива, няня из Сербии, снует туда-сюда с пепельницами и подставками для стаканов.

Затем Джеки представила Лидию — причесанную и накрашенную, коленки вместе, ноги элегантно вытянуты. Где ее будут снимать — на кухне (за окном Клэпем-Коммон)? Нет, конечно, в новой спальне, в новом кресле, что приютилось в изножье кровати. Она ясно представила, как Лидия склонила голову набок, кончик ее языка едва заметен между зубами. Камеры включаются, она отводит плечи назад и чуть шевелит ногами. Тут Эндрю заглядывает в спальню и бормочет: «Ох, жуть… настоящая теледива», — потом машет жене, словно она где-то далеко, за стеклянной перегородкой зала ожидания в аэропорту, а Лидия с откровенно враждебным видом говорит: «Ты что, не видишь? Мы заняты». Она раздраженно тряхнула рыжими кудрями: он тысячу раз виноват, что ей пришлось так резко высказаться перед посторонними. Как же образ милой, доброжелательной, приятной молодой женщины?

Джеки вспомнила Сэма в старом кожаном пальто с пятнами краски, а потом представила его в новом облике: парка и круглая шапочка (куплены для роли подручного Эмбер в передаче «Сад, кухня, спальня. Секреты семейной жизни»). Она представила, как он стоит под слегка моросящим дождиком, очки туманятся от влаги, а темные кудри падают на лицо, будто ягнячьи хвосты; он описывает идею сериала, который они успели снять на три четверти, до того как Эмбер умерла. «По сути дела, это год из жизни дома и сада. Но это не обычный дом, не обычный сад и, конечно, не обычная женщина…» Она вспомнила, как Сэм и Эмбер вместе снимались в Хедланде: Сэм по щиколотки в грязи, тащит на веревке корову, Эмбер хохочет, согнувшись пополам, уши ее кроличьей шапки вздрагивают, а у ног лежит перевернутое ведро с кормом. Джеки вдруг стало стыдно за свое раздражение по поводу этого смеха и этого ведра.

В дверь ванной осторожно постучали.

— У вас все в порядке? — послышался женский голос.

Джеки подползла на коленях к раковине и открыла оба крана.

— Да, сейчас иду! — крикнула она сквозь шум воды, потом досчитала до десяти, закрыла краны и вышла из ванной. — Простите… Я была… э-э… я умывалась.

Она пробралась через змеиный клубок кабелей, покрывавших ее гостиную (12 на 15 футов), и прошла к указанному ей креслу возле фотографии: она сама, Аманда и Эмбер в платьях подружек невесты.

— Хорошо… — Режиссер перегнулся через Джеки и погасил сигарету в стоявшей рядом с ней пепельнице. — По крайней мере теперь мы точно знаем, что микрофон работает. А теперь, Соня, нельзя ли что-нибудь сделать с этой сыпью?

Глава 2

Пять, четыре, три, два, один… Начали!

Перед объективом камеры проезжает черный лимузин — в окнах румяные детские лица. Слышится «Твоя песня» Элтона Джона. Одна из девочек машет рукой, на ней шапочка с ушками, белая с черными пятнами, похожая на шкуру далматинца. Лимузин останавливается. Камера отъезжает, чтобы охватить сводчатые ворота церкви и группу людей, собравшихся снаружи. Музыка постепенно стихает.

Голос за кадром:

— …близкие, друзья и участники поминальной церемонии, все мы собрались здесь, у церкви Святой Маргариты, чтобы почтить память Эмбер Бест, которая умерла ровно три месяца назад в возрасте сорока лет… — Голос замолкает. Крупным планом модельер Мартин Эндерверст, он разговаривает с рок-звездой Феликсом Эшем (черный плащ с высоким воротником, в руках огромная фотография Эмбер Бест). В кадре появляется пожилая женщина в шляпе с меховой отделкой. Закадровый голос:

— Вы не могли бы рассказать, что вы чувствуете этим утром?

Женщина моргает заплаканными глазами:

— Я все еще не могу оправиться от потрясения, вы понимаете… это было так неожиданно, и Эмбер была так… так полна жизни. Она, казалось, не старилась…