Приключения Златовласки в Венеции - Людмила Леонидова

— Как вас зовут? — Спохватившись, Наталья подошла к больному ближе. — При вас не было никаких документов.

Но незнакомец уже устало откинулся на подушку и вновь закрыл глаза.

— Девочки, где же вы застряли? Я уже распаковала чемоданы! — ворвавшись, Алена оборвала себя на полуслове. Уставившись на лежавшего в постели, девушка пробормотала: — Игорь Саврасов! Откуда он у вас? Он что, болен?

— Ты знаешь его? — хором спросили мать и дочь.

— Конечно, он художник, знакомый моего мужа, — ответила Алена и небрежно добавила: — Он расписывал стены нашего особняка под Москвой.

— Он художник?! Постой, постой. — Наталья озадаченно перевела взгляд на дочь. — Настя, значит, ты все-таки знакома с ним?

— Да нет же, с чего ты взяла? Я вижу его первый раз в жизни!

Наталья решительно тряхнула головой и выдавила из себя мучивший ее все это время вопрос:

— Анастасия, скажи мне, ты позировала ему?

— Я?.. — Прекрасные глаза девушки метнула молнии. — Что ты такое говоришь? Разве я когда-нибудь обманывала тебя? Я правда вижу его первый раз в жизни!

— Но почему тогда картина с твоим изображением, — Наталья как бы размышляла вслух, — под названием «Златовласка» — он ведь, кажется, так тебя назвал, — висит здесь, в Венеции, на Биеннале?! — Никогда не повышавшая голоса на дочь, женщина неожиданно сорвалась: В обнаженном виде!

Настя, ничего не понимая, переводила взгляд с матери на незнакомого молодого человека.

— И фамилия художника… — Наталья медлила, до конца не веря своей догадке. Она еще раз посмотрела на красивого юношу, которого приютила у себя в доме, на растерянных девушек, в оцепенении стоявших у его кровати, на рассерженное, но прекрасное лицо дочери и… вынесла окончательный приговор: — Игорь Саврасов!

— Этого не может быть, — прошептала Анастасия.

1

Несмотря на яркое солнце, искрами переливающееся на снегу, дул ледяной ветер, и картины, которые помещались под навес так называемого вернисажа на Крымском валу, припорашивало снегом.

— Давай выпьем, иначе в сосульки превратимся. — К Игорю подошел черноглазый Тенгиз с бутылкой вина в руке. — Родственники из Грузии прислали.

— Водки бы, — произнес Игорь, глядя на заиндевевшую бутылку и поеживаясь.

— Чем богаты, — насмешливо ответил Тенгиз, пытаясь извлечь из горлышка пробку.

— Подожди минутку. — Игорь показал на группу необычных посетителей, направляющихся прямо к ним по дорожке, вытоптанной среди сугробов. Молодая женщина в белой до пят норковой шубке, двое мужчин в теплых кашемировых пальто. Завершала процессию светловолосая девушка в твидовой коротенькой накидке, без головного убора. На нее было даже холодно смотреть: накидка едва доходила до колен, которые, как два яблока, алели под прозрачными колготками, высокие ботиночки тонкими кожаными подошвами скользили по укатанному льду дорожки.

Они на мгновение задержали взгляд на работах Игоря, затем деловито прошествовали вперед, обошли всех торгующих картинами художников и, вернувшись к закутку, где стоял Игорь, о чем-то заговорили по-французски.

— Что желаете, мадам? — проворный Тенгиз подскочил к даме в белой шубке. — Могу предложить восточные мотивы. — Он показал на свои акварели, написанные в оригинальной манере, которые действительно были достойны внимания. Тенгиз был на этой выставке-продаже завсегдатаем и носом чуял «нужных людей».

Но французы, развернувшись, уставились на картины Игоря.

— Не упусти их, — шепнул Тенгиз другу, — это настоящие покупатели!

Игорь не умел торговать и торговаться, а тем более кого-то уговаривать. Он умел писать. Точнее, он не мог не писать. Поэтому его маленькая мастерская, расположенная почти на чердаке старой пятиэтажки, была переполнена картинами. Директриса жэка, где он много лет снимал свою мастерскую, сейчас взялась ломить с него за это помещение по-черному. Вчера от нее поступило последнее предупреждение: «За неуплату — на улицу!» Игорь страшно расстроился. Куда эвакуировать все картины, знал только один Бог.

Вот Бог-то, наверное, и послал ему этих деловых, судя по виду, покупателей. Но иностранцы не торопились. Светловолосая, вероятно, разогревшись на морозе от собственных эмоций, что-то энергично объясняла даме в шубе, бросая при этом многозначительные взгляды на три любимых картины Игоря. Однако дама с сомнением качала головой.

Художнику было неприятно смотреть, как та морщила свое хорошенькое личико, явно выказывая какое-то неудовольствие относительно его творений. «Если бы не плата за мастерскую, ни за что бы не вышел с ними на улицу», — подумал с тоской Игорь.

Он любил писать как писалось, то есть заранее не придумывал сюжет. Его картины возникали, как музыка. Их невозможно было ни передать словами, ни увидеть непосвященному — только почувствовать! Мажорное сочетание красок рождало образ. Игорь писал только оптимистические полотна. В них всегда присутствовали солнце, ясные чистые тона, много радости, намного больше, чем есть в жизни. Поэтому его картины сразу останавливали на себе взгляд, притягивали зрителей. Но… не педагогов в художественном училище, которое он окончил. Даже изможденное тело угрюмой натурщицы, выглядевшее у всех студентов, словно живые мощи, у него, получалось упругим, как тело спортсменки или балерины.

Старый преподаватель вечно его упрекал за это:

— Опять напридумывал! Если перед тобой покойника в гробу поставить, он у тебя воскреснет!

Как бы ужасно ни выглядела натура, будь то унылый осенний пейзаж, грязная улица с обшарпанными домами, отвратительная тетка с мышиными глазками и крупным носом, — все это на картинах Игоря смотрелось по-другому. Осенняя промозглая слякоть превращалась в золотисто-палевое бабье лето. Серый, без единого деревца фасад здания с облупившейся желтой штукатуркой — в симпатичный, милый сердцу уютный уголок. А женщина… Тут у художника вообще происходило что-то невообразимое! Любая, даже самая неприятная особь женского пола приобретала такую внешность, о которой могла только мечтать: мелкие мышиные глазки он обрамлял темными пушистыми ресницами, оттеняя природный цвет, отчего те делались более выразительными; волосы поднимал вверх или распускал по плечам, в зависимости от отвала лица; губы то раскрашивал бантиком, то обводил их вывернутым пухловатым контуром, и, чуть приоткрывая рот, сосредоточивал внимание на белых красивых зубах, скрывая при этом главный недостаток лица — крупный нос. В общем делал то, на что способен не каждый опытный визажист.

— Ох, Игорь, — очередной раз сокрушался преподаватель в училище, подходя к его мольберту, — тебе бы придворным художником быть!