Сезон белых плащей - Андрей Мажоров

М а т ь. Ну, зачем ты так про себя. Боже мой, сколько здесь кнопочек…

П а н и н. Много тут разных… прозвищ. И функций.

Увлеченные телефоном, М а т ь и П а н и н не замечают, как к ним подходит В р а ч – полный, лысеющий человек в белом халате.

В р а ч. Это уже все границы переходит! Это возмутительно просто! Как вы вообще сюда попали?

М а т ь. Ой…

В р а ч. Молодой человек, немедленно покиньте клинику! Госпожа Панина, сейчас же пройдите в палату!

П а н и н. Что же вы так кричите? Вот так преступление! Сын к матери приехал.

В р а ч. Вы что – по-русски не понимаете? Вон за ворота!

П а н и н. Сначала телеграммы шлют, потом гонят!

В р а ч. А, так вы – Панин? Ну, исполать вам, сыночек! (Кланяется.) Сподобился, слава те, Господи!

П а н и н. Да, Панин. Валерий Дмитриевич. Заведующий отделом краевой газеты «Таежные дали».

В р а ч. Замечательно. Однако не могу не напомнить вам, глубокоуважаемый Валерий Дмитриевич, что вирусы гриппа в должностях-то не очень разбираются. Будь вы хоть сам главный редактор.

М а т ь. Вы простите нас, доктор. Валера так долго ехал. И мы так давно не виделись.

В р а ч. Понимаю. Но вам со дня на день предстоит сложнейшая операция. Риски здесь недопустимы. И любые контакты должны быть совершенно исключены.

П а н и н. Я абсолютно здоров, не беспокойтесь.

В р а ч. А ваше здоровье, представьте, меня ну никак не волнует. Хотя оно и слегка пошатнулось, как я погляжу.

П а н и н. Не надо намеков.

М а т ь. Ради Бога, простите нас. Просто столько лет… Я сейчас же уйду. Можно, только водички Валере принесу?

В р а ч. Ему бы сейчас другое не помешало, вашему Валере.

П а н и н. А вы бы не хамили.

М а т ь. Валера!

П а н и н. Что ты перед ним унижаешься, мать? Тоже мне, Айболит Иванович! Ладно, уйду я. Раз тут такое гестапо! К-каранти-ин…

В р а ч. Вот-вот. Идите отсюда, и не просто идите…

П а н и н. Мама, я завтра снова приду.

В р а ч. Ну, это мы посмотрим…

М а т ь. Валера, не сердись. Доктор прав… Давай прощаться. Ты приехал и мне теперь легче. Теперь у меня есть телефон, я буду тебе звонить. Каждый день.

П а н и н. Ты держись, мать. Пробьемся.

М а т ь. Пробьемся!

В р а ч. И не вздумайте целоваться!

М а т ь медленно, то и дело, оглядываясь, уходит. Пауза.

В р а ч. Сколько лет вы ее не навещали?

П а н и н. Вам-то какое дело?

В р а ч. Лет десять, я думаю. А то и больше.

П а н и н (раздельно, чеканя слова). Не лезьте в чужую жизнь.

В р а ч (неожиданно мягко). Жизнь? Да уж лучше в жизнь, чем… Курить есть?

П ан и н достает сигареты, дает В р а ч у.

П а н и н. Врач, исцелися сам.

В р а ч. Благодарствуйте.

Садится на скамейку, закуривает. Панин продолжает стоять, покачиваясь с пятки на носок.

В р а ч. Садитесь, что вы качаетесь?

П а н и н (негромко). Насколько я понимаю, пока сам пациент в сознании, согласия от родственников не требуется. Что с ней?

В р а ч. Рак правого легкого. Очень запущенный. Но ей об этом знать не надо. Понятно?

П а н и н. Рак?…

В р а ч. Попробуем спасти. Шансы еще есть, хоть и мало. Вы мне нужны как… моральная поддержка. Вы сядете, наконец?

П а н и н медленно опускается на скамейку рядом с В р а ч о м.

П а н и н. Может… перевезти ее куда-нибудь?

В р а ч. Не доверяете? Ну, давайте, везите. Только время потеряете. А там и не возьмутся, уверяю вас. И я бы не взялся. А вот профессор Феоктистов берется. Кстати, он-то как раз из Москвы.

П а н и н. Это… сколько-то стоит?

В р а ч (насмешливо). Желаете проспонсировать? И гитарку для этого прихватили? А может, расчет на небывалые гонорары в этой вашей… как ее… краевой газете?

П а н и н. Я задал вопрос.

В р а ч. Нет уж, спасибо. Как-нибудь обойдемся.

Пауза. В р а ч тяжело встает, нервно тушит сигарету о край урны.

В р а ч. Государство, тишкина жизнь… В онкоцентре, в палатах, народу набито в четыре раза больше, чем положено по нормам. Оборудование сгнило все, медикаментов нет, медперсонал разбегается… Все к черту разрушилось, а нам бы только песни петь.

П а н и н. Разрушили.

В р а ч. Что? Да какая разница…

П а н и н. Если уж так все плохо…

В р а ч. Ну?

П а н и н. Почему ваш Феоктистов берется?

В р а ч (засовывает руки в карманы халата, делает несколько шагов вдоль скамейки). Лет двадцать пять назад, в ранге первого секретаря горкома, она открывала эту самую нашу больницу. И представила коллективу главврача. Тогда еще очень молодого пульмонолога Феоктистова. А до этого лично отстояла его на бюро горкома. Ну, там доносы всякие, пятый пункт… Такое не забывается.

П а н и н. Вы полагаете?

В р а ч (резко останавливаясь). Кстати, с тех пор в Петровске не построили больше ничего. Вообще ничего. Если не считать памятного знака на привокзальной площади и торгово-развлекательного комплекса с ночным клубом и подпольным казино. Где гитаристы играют.

П а н и н. Вы… это мне для чего сейчас говорите?

В р а ч. Чтобы помнили.

П а н и н. На память не жалуюсь.

В р а ч. Похвально. Но в случае с вашей матерью звучит неубедительно.

П а н и н. Слушайте, вы!

В р а ч. Что – «слушайте»? Что – «вы»? Знаете, как она вас ждала? Как они, старики, вас всех вообще ждут? «У Валеры очень трудная работа. Он часто остается за редактора. Его просто не отпускают. Его все любят, он такой талантливый, он такие песни пишет!». А Валера является только через две недели, по всему видать, после жестокого запоя, да еще и с гитарой! Нашел место и время. Менестрель…

Врач быстро уходит со сцены. Перед тем, как скрыться, на мгновение оборачивается и говорит уже другим тоном, спокойным и деловым.

В р а ч. Не обижайтесь. Просто без вас нам ее не вытащить.

Врач уходит. П а н и н медленно встает, берет в руки гитару, смотрит на нее. Потом вдруг судорожно проводит по лицу другой, трясущейся рукой.

П а н и н. Сезон белых плащей… Мама.

После этих слов кусает ладонь и замирает. Падает занавес. В качестве музыкальной интермедии звучит песня «В этом городе».

В этом городе так ненадежна и зыбка веснаИ возврат холодов наблюдается в майские дни.И ветра так нездешне скулят у окна…Даже днем здесь в квартирах не гаснут огни.

В этом городе есть пять театров, Дом куклы и знак,Что стоит у вокзала, о прошлых победах скорбя…Стадион есть… Конечно, с названьем «Спартак»…Но представь: нет тебя, нет тебя, нет тебя…

Я давно догадался, что в городе что-то не такА теперь понимаю – ему не хватает тебя.

Триста лет здесь живет большей частью народ трудовойДвести семьдесят тысяч дорог, нареченных «судьбой».Но одной здесь не сыщешь дороги такой,По которой могли бы пройти мы с тобой.

В этом городе – пристань пяти отдаленных морейЗдесь швартуют суда, о разлуках и встречах трубя…Тридцать банков, больницы, прекрасный музей…Но представь: нет тебя, нет тебя, нет тебя!

В этом городе много хороших и верных друзей,Только мне очень плохо у них без тебя

В этом городе есть замечательный древний соборС куполами, летящими в синюю вечную высь…Сотворись! Из весенних карельских озер,Из дождей… И из старой тоски – сотворись!

Действие первое

Сутки первые. Холл в маленькой гостинице «Прибрежная». За стойкой регистрации сидит юная Маша, старающаяся казаться взрослой. На стойке рядом с ней – стеклянный пузырь с карамельками. За ее спиной, на стене, круглые циферблаты с надписями «Нью-Йорк», «Лондон», «Париж». Настенные часы с надписью «Москва» показывают 11.15. В холле – столик с газетами и потрепанными глянцевыми журналами, пара пластиковых кресел, информационный стенд, закрытая типовая дверь с надписью «Café«. На двери висит табличка «Сlosed». П а н и н – встрепанный, в расстегнутом плаще, горячо объясняется с М а ш е й. У его ног – сумка и гитара, брошенные небрежно.

П а н и н. Я пять суток не спал! С дороги я, ну как не понятно!

М а ш а. Странные какие. У нас тут все – с дороги. Я вам повторяю – заселение производится только после 12.00.

П а н и н. Вас что – устроят эти несчастные полчаса?

М а ш а. Смотрите. Вы же сами не захОчете в неубранное. Еще и возмущаться станете.

П а н и н. Да черт с ним, с неубранным! Я неприхотливый. Я – альпинист! Дома иногда я ночую в спальном мешке.

М а ш а. Не топят у вас? У нас тоже дубак бывает. Скоро все в мешки полезем.

П а н и н. Ну, при чем здесь топят – не топят. Просто привычка.