Насты - Юрий Никитин

– Сволочи, – пробормотал я. – Буржуи проклятые… Мало вас киллеры стреляют… Но мы сломаем эту систему!

За спиной злорадно захлопнулись дверцы, довольно урчащий лифт ушел вниз, а я остался на крохотном пятачке, как в тюремной камере, а передо мной злорадно скалятся кнопки звонков в квартиры этого этажа.

Я в панике развернулся и без конца нажимал обе кнопки, надо перехватить раньше, чем внизу кому-то откроет двери, а вдруг тот, кто вступил в мое дерьмо, приедет именно сюда…

Сразу же спросит, что я здесь делаю, и все поймет. Или кто-то из хозяев на этом этаже выйдет из квартиры к лифту, тоже наверняка спросит, чего надо и почему стою здесь. В Москве входит в моду быть бдительным, спрашивать незнакомых: к кому приехал, кого ждете. А если не отвечать или огрызаться, напирая на свои права свободного демократа, эти недочеловеки зовут милицию.

Фу, наконец-то снизу донеслось неспешное поскрипывание. Как ползет, гад, как ползет!.. Уже все похолодело, а колени трясутся.

Торопливо вбежал в кабинку, блин, этот тот же, сам чуть не вляпался, хотя это было бы моей реабилитацией, доехал до двенадцатого, там металлической двери нет, точно знаю, оттуда поднялся на свой тринадцатый, там вышел на общий балкон и постоял минут десять, ожидая, пока лифтом кто-то да воспользуется.

Сердце все еще колотится, как у пойманного зайца. Да что там эти экстремалы, на Эверест лазают без страховки или по стенам сорокаэтажного дома! Пусть вот так насрут в лифт в разгар дня – вот это экстрим из экстримов! И адреналина море.

Наконец я вызвал лифт, спустился, а когда кабинка остановилась и дверцы распахнулись, вышел с безмятежно озабоченным лицом. В холле трое человек, две толстые бабищи и мужичонка с двумя сумками, орут на вахтершу, а та, распахнув двери и держась за них, как бросающийся на амбразуру Матросов, визгливо вопит, что это они сами такие.

Я повел носом, что за вонь, в удивлении оглянулся. Одна из баб зло крикнула мне:

– Тебе повезло, в другом лифте ехал!

– А что там? – спросил я. – Опять насрали?

– Куда вахтерша смотрит! – закричала она снова. – Почему домовой комитет спит? За что деньги платим?

– Надо замок на двери, – сказал я и прошел мимо. – А то эти бомжи достали…

Вахтерша услышала, заорала, что бомжей и на порог не пускает, но я уже не слышал, с усилием отодвинул створку толстой металлической двери с кодовым замком и почти сразу наступил на мелкие осколки разбитой бутылки.

Крупные кто-то ногой отгреб в сторону, по обе стороны от двери их куча, сильно пахнет дешевым пивом. Дверь расписана матерными словами, металлические поручни крыльца как будто кто-то грыз, а все три ступени пощерблены, хотя дому всего два года.

Сегодня суббота, на работу не только мне топать не приходится, но и другим, хотя когда я смотрю на Москву, то кажется, что никто вообще не работает: в будние и выходные одинаково не протолпиться через эту тупую галдящую массу на улицах, в магазинах и даже в редких сквериках.

Из дверей небольшого магазинчика напротив выскочила Люська, девчонка нашей компашки, помчалась вприпрыжку, размахивая переполненным пластмассовым пакетом, веселая и беспечная.

Короткая юбочка задорно развевается, белые кроссовки мелькают, как взлетающие бабочки-капустницы. Ребята говорят, что она никогда не надевает трусики, хотя это, конечно, брехня, это говорят те подростки, не знающие еще про менструации.

Правда, я сам видел, остановившись под решетчатой лестницей на эстакадное метро, что трусиков на ней в тот день не было, но сейчас это просто мода, ничего особенно крутого, однако если подумать, то можно кое-что заделать в этой области такое, что закачаемся.

Я пошел наперерез, перехватить не успел, она пробежала в пяти шагах, я крикнул:

– Люська!

Она обернулась, веселая, довольная, спросила задорно:

– Че?

Я даже залюбовался ее наивной мордочкой с огромным ртом, где очень полные и слегка вытянутые вперед, как для поцелуя, губы занимают втрое больше места, чем принято, крупные глаза и удивленно вскинутые брови, но когда она в самом деле удивляется, брови залезают еще выше, прячась под ровную челочку.

Абсолютно чистая и ровная кожа натянута настолько туго, что не обвиснет даже в столетнем возрасте.

– Покажи сиськи, – попросил я.

Она одной рукой с готовностью задрала майку, другая рука занята пакетом, посмотрела хитро.

– Классные сиськи, – сказал я искренне, и Люська видела, что говорю правду. – Просто суперские… А вагину?

Она быстро оглянулась по сторонам, с хитренькой мордочкой приподняла юбочку. Там у нее ни волоска, нежное и чистенькое, губы толстые без всякого геля, Люська из бедной семьи, а та процедура стоит дорого, внутренние половые губы вот прямо сейчас провокационно и зовуще выдвинулись, красные и на глазах наливающиеся розовым жаром.

– Класс, – определил я. – Слушай, давай завтра сгоняем в парк? Я видел, ты ездила как-то с Эдиком. У тебя хороший велик.

Она опустила юбочку, глаза стали серьезными, спросила живо:

– А кто будет еще? Вдвоем скучно.

– Будет Данил, Василек и мы с тобой, – сказал я. – Может быть, еще и Зяму выпустят на волю.

– А-а-а, – сказала она, – веселые парни… А что в парке делать? Сосать у всех не буду, учти.

Я великодушно отмахнулся.

– Да мы о такой ерунде и не думаем. Я ж говорю, будет весело!

Она посмотрела на меня испытующе.

– Не знаю… Я вообще-то наркотой не балуюсь, напиваться тоже не люблю. Мне нравится, когда весело, понял? Но без всякого, всякого…

– Будет весело, – пообещал я. – Мы чего да умеем! Закоптим, зависнем…

Она еще подвигала бровями, это так мыслят женщины, наконец кивнула все еще в сомнении.

– Ладно. Заодно вы мне цепь подтянете. А то ослабела что-то.

– Все сделаем, – заверил я. – Мы заинтересованы, чтобы велик у тебя был хороший.

Глава 2

В подвале соседнего дома пахнет мочой и конским потом, гремит железо. Трое крепких парнишек, страшно перекашивая и без того бандитские рожи, жмут кто гантели, кто штангу.

Данил работает с W-штангой, качает трицепсы, опуская ее за голову, красный, вздутый. У него все идет легко, мезоморф, прет во все стороны, тугое мясо растет само по себе, он гордо демонстрирует бицепсы в сорок пять сантиметров, обещая за год сделать пятьдесят. Он в гостях всегда озирается в надежде покачаться, а так как железа у нас нет, то либо прогибается в проеме, растягивая мышцы рук, груди и спины, либо отжимается от пола, закинув ноги на стул.

– Привет, – сказал я.

– При…вет, – пропыхтел он, – хошь… пару блинов… для тебя… парниша… сподоблю?

– Я недоморф, – объяснил я, – мне железо вредно.

– Тогда… вон… эспандер…

– Я лучше резинку от трусов порастягиваю, – предложил я. – Если смогу, конечно. Говорят, если с чувством, то все равно мышцы нарастут.

– Ага, – согласился он, – нарастут… как грыбы. Опенки.

– Пора прокатиться на великах, – сказал я. – Тебе кардиотренировка просто как бы вроде необходима. Да и мы, нормальные, уже неделю не выбирались.

Он спросил с вялым интересом:

– Кто едет?

– Мы с тобой, Люська… Еще Зяму выманим. Люська обещала точно. Может быть, Василек…

Он опустил штангу на пол, отдышался.

– Василек? Клевый перс. Хотя хитрый, гад.

– Василек?

– Он на меня дважды паровозы скидывал, – объяснил Данил, – а потом не реснул, скотина.

– Так ты ж в чужом клане, – напомнил я. – В первой лиге! Там богатые буржуи, вам подосрать – самое то для пролетариата.

Он сцапал с наклонной скамьи пропотевшую майку и, держа ее скомканную в ладони, двинулся к выходу. Сзади его бугристая спина смотрится просто чудовищной, везет же некоторым из-за удачных генов. Таким стоит только взяться за штангу или гантели – мышцы прут как на дрожжах, а мне хоть усрись, все идет в отходы.

Во дворе он натянул майку на плечи, где та застряла и, красиво обрисовывая каждую мышцу, не желала сползать ниже. Наконец он справился и пошел, чуть раскачиваясь и слегка растопырив руки, но у него это оправдано, косые мышцы развил так, что смотрится почти зримым треугольником от плеч к поясу.

Зяме звонить я не стал, его родители не одобряют уличных знакомств своего чада, но на эсэмэску он ответил почти моментально: на экране моей мобилы высветилось: «20 м».

– Зяма вывернется, – сказал Данил с одобрением. – Хитрый жиденок. Пойдем пока по пивку?

– Пойдем, – ответил я.

Вообще-то пиво почему-то не люблю, хотя признаваться в этом не рискну. Все вокруг не могут без него жить, если не брешут, потому и я пью, хотя если рядом кофейный автомат, то следом выбиваю чашку побольше да чтоб покрепче.

Вообще-то предпочел бы только кофе, он вздрючивает, а пиво расслабляет, а я не люблю эти все расслабоны, меня постоянно трясет в каком-то диком нетерпении бежать и что-то творить, переделывать, переворачивать, ломать систему или хотя бы швыряться камнями…