Романтика реальности. Как Вселенная самоорганизуется, порождая жизнь, сознание и сложность Космоса - Бобби Азарян

в настоящее время охватила исследовательское сообщество. Эта революция проясняет нашу связь со Вселенной и обещает дать ответы на все наши важнейшие вопросы. Эйнштейн утверждал, что цель науки – пробудить нашу космическую религиозность, и книга Азаряна делает именно это.

– Джон Кэмпбелл, автор книги «Универсальный дарвинизм: путь познания».

Введение

Мы – это способ, которым космос познает себя.

Карл Саган

Мы живем в захватывающее время – возможно, самое захватывающее в истории человечества. Прямо сейчас мы начинаем ощущать сдвиг парадигмы, причем очень глубокий. Парадигма – это общенаучное мировоззрение, а смена парадигмы происходит, когда новые научные открытия заставляют нас принять иную общую концепцию и точку зрения. Таким сдвигом был момент, когда человечество узнало, что Земля не центр Вселенной, а, судя по всему, лишь незначительная планета среди бесчисленного множества других планет. Еще один важный сдвиг произошел, когда теория эволюции путем естественного отбора Чарльза Дарвина объяснила, что вся жизнь в биосфере развилась от одного общего предка, а именно одноклеточного организма.

Хотя парадигмы, обусловленные этими открытиями, многому научили нас о Вселенной и нашем происхождении, они повлияли на формирование мировоззрения, согласно которому жизнь в космосе случайна и по большому счету совершенно несущественна. Эту точку зрения, нашедшую отклик у критиков религии и противников суеверий, подкрепили последующие научные прорывы и популярные философские интерпретации обнаруженных законов и процессов.

Например, когда Дарвин писал книгу «Происхождение видов», ученые формулировали второй закон термодинамики – принцип, породивший чрезвычайно мрачный космический нарратив. Во-первых, он гласил, что полезный запас энергии во Вселенной постоянно истощается (примерно как в большой машине заканчивается топливо), а во‐вторых, новое статистическое понимание закона, казалось, подразумевало, что мир неуклонно становится все более неупорядоченным и случайным. Если это правда, то, следовательно, все сложные и организованные формы, включая разумную жизнь, обречены – в космических масштабах – лишь на недолговечное и в конечном счете малозначимое существование.

Еще один удар по смыслу жизни был нанесен примерно в середине двадцатого века. Открытие молекулы дезоксирибонуклеиновой кислоты подтвердило великую идею Дарвина: все формы жизни в биосфере, от червя до человека, появились в результате слепого и бессмысленного механического процесса, который сводится к копированию с генетической мутацией и неизбежно приводит к видообразованию. Хотя сам Дарвин избегал утверждать, что это единственный эволюционный механизм в природе, так заявляли многие сторонники его теории. Поскольку создание сложных форм требует биологической эволюции, то само возникновение жизни стало изображаться результатом какого-то невероятного молекулярного столкновения, а не управляемого законами природы эволюционного процесса, такого как самоорганизация. Иначе говоря, жизнь была признана статистической случайностью – космическим счастливым совпадением, настолько маловероятным, что нам не следует ожидать его где-либо еще во Вселенной.

Это общее настроение соответствовало господствующей научной идеологии девятнадцатого и двадцатого веков, известной как редукционизм и предполагавшей, что лучший способ постичь реальность – разбить все физические явления на их простейшие части и процессы и наблюдать стандартное поведение фундаментальных составляющих природы в изоляции. Согласно евангелию редукционизма, когда это возможно, социальные науки и психология должны сводиться к биологии, биология – к химии, а химия – к фундаментальной физике. Хотя редукционистский подход оказался чрезвычайно успешным и дал нам большинство величайших физических теорий, он также породил убежденность в том, будто все формы жизни, включая людей, являются не более чем скоплениями атомов, обязательно следующих фиксированным и произвольным механическим траекториям, которые определяются исключительно математикой, а не разумом.

В результате редукционистский подход к науке способствовал популяризации философской позиции материализма, согласно которому реальность состоит лишь из физических явлений. С одной стороны, этот взгляд помог еще больше очистить науку от сверхъестественных концепций, таких как душа и дух, но, с другой, классический материализм отрицал существование предположительно нематериальных вещей, таких как сознание, и в основном игнорировал понятия энергии и информации. Таким образом, материализм редуцировал нас до зомбиподобных мясных машин, лишенных воли, чувств или внутреннего опыта. По мнению большинства материалистов, жизнь и разум в лучшем случае считаются эпифеноменами, то есть, по сути, не имеют значения; они просто есть. Всякое ощущение свободы воли, возникающее у нас при принятии решений, – всего лишь иллюзия. Мы не инициаторы своих действий, а пассивные наблюдатели, которых мозг постоянно обманывает, заставляя верить, будто мы контролируем причинно-следственные связи.

В совокупности эти интеллектуальные достижения сформировали редукционистское мировоззрение, как его называют философы. Этой парадигме было мало просто упразднить бога и душу из физической картины мира – она также стремилась очистить природу от любых следов цели или прогресса. Что касается важных экзистенциальных вопросов, например «как мы сюда попали?» и «куда мы идем?», то на них редукционистское мировоззрение отвечает просто: «повезло» и «вероятно, никуда». Принять такое мировоззрение было в высшей степени рациональным решением, ведь именно так поначалу все и представляется тому, кто небезосновательно отказался от сверхъестественных объяснений природных явлений. Но парадигма, маячащая на горизонте, ведет нас к совершенно иному выводу – такому, который принципиально изменит представления людей о Вселенной и нашем месте в ней. В частности, она покажет, что явления, которые мы называем жизнью, сознанием и интеллектом, имеют глубокое космическое значение.

Эти идеи приходят, когда мы обсуждаем те роли, которые энергия и информация играют в возникновении и росте сложности. Такие обсуждения относятся к области относительно новой академической дисциплины, известной как теория сложных систем и объединяющей основные науки нашего времени, в том числе (но не только) физику, биологию, нейронауки, компьютерные науки, эволюционную теорию и статистику. Исследователи с междисциплинарным опытом объединили эти науки и их методы, сформировав комплексный подход, в равной степени теоретический и экспериментальный, направленный на понимание того, как природные динамические системы возникают и развиваются с течением времени. Динамическая система – это общий термин для любой системы, состоящей из набора взаимодействующих компонентов, в которой могут описываться различные последовательности структурных или функциональных состояний. Динамические системы могут быть физическими, химическими, биологическими, когнитивными, социальными или технологическими. Теория сложных систем изучает динамические системы во всех масштабах, от мельчайших до невообразимо огромных, включая самую большую динамическую систему из всех – саму Вселенную.

Методы, которые применяют исследователи сложных систем – наследники кибернетиков и специалистов по теории хаоса двадцатого века, – позволяют достичь того, на что редукционистский подход принципиально неспособен, а именно понять, как природные составные элементы спонтанно самособираются в синергетическом танце, создающем удивительные эмерджентные явления, такие как жизнь, разум и цивилизация. Оказывается, что именно коллективное поведение взаимодействующих частей, а не просто то, как они функционируют по отдельности, является ключом к пониманию возникновения и эволюции всех удивительных организмов и экосистем,