Задание на всю жизнь - Абдулла Хакимов

Тяжело, порывисто дышали пески. Барханы словно сбежались со всех сторон и, удивленные, застыли на месте, не понимая, зачем, для чего забрел сюда человек.

Уже не час, не день шел он под беспощадными лучами солнца. Изредка поправлял на плечах небольшой, но плотно набитый хурджун[1], сдвигал зеленую бархатную тюбетейку, нетерпеливо поглядывал по сторонам. Пустыне, казалось, не было конца… Однообразной, сожженной, злой…

Только несколько весенних дней, таких коротких, незаметных, пережили пески. Пустыня, вероятно, забыла, как барханы покрылись тогда ярким зеленым ковром иляка, песчаной осочки, как, насыщая воздух медовым запахом, цвели приземистые кусты джузгуна. А между ними весело, задиристо поднимались желтые звездочки крестовника или белые головки песчаной ромашки.

Пробежали редкие дожди. Даже следа не оставили. Все выцвело, сгорело, развеялось ветром… Топорщатся привычные ко всему колючие кусты, застыли голые, белые, похожие на кости, ветки саксаула.

Песок, песок… Трудно поднимать ноги. С каждым шагом все труднее…

Напрасно с жадностью смотришь по сторонам: никого не увидишь. Да кто же сюда забредет?

Путник опять поправил хурджун, повел плечами, расправляя их. Горячая струйка сбежала по спине: было жарко в длинном черном камзоле, плотно облегавшем юношескую фигуру.

С сожалением взглянул человек на порыжевшие, истоптанные сапоги. Выдержат ли они? Сколько ему еще придется взбираться на барханы, чтобы с них увидеть другие, новые, так похожие на горбы верблюда.

Ничто не нарушает их покой… Сюда не залетит птица — зачем? Только обожжет крылья. Не примчится джейран — у него могут потрескаться копыта. Попрятались по своим норкам грызуны и змеи. Даже следа от них нет.

Только однажды перед человеком замер варан. Осмотрел мгновенно холодными, злыми глазками и с недовольным шипением скрылся, отчаянно работая хвостом. Его след тоже скоро исчезнет. Поднимется ветер где-то за барханами и пойдет гулять высоким, слегка наклонившимся столбом по широкому простору. Ветер закрутит песок, поднимет его до самого неба, перегонит застоявшиеся барханы из конца в конец. Он-то заметет следы… Все? Нет, всех следов не уничтожит самый бешеный вихрь.

Человек поднялся на бархан, стащил хурджун, достал из него кожаный бурдюк и сделал два-три глотка. Не больше. Ведь еще неизвестно, где конец пустыне, конец его пути.

Ни одна капля не упала на песок, даже не сбежала с губ по подбородку. Ни одна…

И снова осмотрелся человек. Теперь его охватило новое чувство — он будто очутился в огромном, наполненном кладбищенской тишиной склепе.

Нет… Пустыня оставляет следы… Между редкими колючими кустиками белели кости, скалил желтые зубы людской череп…

Значит, здесь произошла та известная трагедия. Здесь остановились беженцы из Средней Азии. Слишком поздно они поняли, куда и за кем идут. Очень поздно… Баи и муллы обещали им за границей счастье. Обещали щедро. Торопили: берите самое нужное, ценное. Спасайтесь.

Здесь, среди молчаливых, равнодушных барханов, «благодетели» отобрали все, что было у беженцев. И остались только эти следы. Их не заметет вихрь.

Чем дольше стоял на песчаной гряде путник, тем страшнее казалась тишина. Она уже не была пустой. Она наполнялась звуками, выстрелами, криками:

— Помогите!

— Предатели!

— Пожалейте старика!

Путник невольно мотнул головой. Нет! Криков не слышно. Пески не умеют хранить звуки. Пустыня безмолвна.

Человек перекинул через плечо хурджун, вдохнул горячий воздух и зашагал дальше. Нужно торопиться, пока пустыня спокойна, пока ветер не набрал сил и не метнулся из-за первого же бархана. Торопиться, хотя горячее солнце, как назойливый спутник, не отстает от человека ни на шаг…

…Память упорно возвращает в прохладный кабинет с тяжелыми шторами на окнах. Путник облизывает губы, вспоминая синий чайник на столе…

…Московский гость из ОГПУ ставит на поднос пиалу.

— Вы еще можете отказаться…

— Нет, Петр Иванович. Я решил.

— Вам будет очень трудно, Мирза.

— Я знаю.

Наклонив голову, Петр Иванович пристально смотрел на юношу.

— Здесь, на родной земле, все ясно… В печати стали появляться ваши стихи. Недавний студент, вы уже читаете лекции. Ваше будущее как на ладони… Я мог бы предсказать, кем вы станете через пять, через десять лет…

Помолчав, он добавил:

— Великолепное, завидное будущее.

— Я решил…

Опять Петр Иванович словно не расслышал короткой, упрямой фразы.

— Там… — Он неопределенно махнул рукой в сторону. — Там полная неизвестность. Все возможные варианты вашей жизни и работы могут в любую минуту полететь к чертям. Один неверный шаг, незначительная ошибка — и вы погибли.

— Я знаю…

Наконец-то опытный чекист улыбнулся.

— Что же… Будем считать разговор оконченным. Добавлю еще одно: мы сделаем все возможное, чтобы обеспечить вашу безопасность… Кстати, позаботимся об «авторитете». Там, — он снова махнул рукой в сторону, — в ближайшее время получат лестную характеристику… От самого…

Петр Иванович многозначительно подмигнул и поднял указательный палец.

Потом они встречались снова и снова, стараясь предусмотреть все возможное, говорили о трудностях, которые могли встретиться на чужой земле…

…Переход через пустыню к этим трудностям не относился.

ПАСТУХ

Один раз оберегай себя от огня, другой раз — от воды.

Сторожевые собаки чутки. Застыли вдруг… Торчат обрубленные уши, приподняты обрубленные хвосты. Секунда… И рванулись с глухим рычанием вперед.

Глаза человека, прожившего в степи многие годы, видят далеко. Пастух давно приметил путника, но не остановил злую стаю. Когда же собаки окружили незнакомца, он что-то крикнул. Собаки вернулись к хозяину, улеглись у его ног.

Тогда пастух поднял правую руку. Этот знак понятен в песках: подходи без опасений. Подходи, будешь гостем!

Мирза поздоровался, по восточному обычаю приложив руку к сердцу.

Пастух, пожилой человек, с проседью в бороде, с сеткой морщин на жестком высохшем лице, в грубой домотканой одежде, кивком головы ответил на приветствие. Затем он жестом пригласил гостя сесть, а сам, шагнув к дремавшему ослу, вытащил из дорожного мешка высокий глиняный кувшин с водой и протянул его Мирзе. Таков закон пустыни. Если гость, даже просто встречный, пришелся по душе, здесь вместо хлеба и соли прежде всего подают воду или айран.