Рождение мага - Ник Перумов

ПРОЛОГ

Море Ветров оправдывало своё название. Третьи сутки, не переставая, свирепствовал ветер; на море он поднял бурю, на сушу же обрушил потоки ледяного ливня, смешанного с острым градом. Впрочем, непогоде удивляться не приходилось. Весна на побережье Северного Клыка приходила поздно, тундра в предгорьях расцветала, словно торопясь взять всё, что можно, от коротких тёплых дней; зато вне защиты гор, на обращённом к вечному льду побережье, холодный ветер брал реванш за краткое отступление,

Невозможно было даже понять, ночь сейчас или день – небо закрыли тучи столь плотные и чёрные, что солнечный свет совершенно померк; серо-зелёные валы, взяв разбег, с нерастрачиваемой яростью штурмовали гранитные бастионы прибрежных скал, и, судя по обилию острых каменных обломков в кипящей белой полосе прибоя, штурм этот частенько венчался успехом.

Открытая всем ветрам, на исполинском красноватом утёсе, добрых пять сотен локтей высоты над бушующим морем, стояла древняя башня, сложенная из покрытого седым серым мхом дикого камня. Несмотря на годы, башня не поддалась ни ливням, ни ветрам; и, несмотря на царившее вокруг запустение, в верхнем оконце башни горел огонёк. Тонкий лучик света пробивался сквозь узкую щель в тяжёлых ставнях; и это был один-единственный огонь на много – много лиг вдоль Северного Клыка и дальше, по бесплодным и унылым тундрам.

В верхнем покое ровным светом горела магическая хрустальная лучина; яснее ясного, что обитатель этой башни был чародеем. За столом, склонившись над желтоватым пергаментом, сидел высокий сутулый старик, лысый, с редкой неопрятной бородой, свисавшей на стол длинными засаленными прядями. Старик что-то очень старательно писал; выводя вычурные руны Древней Речи, он, словно школяр, склонял голову набок и высовывал язык. Перо ползло еле-еле, правда, штрихи, росчерки и завитушки складывались в неправдоподобно правильные начертания рун, каким позавидовал бы и сам мастер Каллиграф, декан соответствующего (ныне, впрочем, увы, упразднённого за ненадобностью) факультета Академии, который за глаза студиозусы с профессорами презрительно именовали не иначе, как «школа чистописания». Ну скажите на милость, кому сейчас нужна архаичная, вырождающаяся магия рун, где малейший волосяной штрих, лёгший не так, как надо, может полностью извратить заклятие?

«Эх, Парри, Парри, только в чистописании-то ты и преуспел, – горько подумал старик. – Вот и сиди, доживай теперь свой век на краю света, где только с моржами да крачками и поговорить. И делать здесь совершенно нечего, прорыв может произойти где угодно, только не здесь – иначе сюда отправили бы кого помоложе. Да не одного, а пару-тройку. Эх, да что там говорить, если всё, что тебе оставили, – писать никому не нужные донесения!»

«За истекшие сутки на вверенном Вашей Милостью моему попечению участке ничего существенного не произошло… Отмечены перемещения: упырей снежных – две единицы, гадов перепончатых пролётных – шесть единиц. Изменений в астральной составляющей не отмечено. Астралозависимых существ не отмечено. Старший наблюдатель Парри, башня Сим, Северный Клык», Дата, подпись. Когда-то от подписи Парри приходил в восторг сам престарелый мастер Каллиграф, суля своему любимому ученику если не всемирную славу мага рун, то, по крайней мере, тёплое местечко на кафедре – сперва асессора, потом адъюнкта, а потом – чем Тьма не шутит? – так даже и профессора. Пусть не полного, хотя бы приданного, но и это уже казалось молодому тогда Парри блестящей карьерой. И где все эти мечты?.. Где честолюбивые планы в один прекрасный день совершить наконец нечто такое, отчего к любимой магии рун, магии начертанных знаков враз вернётся её прежнее высокое положение?.. Всё погибло, всё растаяло, всё развеялось, подобно тому сакраментальному «дыму под ветром», и теперь удел Парри – ломота в суставах и неотвратимое чувство приближающегося приближения (о, мастер Каллиграф, прости мне этот оборот!). И осознание, что жизнь – позади и всё, что осталось, – это угрюмый каменный покой, изморозь по углам, источенная жуками мебель (Парри так и не удалось подобрать соответствующего рунного заклинания, а иные, из других областей, в его исполнении попросту не сработали), скудные припасы, мрак, мгла, одиночество… Другие, ещё более бесталанные маги, но сумевшие остаться пусть даже на самой ничтожной должностишке в цивилизованных и населённых местах, могли, по крайней мере, рассчитывать на то, что сумеют найти нового адепта, способного к обучению аколита. Конклав высоко ценил каждого открытого неофита, пусть даже тому и не удавалось поступить в Академию или же он оказывался отчислен после первого же семестра. Но в таких местах, как Северный Клык, мечтать об открытии аколита не приходится – скорее уж ему, Парри, повезёт первым засечь начавшийся прорыв.

Однако вспыхнувшая надежда оказалась настолько острой, Парри настолько явно представил себе, как в дверь его стучится… ну, скажем, заброшенный сюда бурей мореход с Волчьих островов, и Парри смотрит на него и видит…

Рука волшебника сама потянулась и открыла потайной ящик. Старый стол давно скособочился и рассохся, ящик удалось вытянуть лишь с большим трудом – на изрядно обтрёпанном, вытертом чёрном бархате лежало простое серебряное кольцо, без всяких камней, украшенное лишь одним гербом Парри, гербом, который безродный сын сапожника из южного Эбина получил, закончив Академию.

Парри осторожно коснулся пальцами чернёного серебра. Кольцо аколита. Его он вручил бы тому, в ком ощутится Сила, достаточная, чтобы посягнуть на обучение в Академии. Неофит придёт на поступление, имея это кольцо на пальце – одно – единственное простое кольцо вместо всяких там рекомендательных писем и тому подобного. Кольцо послужит и пропуском, и проводником. Его невозможно ни украсть, ни подменить, ни потерять. Никакой другой человек, пусть и втрое сильнее, не сможет им воспользоваться. Именно по этому кольцу ректорат и определит, кто конкретно послал ученика, кто первым открыл в нём дар чародейства. Сумевшему совершить такое полагалась награда. Самое меньшее, на что мог рассчитывать Парри, – перевод из этих Спасителем проклятых мест куда-нибудь на юг, в Мекамп или Эгест; да что там Мекамп или Эгест! Парри согласился бы и на жаркий Кинт, и на заносчивый Салладор, лишь бы выбраться отсюда. А уж Семиградье или Империю он воспринял бы как наивысшее блаженство.

Старик всхлипнул. О чём он мечтает, о чём? Здесь нет и неоткуда взяться ни единому живому существу. Моряки Волчьих островов не заходят за Северный Клык – в тундре не с кого брать добычу, а китов с моржами проще и ближе добывать южнее и западнее. Вдобавок ярлы и таны морского народа не скупятся, и потому у них на службе всегда самые лучшие мастера погоды, каких только можно найти за деньги и какие соглашаются служить этому разбойному племени, – впрочем, надо сказать, что отказывали им весьма и весьма редко.