Воскрешение Лазаря - Богдан Шумячин

Антон относил себя к категории вечно небритых мужчин, хотя для перевоплощений иногда приходилось тщательно выскабливать физиономию. На вид около тридцати, тридцати пяти. Коротко остриженный, среднего роста широкоплечий шатен с серыми, всегда грустными глазами. Керамическая улыбка рекламно поблескивала на загорелом лице, скрывая уязвимость. Не красавец. С внешностью серьезной, внушающей уважение. Богемная небритость и печальный задумчивый взгляд придавали ему импозантность.

Скрупулезен в действиях, в логичности суждений. Харизматичность вырабатывал, как физическую выносливость, поэтому, если обворожит, то мало не покажется, пиши пропало. Педант в привычках, в точности движений. Что-то неуловимое, какая-то чарующая сила и притягательность, завуалированные внешним обликом и различимые лишь внутренним видением, мистифицировали догадки о его персоне.

За плечами Афган, Карабах и Первая чеченская. Бойцовская кровь на 99 процентов состояла из атомов выживания. А выживать пришлось уже при родах, и не в стенах роддома. Рождаться пришлось самому, и в эту непростую задачу входило освобождение от обвития пуповины, или, по-русски говоря, от ее удавки – не самое лучшее начало жизни. Потом с первым синюшным вздохом пришлось понять, что твоя родительница – малолетняя алкоголичка, бросившая тебя на самое худшее в жизни. А два года, проведенные в детдоме, пришлось посчитать курортом на Мальдивах по сравнению с предстоящими испытаниями. И восемь общеобразовательных лет в рославльской школе, которую до жути не любил и которая его не любила, пришлось назвать обучением, а не вколачиванием в голову установки «Расслабься. Ты дебил». А звучит-то как: средняя общеобразовательная школа! «Средняя» означает, что это еще хорошо, повезло, бывает и хуже. «Общеобразовательная» подразумевает, что не твое это образование, а ваше с Петей, Васей общее и, значит, ничье. Если бы добрый волшебник вернул назад в первый класс и предоставил выбор: восемь лет рабства за партой или корчевание пней на строительстве БАМа – без раздумывания выбрал бы стройку.

Это был непростой период жизни. Нерадивый школьник чудом закончил восемь классов, поступил в ПТУ на оформителя, но не закончил. Потом армейка и, как итог, «серьезная» работа.

Покалеченное детское мировоззрение, как мог, восстанавливал по крупицам приемный отец. Пятилетнего мужика, избитого судьбой, усыновили, и у него появился просто дом, а не эти жуткие учреждения: роддом, детдом и, упаси Боже, дурдом и стардом. Антон получил великолепное домашнее образование и школу посещал для видимости. Отец – учитель русского языка и литературы, а по совместительству эрудит и исследователь мироздания – до последнего сражался за душу горячо любимого сына. Учитель победил: к шестнадцати годам воспитанник хорошо знал мировую живопись и литературу, достаточно сносно читал и говорил на английском и французском, был спортивен, толерантен и исповедовал веганство. Но это не уберегло его от грехопадения. Гитлер, знаете ли, тоже неплохо рисовал и не ел мясо.

Глава 3

Ну да ладно, наш герой уже собрался и, как запланировал, отправился поразвлекаться столичными соблазнами. Вечерело. Опять встречал большой город. Большой город – большая личность, которая не терпит в себе людей с большой буквы. Для него все одинаковы – горожане. В большом городе не бывает судеб, а есть только одна его судьба, его история. Большой город притворно согревает теплом огней, которые наперебой выкрикивают: я твой город, весь без остатка, ты это я, а я это ты, понарошку. И маленький город не отставал от старшего брата. А вместе они семья – большой мир. В этом мире нет места мессиям. Этот мир сам зажигает свои звезды и живет их светом, лицемерным, ненастоящим. Тьма! Не верь летописцу, который угодников света причислил к каменотесам истории. Не правду земную, но твердь небесную несут столпы, увенчанные терновым венцом.

Окраина города – еще не сам город. Пробираться к центру сквозь спальный район, зашлакованный обдолбанной задумчивостью, нервирует. Жизнь окраины похожа на ковыряние в носу. Въезд в Москву почему-то всегда ассоциируется со случайной встречей с отцом на Зубовском бульваре. Тогда еще якобы учился в институте (версия для родителей). Идешь себе, строишь планы, поднимаешь глаза: стоит отец с книжками в руках. И говорит так, будто с минуту назад расстались. Говорит, вот раскопал в букинисте двухтомник Достоевского на немецком языке. «Преступление и наказание». Мюнхен, 1925 год. Какая бумага! Печать! У-ля-ля! И ни слова о том, что шансов случайно встретиться в Москве почти никаких. И никаких упреков сыну, никаких намеков на сыновью благодарность. Поговорили, пожали друг другу руки и разошлись, как случайные прохожие. Отец всегда в своем мире. На учительскую зарплату может за книгами в Москву мотануть. При этом мать на бирже стоит. В ее швейной фабрике уже давно казино. Хорошо, что есть огород и какое-никакое хозяйство. А сыночек, опора под старость лет, хоть бы раз позвонил, не говоря уже про материальную помощь! Но отец изначально знал, что благодарность приемных детей, да и детей вообще – вещь сейчас редкостная, и поэтому вовсе не огорчался. Чудо-встреча, встреча-напоминание: люди, которые тебя любят и которых любишь ты, – единственная ценность в жизни. Любовь – ценность, которую позволительно брать с собой на небеса.

Зазвонил мобильник, ехидно пародируя движуху столичных окрестностей, напоминающую шипение прокисшего бульона.

– Лазарь, ты в городе?

– Можно и так сказать. Чем могу быть полезен?

– Шеф велел с тобой рассчитаться. Давай пересечемся у Макдональдса на Пушкинской.

– Принял. Выдвигаюсь.

По договоренности бабки надо было забрать еще утром, на квартире у одного криминального авторитета. Встреча не состоялась. Но желание заказчика во что бы то ни стало рассчитаться настораживало еще больше.

Яркие вывески ресторана прервали размышления, призывно маня угоститься разнообразием всяческих вкуснятин. Даже если захочешь пролететь мимо, не получится: навязчивая реклама, играющая на инстинктах, делает свое черное дело. Остановился. Сглотнул. Не успел выйти из машины, как рядом оказалась девушка.

– Помогите. За мной гонятся, – умоляла она, барабаня по лобовому стеклу ладошками. Милое личико беглянки было перекошено гримасой испуга. Киллер глянул в зеркало: двое верзил в двадцати шагах уверенно приближались. Надо выручать девчонку. Открыл дверь и крикнул:

– Садись. Быстрее!

Девушка едва успела опуститься в мягкое кресло, оставив снаружи точеные ножки, как машина рванула вперед, нарезала на обледенелом асфальте змеистые канавки и исчезла из глаз. Зазвонил мобильник.

– Лазарь, по ходу ты что-то попутал. Я тебя жду, вообще-то. Куда тебя шайтан понес?

– Извиняй, братан, дело вселенской важности.

Девушка вздохнула так, как будто до этого и вовсе не дышала.

– Ну, рассказывай, – начал спасатель, поглядывая на соблазнительные конечности в черных колготках, чуть прикрытые короткой юбкой. На девушке не было верхней одежды, сочные выпуклости прелестницы поглотили все внимание голодного водителя, так называемая «помеха справа».

– А что рассказывать?.. Всё как всегда. Вышли с бойфрендом покурить. Подлетели какие-то ублюдки. Застрелили его. Я бежать. Они за мной. Вот и вся история, – поделилась горем вынужденная попутчица.

И где дрожь в голосе? Где сбивчивая речь и безумный взгляд? Всё как-то просто и странно. Странно даже для Лазаря, для которого виды смерти – привычное дело. Почему ее не убили сразу, а побежали следом? А раз побежали, почему не догнали? Ведь это девушка, а не антилопа гну. На каблуках далеко не убежишь. И еще куча «почему» – в жизни все происходит иначе.

«Зачем она врет?» – размышлял киллер, прокручивая разные варианты. И все же решил поддержать ее игру. Поддался искушению. А искушаться, поверьте на слово, было чем.

– Выходит, ты свидетельница? – усмехнулся Антон.

– Выходит. Что мне теперь делать? Они будут меня искать… Хорошо, что ты мне попался, а то беседовала бы я уже с ангелочками, – продолжила милашка, нервно подкрашивая пухлые губки.

– Веселая история. – Киллер хитро улыбнулся, как тонкий казуист, и подумал: «Убежала от каннибалов и попала в лапы к людоеду. Если действительно убежала. Скорее всего, по ушам катается старушка».

– Да уж, веселого здесь мало… Тебя как зовут? – спросила девушка и кокетливо поправила прическу, нацеливаясь крошечным зеркальцем на своего избавителя. Бритый череп. Скуластый. Сведущий взгляд. Скрытная неговорящая физиономия. Больно на бандюгу смахивает – не второго сорта, коронованного.

– Как назвали, так и зовут. Но ты можешь называть меня Аристархом. А тебя? Хочешь, угадаю с трех раз?