Убийства мальчиков-посыльных - Перихан Магден

Карлик сообщил:

— Маньчжурский принц. Принц и, как считают некоторые, новый Мессия.

— Маньчжурский принц? — удивился я.

Принц со свитой вошел в соседнее купе.

— Маньчжурия — весьма бедное государство, — заговорил карлик. — Он принц, но нашли его англичане, когда он на улице гонял в грязи мяч с другими мальчишками. Едва увидев его, англичане поняли, что он — именно тот, кто им нужен. «Вот настоящий Мессия!» — сказали они. Ясно, что их поразило его лицо, его сверхъестественная красота. Из Маньчжурии мальчика быстренько вывезли. Говорят, мать принца была алкоголичкой. Зато ирландских кровей. Вдобавок у нее на правой ноге было шесть пальцев. А еще она занималась антропологией и всю жизнь прожила в Маньчжурии. Умерла при родах принца. С ума сойти, какие подробности, да?! Рассказываю вам только то, что слышал сам. Дабы земная грязь не замарала его душу, англичане обрекли Принца на полное одиночество. Новый Мессия, он же маньчжурский принц, не любит людей, не может любить их — это ясно по выражению его лица. И с этим его чувством невозможно не согласиться, если вспомнить, как две тысячи лет назад за любовь к людям пострадал Иисус. Кроме души, англичане тщательно берегут его тело — тело, столь измотанное в духовных странствиях. Вот, собственно, все, что я знаю. Думаю, больше меня не знает никто.

Пока карлик рассказывал мне о принце, Изабель проснулась и принялась чертить указательным пальцем в воздухе круги. Так как перед сном она сняла свой колпак, мне теперь было видно ее голову: на лбу выделялись следы глубоких швов. А в ухе сверкала бриллиантовая серьга в виде бабочки.

Карлик мило рассмеялся — своим особенным смехом.

— О господи, Изабель. Нет, ты ничего, ничего не забываешь, — сказал он, любовно глядя на нее.

Изабель рассмеялась, продолжая чертить круги.

— Изабель напоминает мне, что я забыл рассказать вам еще об одной детали, — сказал карлик. — Англичане пожелали, чтобы новый Мессия или, как его называют некоторые, маньчжурский принц, получил классическое образование. Он три года специально занимался, брал частные уроки у лучших преподавателей, чтобы сдать вступительные экзамены в Оксфорд. Результат был по-настоящему плачевным: весь экзамен он рисовал на бумаге улиток. Ладно бы еще рисунки были хороши, а то получились каракули как у пятилетнего ребенка, если не хуже. Когда нам об этом рассказывали, Изабель так смеялась, что чуть не упала на пол.

Изабель мило улыбнулась. Было ясно, что она больна, очень больна, и те дни, когда она падала от смеха на пол, далеко позади.

— У Изабель очень красивая сережка, — сказал я. — И у вас запонки и булавка для галстука тоже. Знаете, я до сих пор никогда не видел таких дорогих украшений.

Не успев договорить, я покраснел до корней волос. Как бы я ни старался избегать бестактностей, все равно я всегда что-нибудь ляпну. А разве в жизни все не так же? Разве обычно мы не страдаем от того, от чего пытаемся убежать?

Изабель и карлик затряслись от смеха. Вытирая лиловым шелковым платком навернувшиеся слезы, карлик сказал:

— Ах, как вы бестактны. Именно это делает вас таким приятным, таким забавным. У вас на языке то, о чем вы еще и подумать не успели. Нет, поверьте, вы очень, очень милы.

Изабель не смеялась, а издавала какие-то хриплые звуки, которые трудно было назвать смехом. Я подумал, что с легкими у нее тоже плохо. И, поверьте, тут-то уж язык попридержал.

— В моей профессии все эти «дорогие украшения» необходимы, — начал объяснять карлик. — Насколько у вас ценные украшения, настолько ценные подарки будут вам вынуждены дарить другие. Не обязательно, конечно, а по желанию. Это вызывающе, это провоцирует, втягивает в соперничество. И знаете что, дорогой друг? Как деньги притягивают деньги, так и драгоценности притягивают драгоценности. К тому же это удачное вложение средств: они занимают мало места, их легко носить и они повсюду в цене.

— Да-а-а, — выдавил я все-таки. На этот раз мой голос прозвучал глухо. Что же это у карлика, у этого господина карлика, была за профессия, что ему делали такие подарки?

Тут в дверь нашего купе вежливо постучали.

— Входите, — произнес господин карлик. — Входите, пожалуйста.

Вошедший был одним из тех странно одетых англичан, сопровождавших маньчжурского принца, — высокий, светловолосый, с крючковатым носом. Он холодно улыбнулся: это была знаменитая дежурная английская улыбка, когда улыбаются только потому, что «так нужно». В руках он держал полную корзину великолепного спелого инжира. Вытянув длинные руки, он поставил ее передо мной.

— Это от Его Величества Мессии для вашей матери, — сказал он, чеканя слова, как какой-нибудь оксфордский профессор. — Его Величество Мессия попросил меня передать вам одну просьбу и выразил надежду, что вам будет нетрудно ее исполнить: ваша матушка…

— Ага, мамочка очень любит инжир, — бестактно перебил его я. — Передайте маньчжурскому… э-э-э… Его Величеству Мессии мою глубокую благодарность. Конечно, от имени мамочки.

Англичанин перевел бесцветные глаза на Изабель и, пытаясь исправить неловкость, воскликнул:

— Ах, какая миленькая обезьянка! — и хотел было погладить Изабель.

— Не трогайте, пожалуйста! — крикнул я. — Не прикасайтесь к Изабель, сударь. Мы не будем больше вас задерживать. Огромное спасибо от мамочки за инжир и всего доброго.

Мой голос звучал так резко, так сердито, что англичанин растерялся. Промычав нечто невразумительное, он кивнул нам на прощание и вышел.

Господин карлик с Изабель переглянулись и разразились хохотом.

— Вы просто прелесть, — сказал господин карлик. — Таких людей сейчас почти нет. Ведь храбрость теперь встречается нечасто.

Я слегка склонил голову. Карлик с Изабель мне нравились, и я был рад, что нравлюсь им.

— Изабель уже давно так не смеялась, — сказал господин карлик. — Я весьма вам благодарен.

Протянувшись, он взял Изабель за ручку. Та мило покачала головой, словно говоря: «Да, друг мой, ты прав».

Изабель с карликом очень любили друг друга. Любили безоглядно, крепко и безумно. «Как замечательно», — подумал я. Уже давно я не встречал людей, которые бы так любили кого-то или что-то; давно я не видел такой любви.

— Важный человек, должно быть, ваша матушка, — заметил господин карлик. — Удостоиться внимания маньчжурского принца — это серьезно. Бедняга ведет такую скучную жизнь и так одинок, что воспринимает мир сквозь завесу ужасного эгоизма. Этот юноша ничего не заметит, даже, как сказано в одном моем любимом стихотворении, «коль вселенная однажды разлетится на куски».

— При чем тут мама, не понимаю, — сказал я. — Важный она человек или нет, я не знаю. Мы редко видимся, она живет со слугой по имени Ванг Ю в доме, оставшемся после дедушки. Можно даже сказать, что в родном городе я чужой, ведь я всю жизнь провел в интернатах и путешествиях.

— Понимаю, — сочувственно кивнул карлик. Поверьте, он произнес эти слова не просто из вежливости, он действительно все понимал.

Изабель стало жарко, она сняла каракулевое пальто. На шее у нее сверкало великолепное колье в виде разноцветных бабочек, сделанных из бриллиантов, рубинов, сапфиров и алмазов.

Карлик, естественно, сразу заметил мои выпученные от удивления глаза.

— Изабель помешана на бабочках, — объяснил он. — Одна моя поклонница, зная о том, как я люблю Изабель, заказала для нее это ожерелье в Бирме. Камни довольно хорошие, техника великолепная, и Изабель нравится иногда его надевать. А что еще нужно?

— Вы хотите сказать, что все эти украшения покупают вам ваши поклонницы? — спросил я. Даже у павлина голос не такой хриплый, как был у меня в тот момент.

— Это следствие моей профессии, — сказал господин карлик. — Мы с Изабель живем за городом, в одном поместье; если изредка куда-то выбираемся, то всегда тратим очень много денег. Короче говоря, мои заработки подчас с трудом покрывают наши расходы. И мне приходится, как я уже упоминал, принимать такие подарки, даже приветствовать их. В прошлом мы долго бедствовали; можно считать, эта страсть к драгоценностям появилась из боязни вернуться к минувшему. Когда я не смогу больше проявлять в своей профессии высочайшее мастерство, мне придется бросить ее. Тогда-то нам с Изабель и понадобятся эти драгоценности, чтобы жить спокойно.

— Простите меня, если вас не затруднит… то есть… Простите, но если я не спрошу, то просто лопну от любопытства… — нерешительно начал я и вдруг выпалил: — Чем вы занимаетесь?

— А-а-а… Я-то думал, вы давно поняли, — ответил он, улыбнувшись своей неповторимой улыбкой. — Я жиголо.

— Вы?… Но… Как же это может быть!.. — воскликнул я. Да-да, я был настолько груб, что выразился именно так.

— Вы хотите сказать: при том, что я карлик? — спросил он. — Да это вообще ерунда.