Закон бабочки - Наталья Сергеевна Володина-Саркавази

Наконец я поднимаю руки, требуя тишины, и даю вступление музыкантам. Звучит величавая, торжественная музыка, на фоне которой чтецы начинают рассказ о славных годах революции и гражданской войны.

Вступает хор. Я отмечаю некоторые неровности исполнения, но в целом звучит хорошо. Я успокаиваюсь. Моя уверенность передаётся хору, и, преодолев трудности кульминации, радостным, чистым мажором мы заканчиваем первую часть.

– Ну как? – я поворачиваюсь к директору.

– Как вам сказать, Наталья Сергеевна… – без энтузиазма отвечает директор. – Проделана, конечно, определённая работа. Слова вот выучили хорошо. Но надо поживее. И потом – вас не слышно!

– Не слышно… Как?! Сто человек хор и не…

– А я говорю не слышно! – заводится Галина Леонтьевна. Члены парткома согласно кивают головами.

– Галина Леонтьевна, главное, что девочки поют выразительно и чисто. Они ещё молодые, у них голосовые связки не окрепли, я не могу требовать…

– А я сказала не слышно! – хлопает ладонью по столу директор. – Вы не понимаете ответственности. Это торжественный концерт. Там будут члены райкома! Первый секретарь! Я требую, чтобы было громко. И не просто громко. Надо чтобы… – Галина Леонтьевна потрясает кулаками, подыскивая нужный аргумент. – Надо, чтобы штукатурка сыпалась! Я настаиваю!

– Ах, штукатурка?! – вспыхиваю я и разворачиваюсь к хору. Учить меня, как надо петь? Отчитать, как девочку, на глазах всего коллектива?!

В приступе раздражения даю вступление и с первых же тактов загоняю темп. Побыстрее-погромче? Пожалуйста!

– Вперёд! К победе! – орут студентки, а я только поддаю жару, сбрасывая с рук жёсткие акценты, которые летят, как головёшки в топку несущегося на всех парах паровоза революции.

– Партия! Родная! А – а–а!! – пение переходит в истерический крик. Пианистка колотит по клавишам, баянист раздувает меха, домра-контрабасист рвёт струны, а я ещё добавляю:

А – а–а – а!!!

И тут, на самом гребне кульминации, от потолка отваливается громадный кусок штукатурки, облако пыли накрывает хор, сыплется за воротники, но мои девочки, не дрогнув, продолжают славить партию. Гвозди бы делать из этих людей!

Довольная результатом, я останавливаю хор и разворачиваюсь к директору:

– Ну как?!

– Наталья Сергеевна, что ж это вы делаете? Что ж это такое, а? – чуть не плачет директор. – Это ж убытку! Мы только что отремонтировали. По смете провели. Кто теперь будет платить?!

– Ну не знаю, Галина Леонтьевна. То вам надо, чтобы штукатурка сыпалась, то не надо…

В компании с Мурзиком

Монолог учительницы

– Ну что, Мурзик, ну что ты смотришь на меня такими зелёными глазами? Колбаски хочется? Да где же взять? Ну ладно, не капризничай. Поешь картошечки – и спать. Ну ладно, иди, иди сюда… Заводи свою мусорную машину. Избаловала я тебя. И не возражай! Да кого ж, кроме тебя, мне баловать? Обязательно нужно помурчать на ушко! Без этого спать не пойдёшь. А помнишь, как мы в гастроном ходили? Я брала себе сто граммов докторской колбасы, а тебе – ливерной. Потом я брала себе немного кофе – его прямо при мне мололи – а тебе пакетик сливок. Мы пировали так каждое воскресенье! Ты делился со мной сливками – ты всегда был добрым котом – а я давала тебе шкурки от колбасы. Они были настоящие. Их можно было есть. Да, Мурзик, тогда всё было настоящее: сливки, кофе, колбаса. И деньги были настоящие! И цены.

Ты был таким верным котом! Ты никогда не засыпал раньше меня. Помнишь? Каждый день я приносила из школы две стопки тетрадей: сорок по русскому языку и сорок по арифметике. И, когда наша коммунальная квартира засыпала, я садилась их проверять. Включала настольную лампу с зелёным абажуром и ставила рядом будильник. Такой смешной будильник! Он был на ножках, а сверху шляпка, как у гриба. Он так громко тикал! С ним было веселее и не так сильно хотелось спать. А между лампой и будильником ложился ты и провожал взглядом каждую тетрадку. Ты три часа вертел головой! И как только у тебя шея не болела? Ну, да ведь ты тогда был молодой и сильный кот.

А я любила школьные тетрадки! Синие тетрадки с розовой промокашкой. Даже запах их помню. Это было совсем непросто, проверить их. Особенно у первоклашек. Нужно было внимательно всё прочесть, найти ошибки, исправить. Потом в каждой тетради нужно было написать завтрашнее число и образцы: на одной строчке палочки, на другой – крючочки, на третьей – крестики, на четвёртой – нолики. И образцы букв. И образцы цифр. Учить детей грамоте – это непросто, милый Мурзик! Но я любила свой труд. Я им гордилась. Сейчас так не говорят, сейчас засмеют, если так скажешь. А я, когда проверяла тетрадки, всё представляла своих малышей взрослыми, как они вырастут и станут большими, важными людьми. Всю жизнь они будут читать, писать, умножать и складывать, и всему этому научила их я! На всю жизнь! Представляешь?!

Потом, когда тетради были проверены, оставалось немного: написать поурочные планы по чтению, арифметике, естествознанию. И сделать проверочные карточки. И вырезать цифры и слоги для кассы цифр и слогов. Работа была тоже настоящей. Но, когда я принималась за планы, ты начинал зевать во всю свою кошачью пасть и клевать носом. Я прогоняла тебя, но ты не уходил. Ты был удивительный кот, Мурзик! Никто не верил, что сидишь со мной каждую ночь до самого утра. Но я знаю, тебе это было нетрудно, потому что кошка – животное ночное. А человек – дневное. Зато надо мной все соседи подшучивали: Мария Ивановна – животное круглосуточное! Смешно, правда? Мы весело тогда жили с соседями. Каждый день события: или именины у кого-то, или свадьба, крестины, праздники. Сколько праздников было! День строителя, день учителя, медицинского работника, лёгкой промышленности, пищевой, тяжелой! И все эти праздники отмечались, потому что в нашей квартире были представлены все эти профессии.

А теперь нам с тобой и в коридор выйти боязно. В одной квартире офис, в другой – шоп, в третьей и вовсе что-то непонятное, ченч какой-то, тьфу, и не выговоришь. Из жильцов только мы с тобой и остались. И то нас чуть не вымели! Ох, и натерпелись мы страху! Помнишь, как пришли трое в скафандрах, как космонавты? И ещё один с ними, в сторонке стоит, не подходит. Космонавты эти говорят: выметайся, бабка, в двадцать четыре часа, вот ордер на обмен. А я сразу поняла, что тот, в сторонке – главный у них. Я к нему – и обомлела! Это же ученик мой бывший, Сашенька! Он, оказывается, не только