Из дома никому не выходить - Станислас-Андре Стееман

Аделия, которой тогда исполнилось двадцать шесть, чудесным образом оставалась все такой же свеженькой блондинкой. К следующему Рождеству — к этому времени ее муж и золовки вот уже год как с ней не разговаривали — вы назвали бы ее образцовой женой пастора: она скромно одевалась и не менее скромно высказывалась, к месту цитировала Библию и при любых обстоятельствах уповала на Господа. Дамы-патронессы находили, что она переменилась к лучшему, а бедняки могли, не краснея, принимать от нее помощь.

Даже война не в силах оказалась отвлечь ее от внутреннего монолога. Похоже, она не заметила и послевоенных лишений.

Можно было ожидать, что мистер Пламкетт, — при его-то больных почках, больной печени и больном сердце, — умрет от почечной недостаточности, цирроза или инфаркта. Но он скончался от анемии, и неудивительно — сочетание трех его диет могло прикончить и более крепкого человека.

Миссис Пламкетт было в то время сорок пять лет, спина ее согнулась, зрение ослабело. Она осталась на свете совсем одна — или почти одна: золовки одна за другой ее покинули, а мать умерла от потрясения во время блицкрига. Из всей родни у нее и был-то лишь неувядаемый мистер Мердок. Мистер Мердок предложил ей вести у него хозяйство, но она отказалась. Больше того, она оборвала его упрашивания довольно-таки резкой фразой. Некоторые уверяют, будто жизнь в пятьдесят лет только начинается. Почему бы не поверить им? Она мужественно перенесла первые недели траура, после чего решила — совсем как накануне свадьбы — перепробовать все то, в чем до сих пор ей было отказано. Но она не очень знала, как за это взяться, и тщетно старалась пробудить уснувшие желания. Птице, слишком долго просидевшей в клетке, поначалу трудно бывает летать. Овдовевшая миссис Пламкетт без всякого толку провела неделю в Лондоне, две недели в Венсции, месяц в Париже. Ее строгие темные монашеские платья повсюду выглядели нелепо. Она не вызывала интереса ни у кого, если не считать, конечно, корыстного интереса метрдотелей и шоферов такси. Она столкнулась с чуждым, враждебным ей миром. И уже начинала скучать по своей клетке…

Все изменилось в тот день, когда в казино Монте-Карло, у стола с рулеткой, она встретила Джо Уоррена.

Ее сразу потянуло к Джо Уоррену. Возможно, причиной стало то, что она нашла в нем отдаленное сходство с полковником Бабблом. Джо Уоррен был настолько же стройным, насколько полковник был коренаст, настолько же бледным, насколько полковник полнокровен, настолько же сдержанным, насколько полковник общителен. Если хорошенько поразмыслить, оказывалось, что у них всего одна общая черта, но в глазах Аделии она и выглядела наиболее существенной: обольстительная беспечность все повидавших мужчин.

Джо Уоррен только что поставил на восемь чисел: двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, тридцать, тридцать один, тридцать два и тридцать три. Правильный квадрат, в котором центральная клетка осталась свободной.

— Не пропустили ли вы двадцать девять? — не удержалась от вопроса Аделия, тронув его за рукав.

Джо Уоррен, несколько удивившись, смерил ее ледяным взглядом, который соскользнул по вдове подобно струйке воды, постепенно согреваясь.

— Не угадали. Я стараюсь его разморозить.

— Но вы же на него не поставили! — воскликнула Аделия, ничего не поняв.

Джо Уоррен по-прежнему не сводил с нее потеплевшего взгляда.

— Намеренная провокация. Таким образом я заставлю его выпасть.

— Но… В таком случае, вы заранее проиграли!

— Я на это и рассчитываю, — объяснил Джо Уоррен. — Для того, чтобы выиграть, надо уметь проигрывать, — любезно прибавил он. — Я поставлю на это число, и поставлю много, как только «двадцать девять» начнет наверстывать упущенное.

Подобные рассуждения граничат с бредом, невольно подумала Аделия, но этот способ приманивать удачу оказался для нее еще более волнующим, чем приобщение к охоте на тигра (тигров).

— Я… Я надеюсь, что вы ничего не имеете против того, чтобы я сама поставила на двадцать девять? — робко осведомилась она.

— Ничего не имею против, — ответил Джо Уоррен. — Я не получаю процентов с прибыли этого заведения.

Она едва успела сделать ставку. И вот уже крупье объявляет: двадцать девять, черный, нечет и серия.

— Я, наверное, что-нибудь вам должна? — радостно прошептала Аделия.

Джо Уоррен ответил не сразу. Склонившись над зеленым сукном, он теперь сам взялся за двадцать девять, укрыв квадрат, — так, словно старался потеплее его укутать, — всеми известными способами: он поставил на цвет, на дюжину, на колонну, на поперечный ряд, на число, на два числа и на четыре числа.

— Если вы свободны вечером, может быть, поужинаем вместе? — не оборачиваясь, бросил он.

Незадолго до полуночи Джо Уоррен потерял свой последний тысячный жетон, но, похоже, это нисколько его не тронуло. (Зато Аделия Пламкетт очень сильно переживала за нового знакомого.) Поскольку жетонов у него больше не осталось, он вытряхнул бумажник и поставил остаток наличности на семь (в последнюю минуту Джо Уоррена озарило вдохновение). Выпало — двадцать девять.

Джо Уоррен, по-прежнему невозмутимый и провожаемый поклонами швейцаров, уже покидал казино, когда Аделия поймала его за рукав.

— Я… Я проголодалась! — сказала она. — Может быть, нам пойти поужинать?

— Поужинать? — удивился Джо Уоррен.

— У Ни… Николя! — уточнила она.

Она в жизни не бывала у Николя, только слышала об этом заведении как об излюбленном месте свиданий парочек.

Джо Уоррен в первую минуту просто остолбенел.

— Мне очень жаль, — ответил он, — но мой кредит там исчерпан. Кроме того, боюсь, я сегодня проиграл все, что у меня при себе было.

Хотя голос его звучал мягко, но взгляд был до того холодным, что у Аделии мурашки побежали по спине.

— Но я-то ведь выиграла! — поспешно и очень кстати, чего до сих пор за ней не водилось, сказала она. — Пойдемте, я вас приглашаю… Это далеко? Я, наверное, и за фиакр смогу заплатить!

И сегодня она ждала Джо Уоррена. Они встречались всего-то с полдюжины раз, и чаще всего их разделял стол. Но, сколько ни вглядывалась Аделия в свое прошлое, она ничего не могла вспомнить, она все позабыла, кроме этой недели. Недели, состоявшей из семи воскресений.

«Хей-хо!» — кричал по утрам у нее под окном Джо Уоррен.

Наспех приодевшись, она стрелой летела вниз с третьего этажа. Он привлекал ее к себе и излагал программу на день. Один друг одолжил ему машину. Здесь они пообедают, там поужинают.

— Скажите откровенно, — как-то спросила она. — Вы ведь, наверное, знали стольких женщин, и красивых женщин… Не могу понять, что вам нравится во мне?

В эту минуту Джо Уоррен держал обе ее руки в своих.

— Ваше простодушие, — без колебаний ответил он. — Обожаю простушечек, особенно простушечек лет этак сорока пяти, — пошутил он в духе полковника Баббла.

Аделия знала, что ей надо бы попудриться, одернуть плохо сидящую блузку, но ни за что на свете не отняла бы рук.

— И вот потому вы… со мной встречаетесь? — упавшим голосом спросила она. — Вас… привлекает моя неопытность?

— Не совсем так.

— Тогда что же?

— Разумеется, ваш банковский счет! — ответил он все с той же нежной насмешкой. — И ваше гнездышко, — прибавил он небрежно.

Аделия была растрогана: ей и в голову никогда бы не пришло, что Джо Уоррен может интересоваться гнездышком. По этой части полковнику Бабблу было до него далеко.

— А если я уеду? — спросила она. — И адреса не оставлю?

Джо Уоррен выпустил ее руки и закурил.

— Мне кажется, теперь я нашел бы вас даже на краю света.

Аделия прижала дрожащую руку к трепещущему сердцу, напрасно стараясь его унять.

— Вам правда хочется когда-нибудь увидеть меня снова?

Джо Уоррен, избегая взгляда «простушечки», внимательно рассматривал ее ожерелье и кольца.

— Еще как хочется! — проникновенно ответил он. — Вы для меня просто подарок судьбы!

Это замечание вот уже два месяца, — с тех пор, как миссис Пламкетт вернулась в Грин Хиллз, — не выходило у нее из головы.

Подарок судьбы?..

Что хотел этим сказать Джо Уоррен?

Да, в конце концов, не все ли равно! Главное — он сдержал свое обещание, от него пришла телеграмма, он сообщил, что приедет сегодня вечером, она снова его увидит — наконец-то! — и увидит с минуты на минуту…

Когда послышался знакомый стук, в Монте-Карло заставлявший ее сломя голову нестись вниз по лестнице, ей пришлось собрать все силы, чтобы заставить себя встать, выйти из комнаты, добраться до входной двери, переступить порог…

У входа, урча, словно кошка, стояла большая машина с зажженными фарами. Спрятавшись за кухонной дверью, Кроппинс и миссис Банистер смотрели на нее вытаращенными глазами, в которых ужас мешался с подозрительностью.