М. В. Ломоносов и основание Московского университета - Михаил Тимофеевич Белявский

и документальным материалом, который в них содержится. Особенно много фактического материала в работах Пекарского, Билярского и Ламанского[3]. Значительное количество документальных материалов было использовано и приведено Сухомлиновым в его многотомной «Истории Российской Академии»[4] и особенно в комментариях к предпринятому Академией Наук собранию сочинений Ломоносова[5].

Но, привлекая и используя эти и другие работы буржуазных историков и литературоведов, необходимо иметь в виду, что подбор материалов сделан в них крайне тенденциозно, что комментарии к ним извращают характер и содержание деятельности Ломоносова, что их общая концепция совершенно порочна. Такой характер и направление всех работ о Ломоносове представителей дворянской науки определялся тем, что дворянство представляло собой в XIX веке наиболее реакционный класс страны и его идеологи направляли все свои усилия на защиту реакционных уже по существу отживших производственных отношений, на воспевание самодержавия, охранявшего незыблемость крепостничества. В этих условиях не могло быть и речи о правильном освещении жизни и деятельности великого сына народа, выражавшего прогрессивные устремления масс. Что же касается буржуазии и ее идеологов, то и они не дали и не могли дать правильной оценки благородной патриотической деятельности Ломоносова, выражавшего интересы народных масс. Крайне слабая, трусливая и связанная с крепостническим способом производства и крепостническим государством, русская буржуазия никогда не была в нашей стране революционной силой, она никогда не возглавляла народ в его борьбе против самодержавия и крепостничества. Она постоянно шла на сделку с самодержавием и крепостниками, боялась движения масс, возлагая надежды на реформы сверху. В этих условиях буржуазия сознательно выхолащивала демократическое содержание деятельности Ломоносова, материалистическое содержание его работ и изображала самодержавие и крепостников в роли покровителей и благодетелей ученого и всей русской культуры и просвещения. Эти тенденции буржуазной науки с особой силой проявились в пореформенный период, когда на историческую арену выступил пролетариат, ставший во главе народа в его борьбе за уничтожение самодержавия и пережитков крепостничества в экономике и политической жизни, в борьбе за победу буржуазно-демократической революции.

С фальсификацией мировоззрения и деятельности Ломоносова непосредственно связано извращение его роли в основании Московского университета, а также извращение содержания и значения деятельности первого русского университета. Наиболее грубо и открыто это выявляется в трудах представителей официальной дворянско-монархической историографии (Шевырева, Снегирева, Погодина, Половцева и других). В решении ряда второстепенных вопросов, в изложении и оценке отдельных фактов из истории основания и деятельности Московского университета дворянские и буржуазные авторы во многом расходятся, но все они сходятся в главном. Для их работ характерны следующие основные положения:

1) Восхваление Елизаветы и Шувалова и крайнее преувеличение их роли и, наоборот, систематическое замалчивание и извращение роли Ломоносова в создании и превращении университета в центр передовой русской науки и культуры.

2) Попытка изобразить русскую национальную культуру и науку лишенными творческой самостоятельности. В применении к Московскому университету это сводилось к утверждению, что он — плохая копия немецких университетов, сделанная якобы Ломоносовым без учета русской действительности. Все успехи университета приписывались группе реакционных псевдоученых, работавших в нем в XVIII веке (Рейхель, Дилтей, Лангер, Шаден, Рост, Шварц и др.). Одновременно с этим замалчивалась и извращалась деятельность представителей передового ломоносовского направления: Николая Поповского, Дмитрия Аничкова, Семена Десницкого, Ивана Третьякова, Петра Страхова, Семена Зыбелина, Петра Вениаминова и Матвея Афонина; точно так же извращались характер и содержание той борьбы, которую вели Ломоносов и его последователи против идеализма, схоластики и реакционной науки.

3) Откровенно холопские и либерально-монархические концепции при освещении политики самодержавия, особенно политики Екатерины II в области культуры и просвещения. Полностью игнорировалось то положение, что передовая демократическая русская наука и культура и, в частности, ломоносовское направление в Московском университете развивались не с помощью царизма, а вопреки ему, в непрерывной борьбе с ним.

4) Извращение роли Ломоносова и основанного по его инициативе Московского университета в общественно-политической жизни России XVIII века. Игнорирование тесной связи Московского университета с освободительным демократическим движением в стране и его места в этом движении. Стремление изобразить Ломоносова сторонником, а университет — оплотом монархии и религии.

Первый официальный историк университета П. Сохацкий, выступавший с докладом в день 50-летия со дня его основания, превозносил на все лады Елизавету и Шувалова и даже не упомянул имени Ломоносова. «Патриотическим ходатайством пред великою в кротости Елизаветою, незабвенного друга просвещения, Шувалова, в златой век ее царствования положено в 1755 году первое основание мирного храма наук»[6], — заявлял Сохацкий. В официально-монархических тонах с начала до конца выдержана появившаяся через 30 лет статья И. М. Снегирева. Здесь мы снова встречаем «покровительницу наук Елизавету», которая будто бы любила университет истинно «материнской любовью», безудержное восхваление «изобретателя сего полезного дела» Шувалова, елизаветинских и екатерининских вельмож.

И. М. Снегирев, правда, упоминал и о Ломоносове, но его роль он ограничивал ролью «консультанта», которого привлек и использовал Шувалов. Что же касается последователей Ломоносова, то те несколько страниц, которые посвятил им Снегирев, совершенно извращают как содержание, так и значение их деятельности.

Такой же характер имели написанные Снегиревым и П. И. Бартеневым биографии Шувалова, напоминающие торжественное похвальное слово в стиле XVIII в.[7]. Логическим завершением и наиболее ярким выражением этих откровенно реакционных концепций явилась «История Московского Университета» С. П. Шевырева, составленный под его руководством «Биографический словарь профессоров и преподавателей Московского Университета» и речи, произнесенные на столетнем юбилее университета в 1855 г.[8].

Труды Шевырева были тогда же подвергнуты самой резкой критике в рецензии Н. Г. Чернышевского, показавшего всю порочность его концепций.

Отмечая выдающуюся роль Московского университета в истории русской культуры и ценность книг о нем для каждого образованного человека, Чернышевский писал: «Надлежало, по существованию различных ступеней развития университета, разграничить его столетнюю жизнь на периоды; показать характер внутренней жизни и внешнее значение университета в первые годы его возникновения, потом постепенное расширение и возвышение этого учреждения. В таком случае самый текст истории вмещал бы в себе только существенно важные факты, связанные по их внутреннему сцеплению и изложенные со всею возможной полнотой». Чернышевский отмечал, что у Шевырева вместо биографий деятелей университета даны их формулярные списки, что же касается «Истории университета», то в ней «почти исключительно преобладает официальный тон и полнее всех других событий университетской жизни рассказываются торжественные акты, речи на них произнесенные и административные распоряжения…»[9].

Книга Шевырева, открывавшаяся холопским посвящением Николаю I, ультрареакционная по своему направлению и псевдонаучная по своему содержанию, является клеветой на русскую национальную культуру и науку и фальсификацией их истории. Официальный верноподданический характер книги Шевырева был отмечен им самим