Дневник артиста - Елена Погребижская

Никак не могу понять, почему меня вечно пристегивают то к Земфире, то к «Ночным снайперам». Потому что публике так хочется или все надо ко всему клеить? И те и эти мне хоть и симпатичны, но совершенно, совершенно безразличны. Даже как-то странно. Последнее время стали заваливать письмами с вопросами о том, что я думаю про Сурганову, а ведь я ничего специально про нее не думаю. Она замечательный человек, но я же не фанат. Или люди считают, что я — это они, только далеко? Ну, как маленький ребенок думает, что если он спит, значит, весь мир спит. Типа, если Ане, Пете, Оле нравятся эти группы и эти люди, значит, и я от них тащусь. «Ты в курсе, что 9 марта концерт Светы Сургановой?» — сказали мне. «И что?» — говорю я. «А то. Понятно же, что».

«Друг Бучч, а ты смотрела фильм «Поговори с ней»?» — «Да, и что?» — «Так вот, наша интернет-переписка, — пишет мне человек, — больше всего похожа на этот фильм. Я, — пишет чел, — санитар Бениньо, а ты Алисия, которая в коме. Я тебе все рассказываю про свою жизнь, а ты молчишь. Я тебе: вот я ходила в кино, вот какой фильм, а вот еще у нас в общаге электрик злобный, и девушка есть китаянка в группе и т. д., а ты — тишина… Спасибо за письмо, мол, Бучч. Типа, — пишет она мне, — выйди из комы и пиши мне письма в ответ по-человечески». — «Извини, — говорю, — не буду, друг Бениньо, потому как не могу описывать, что внутри происходит, когда в день от тридцати писем». Я, наверное, вообще сверну почтовый ящик на фиг, завалило.

16 февраля 2003 года

Происходят тектонические сдвиги и глобальные внутренние сотрясения. Где я окажусь через месяц?

Смешно, но я и правда запоминаю лица в зале, помню лица в Волгограде, помню лица в Киеве, в Москве. Зачем?

И вот уже месяц, как я ем мясо. Настоящее мясо для вегетарианца с пятилетним стажем. Очевидно, становлюсь хищником все-таки. Нет, мама, только не это, я же добрый и травоядный зверь, а? Неубедительно как-то прозвучало…

Про город Киев. Кто сказал, что это юг? Там, елки, минус десять, по-моему.

Завтра у меня съемки на «Дарьял-ТВ». Если окажется какой-нибудь отстой, мне потом будет стыдно. На сайте не повесим информацию. На всякий случай — вдруг отстой.

Довелось побывать на сайте Эминема. Там форум смешной, еще смешнее нашего. Кто-то пишет: «Приколись, а я видел вчера Эма в баре «Фламинго» с какими-то белыми обезьянами». А ему отвечают: «Не хочу тебя расстраивать, чувак, но Эм и сам белая обезьяна».

На сайте Лещенко мне ужасно понравилось. Хорошо мне там было.

Сегодня, спустя три года, довелось сходить к моей первой преподавательнице вокала. Нина Ивановна говорит, мол, знаешь, ко мне мальчик такой хороший заниматься ходит, из группы «Тараканы»… Нина Ивановна, божий одуванчик о семидесяти с гаком годах — и матерый панк. Наверное, у него ирокез на голове. Представить только: она его учит, а он поет, положив одну руку на рояль.

20 февраля 2003 года, 3 часа ночи

Опять ночной разговор с Козыревым. «Миша, сколько ты спишь?» — «Часов пять, мне хватает». Думаю: вот, блин, а мне восьми никогда не хватает, и завтра мы меня точно не найдем, потому что я с тобой разговариваю так поздно. «У вас хороший альбом. Я даже не думал, что так хорошо получится. Такой был сильный замах». «Подожди, Миша, — говорю, — я тебя конспектирую. Сильный замах… угу…» — «Ну вот, — продолжает он, — и вам нужна песня-паровоз…»

Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка… Тут меня в чате спросили, знаю ли я в Москве сквоты[2]. Не-а, не знаю. Я вообще не человек коммуны.

Съемки на «Дарьял-ТВ». Как-то у них там все любопытно. Ведущий сам себя гримирует, потому что гример пафосный и приходящий на два часа. Прочитали письма телезрителей — все вопросы про личную жизнь и про водораздел поп-музыки и рок-н-ролла. А я говорю, что это все одно. Просто жанры разные — как мюзикл и оперетта.

Сегодня перегорели мои клавиши. Надо ж было такому случиться, что нога задела провод и все на фиг закоротило. А как теперь быть и о чем это должно мне сказать? Наверное, клавиши хотят, чтобы на них чаще обращали внимание…

Ну, что сказать? Нельзя есть столько фигни и избегать тренажерного зала. Особенно если зал, и бассейн, и все остальное через дорогу и круглосуточно.

Завтра пойду к Нине Ивановне петь романсы. «Деточка, — грудным голосом говорит она, — у тебя же дыхание ни к черту. Чем вы там в вашем рок-н-ролле занимаетесь, у тебя же все навыки потерялись? А слух?… Ну, слух пока есть».

Блин, как интересно устроены люди. Стоило стать артистом, как все хотят кусок тебя. Вот, например, я — тот же самый человек, с тем же внутренним миром, так же хочу добиться чего-то стоящего, но только работаю инженером. И что, они будут ходить кругами, стуча плавниками и зубами, как акулы, мечтая отхватить кусок инженера? Нет, нужен кусок артиста, чтобы отъесть часть божественного света, который называется «любовь-людей-которых-так-много-которых-я-никогда-не-узнаю». Блин, почему мне всегда были безразличны артисты? Почему мне никогда не хотелось куска того, кого нельзя заполучить? Почему люди хотят того, кто никогда не ответит им взаимностью? Какова природа этого чувства, на этом базируется фанатство или нет? Куча вопросов, на которые я знаю ответ: потому что люди так устроены.

22 февраля 2003 года

Наташа из фан-клуба стоит в метро вместе с Верой, своей подругой, и хитро улыбается: «Пойдем-пойдем». «А много народу?» — говорю. «Ну, человек пятьдесят», — отвечают. — Идем…» — «Ребята, а может, я того, не пойду? Страшно мне как-то…» — «Не бойся, мы тебя защитим». — «Угу, как же, никто уже меня не защитит», — рыдает, но идет.

Это будет встреча моего фан-клуба со мной. Захожу… Батюшки-светы, полуподвал, два стола, народу-у-у-у, еда, все на меня смотрят. Как бы мне отсюда смыться? Надо не краснеть и не смущаться, все хорошо, здесь все за тебя, говорю себе. «Татьяна, — представляется женщина, — я мама Наташи». Оп-па, мама…

Когда стали слушать диск, состояние было совершенно идиотское — а ведь музыки не слышно совершенно. Делать-то что?

И ужасно это все похоже на мой школьный выпускной, даже больше на выпускной моего брата. Родители тогда где-то по знакомству купили к этому выпускному какие-то редкостные конфеты, кажется, «Факел» или типа того — наполовину мармелад, наполовину суфле — и спрятали, как сейчас помню, в обувную коробку на шкаф. За два дня до выпускного они ее достали, чтобы унести из дома, а там и нет ничего. Кто-то все съел. Может, с тех самых пор мне и нельзя сладкого. И столы эти, и люди, которые улыбаются и спиртное прячут, чтобы тайком пить, потому как нельзя было на выпускном…