Леди и джентльмены - Джером Клапка Джером

– По-моему, муж нарочно ее провоцирует, чтобы избавиться, – заявила миссис Эппингтон. – При первой же возможности поговорю с негодяем начистоту.

– Не будь дурочкой, Ханна, – ответил папочка без излишней щепетильности. – Если ты права, то только ускоришь развитие событий, а если ошибаешься, то выдашь то, чего ему знать не следует. Положись на меня. Уж я-то смогу вразумить зятя, не сболтнув лишнего, а ты лучше поговори с Эдит. На том и порешили, однако беседа матери с дочерью едва ли принесла ощутимую пользу. Миссис Эппингтон рассуждала в соответствии с общепринятой моралью: Эдит думает только о себе, причем руководствуется дурными принципами. Бессердечие дочери возмущало.

– Неужели тебе ни капли не стыдно? – кричала матушка.

– Стыд остался за порогом этого дома, – ответила Эдит. – Знаешь ли ты, что сделали со мной золоченые зеркала, атласные диваны, мягкие ковры? Можешь ли понять, во что я превратилась за последние два года? Мать испуганно вскочила и умоляюще взглянула на дочь. Та умолкла и отвернулась к окну.

– Мы желали тебе добра, – слабым голосом произнесла миссис Эппингтон.

– О, все самые нелепые поступки на свете совершаются во имя добра, – не оборачиваясь, устало ответила Эдит. – Я и сама надеялась на лучшее. Все было бы до смешного просто, если бы мы не были живыми людьми. Давай прекратим этот пустой разговор. И так ясно, что каждое твое слово справедливо.

Некоторое время обе молчали, а на камине все громче и громче тикали часы из дрезденского фарфора, словно спешили напомнить: «Я, Время, здесь, рядом с вами, жалкие смертные. Не забывайте обо мне, строя свои глупые планы; я меняю ваши мысли и желания. Вы не больше чем марионетки в моих руках».

– Как же ты теперь собираешься поступить? – наконец строго осведомилась миссис Эппингтон.

– Как? О, разумеется, самым правильным образом. Точно так же, как все. Отошлю Гарри прочь, сказав на прощание несколько тщательно взвешенных слов, научусь делать вид, что люблю мужа, и погружусь в тихое семейное блаженство. Строить планы так легко!

Миссис Блейк рассмеялась, и появившиеся морщинки сразу ее состарили. Лицо стало жестким, даже зловещим, и мать с болью подумала о прежнем образе – таком похожем и в то же время совсем ином: милом и чистом лице девушки, способной облагородить даже жалкий родительский дом. Так же, как со вспышкой молнии перед нами открывается бескрайний горизонт, перед миссис Эппингтон мгновенно пронеслась жизнь ее дочери. Заставленная богатой мебелью комната скрылась в тумане, уступив место крохотной мансарде. В свете вечерних сумерек мать играла в чудесные игры с большеглазой светловолосой девочкой – из всех своих детей до конца она понимала лишь ее одну. Вот волк набрасывается на Красную Шапочку и покрывает поцелуями смеющееся личико. Вот к Золушке приходит прекрасный принц, а потом появляются сразу две злые сестрицы. Но самой любимой неизменно оставалась игра, в которой миссис Эппингтон оказывалась юной принцессой, по воле злого дракона превратившейся в дряхлую старуху. Вооружившись длинной металлической вилкой для поджаривания хлеба, кудрявая Эдит с воинственным криком бесстрашно набрасывалась на дракона (его изображал игрушечный трехногий конь-качалка) и одерживала блестящую, неоспоримую победу. Миссис Эппингтон снова становилась прекрасной принцессой и вместе со спасительницей возвращалась домой, в замок.

В эти вечерние часы забывались все неприятности: и проступки недалекого супруга, и назойливость мясника, требовавшего возврата долгов, и высокомерие кузины Джейн, расточительно державшей сразу двух слуг.

Но вот игра подходила к концу. Кудрявая головка склонялась к материнской груди (только на пять минут, дорогая), а в неугомонном уме рождался вечный вопрос, который дети не устают задавать тысячью различных способов.

– Что такое жизнь, мама? Я ведь еще очень маленькая. Все думаю, думаю – до тех пор, пока не станет страшно. Скажи, мама, как устроен мир.

Удавалось ли матери мудро отвечать на наивные и в то же время бесконечно сложные вопросы? Может быть, стоило отнестись к беседе более серьезно? Укладывается ли жизнь в те короткие правила, которые уверенно диктуют учебники? Миссис Эппингтон отвечала дочке так же, как когда-то, в далеком детстве, родители отвечали ей самой. Не лучше ли было задуматься и найти новые слова?

Эдит неожиданно опустилась на колени рядом с диваном, где сидела мать.

– Обязательно постараюсь быть хорошей, мама. Обещаю.

Слова прозвучали совсем по-детски – все мы остаемся детьми до тех пор, пока заботливая, мудрая природа не поцелует нас на прощание и не отправит спать.

Руки переплелись, и они снова сидели, как прежде, – родные, близкие, любящие друг друга мать и дочь. И снова их нашел сумеречный свет, пробиравшийся с востока на запад точно так же, как в старой мансарде.

Мужской разговор принес более определенные результаты, хотя и не отличался тем безупречным изяществом, на которое рассчитывал мистер Эппингтон, считавший себя опытным дипломатом. Что и говорить, в решающую минуту джентльмен до такой степени смутился, а его бесцельные замечания выглядели настолько жалкой попыткой уйти от неприятной темы, что Блейк со свойственной ему прямотой, хотя и не без тени ехидства, уточнил:

– Сколько?

Мистер Эппингтон пришел в замешательство.

– Дело не в этом… по крайней мере пришел я не за этим, – растерянно ответил он.

– Так в чем же дело?

Мистер Эппингтон мысленно обозвал себя дураком, и не без основания. Он собирался исполнить роль мудрого советчика, хотел добыть важную информацию, не произнеся при этом ни одного лишнего слова. Грубый просчет – и вот уже его поставили к стенке и допрашивают.

– О, ничего особенного, – невнятно промямлил он. – Всего лишь зашел узнать, как поживает Эдит.

– Точно так же, как во время вчерашнего обеда, на котором вы присутствовали собственной персоной, – ответил Блейк. – Ну же, выкладывайте.

Отступать было некуда, и мистер Эппингтон сделал решительный шаг.

– Не кажется ли вам, – заговорил он, непроизвольно оглядываясь, чтобы удостовериться, что в комнате больше никого нет, – что молодой Сеннет ведет себя чересчур назойливо?

Блейк пристально посмотрел на тестя.

– Конечно, мы знаем, что беспокоиться не о чем, – продолжал мистер Эппингтон. – Все в порядке… прекрасный молодой человек… да и Эдит тоже… и все такое прочее. Абсурдно, разумеется, однако…

– Однако что?

– Видите ли, люди не молчат.

– И что же они говорят?

Дипломат неопределенно пожал плечами.

Блейк резко встал. В гневе он выглядел отвратительно, а изъяснялся грубо.

– Так передайте же своим людям, чтобы не совали нос в чужие дела и оставили в покое меня и мою жену.

Таков смысл высказывания; на самом же деле мысль была выражена более пространно, посредством чрезвычайно экспрессивной, эмоционально окрашенной лексики.

– Но, дорогой мой Блейк, – настаивал мистер Эппингтон, – подумайте ради собственного блага: разве это разумно? Да, между ними существовала детская привязанность; ничего серьезного, но для сплетен вполне достаточно. Простите, но я отец, и мне совсем не нравится, когда судачат о моей дочери.

– В таком случае не слушайте праздную болтовню кучки глупцов! – резко парировал зять. Однако в следующий момент лицо его смягчилось, и он доверительно положил ладонь на рукав тестя. – Возможно, если поискать, найдутся и другие, но одна хорошая женщина в мире точно есть, – заключил он, – и это ваша дочь. Я скорее поверю, если вы придете и скажете, что Английский банк на грани разорения.

Однако чем крепче вера, тем глубже пускает корни подозрительность. Блейк не произнес больше ни слова на опасную тему, и Сеннет продолжал пользоваться тем же неограниченным гостеприимством, что и прежде. Но порой случалось, что Эдит поднимала глаза и неожиданно натыкалась на озадаченный взгляд мужа; казалось, Реджинальд мучительно пытался что-то понять и не мог. Все чаще он уходил из дома по вечерам, а возвращался через несколько часов усталый и забрызганный грязью.