Тропою страсти - Эстер Роузфилд

Джесс подалась вперед. От пляжа к отелю вела тропа, по большей части скрытая густым кустарником. Там, где она выходила на открытое место и пересекала лужайку, показалась группа мужчин, нагруженных аппаратурой.

Который из них Луиджи Моро? — спрашивала себя Джесс, внезапно почувствовав волнение, хотя ни один из мужчин, которые находились в поле ее зрения, не имел ни малейшего сходства с фотографиями этого известного кинорежиссера.

— Кажется, его с ними нет, — пробормотала Одри. — А, вот и он!..

Джесс увидела высокого мужчину, который широкими шагами сошел с дорожки и пересек лужайку. Он был одет в нечто, отдаленно напоминающее лыжный костюм. Разумный выбор, подумала Джесс, учитывая пронизывающий холод январского ветра, трепавшего его черные как смоль вьющиеся волосы. Его широкие плечи сутулились, борясь с ветром, а руки были глубоко запрятаны в карманы. В этот миг Джесс осознала, что журнальные фотографии давали лишь слабое представление о красоте и мужественной силе, которая почти осязаемо исходила от всего его целеустремленного облика. Когда он приблизился настолько, что черты его лица стали ясно различимы, девушка услышала собственный вздох:

— Одри, он не из тех, кого называют фотогеничным, он… Он просто потрясающий!

— Этого еще только не хватало! — тяжко вздохнула та, уводя Джесс прочь от окна, туда, где они сидели раньше. — Достаточно паршиво уже то, что вернулась Моника Росси, но если к тому же ты, моя девочка, станешь распускать по нему слюни, тебе вообще не жить… Я это серьезно, Джесси.

— Ради Бога! Я не распускаю слюни! — возмутилась Джесс. — А почему плохо, что вернулась Моника?

— Э-э… забудь об этом, — пробормотала Одри. — Послушай, они будут здесь с минуты на минуту, а я забыла предупредить тебя: не упоминай о своей связи с «Фостер пресс». В последнее время Луиджи слегка свихнулся на почве прессы: у него мания преследования.

Джесс обиделась — чуть-чуть, но все-таки…

— «Фостер пресс» — это не бульварная пресса, — запальчиво бросила она, — но если тебе от этого станет легче, можешь представить меня как Джессику Янг. — Не успев произнести это, Джесси в тот же миг почувствовала отвращение к такой фальши, и недавняя уверенность, что случайно подвернувшаяся поездка в Ирландию даст ей блестящую возможность подняться на следующую ступеньку в журналистской карьере, внезапно стала таять.

— Действительно, неплохая идея! — воскликнула Одри. — Это может быть твоим псевдонимом, — съязвила она.

Чувствуя, что не может обманывать кузину, Джесс открыла было рот для возражения, но тут же обреченно закрыла его с неслышным стоном, так как в комнату, разговаривая очень громко, что называется, в полный голос на умопомрачительной смеси языков, ввалилась шумная мужская компания.

— Чао, Одри! — воскликнул коренастый привлекательный мужчина, который пробирался к ним, восхищенно и широко улыбаясь. — Ох уж эта Ирландия! — простонал он с сильным итальянским акцентом. — Такая прекрасная, но такая сырая и холодная!

— Пьетро, я бы хотела познакомить тебя со своей кузиной, Джессикой Янг, — проворковала Одри, когда ей удалось высвободиться из медвежьих объятий его приветствия.

Джесси вновь почувствовала укол совести, когда кузина насмешливо подчеркнула ее фамилию.

— Она здесь потому, что моя ассистентка, впрочем как и все остальные, слегла с гриппом.

— Еще одна жертва этого ужасного гриппа, — проворчал Пьетро, печально качая головой и мягко пожимая Джессике руку. — Мы все очень скоро здесь перемрем, — театрально добавил он, опускаясь на колени перед огромным камином и простирая руки едва ли не в самое пламя. — Я твержу Луиджи, что фильм закончен, что он достаточно совершенен, но он меня не слушает! Он держит нас на ветру, и все потому, что мы должны снять еще какие-то кадры, которые нам, может быть, и не пригодятся!

— Пьетро — оператор-постановщик, и один из самых блестящих операторов, — громким шепотом сообщила Одри, — но он такой неисправимый пессимист…

По мере того как остальные члены группы постепенно собирались у огня, Джесси почувствовала радостное возбуждение, ее захватывало их искрящееся многоязычное веселье. Она решила, что даже если не удастся осуществить план победоносного прорыва в журналистику при помощи материала о Луиджи Моро, то, по крайней мере, она с удовольствием проведет несколько дней в этой добродушной веселой компании.

— А сейчас нам подадут ирландский чай.

Джесси обернулась на этот голос, привлеченная его обворожительными хрипловатыми модуляциями и легким акцентом, столь неуловимым, что она усомнилась, есть ли он вообще. Первое, на что она обратила внимание, был пятиярусный сервировочный столик, который толкал перед собой официант. Нижние ярусы его ломились от щедрого разнообразия сандвичей, сливочных кексов, фруктовых пирогов домашней выпечки, а на верхних размещались чай, кофе, столовое серебро, приборы и посуда.

Затем ее взгляд переместился дальше, отыскивая обладателя голоса, который теперь беседовал на итальянском языке с Пьетро и еще каким-то мужчиной.

Ага, он переоделся, отметила Джесси, совершенно не осознавая, насколько пристально его разглядывает. Ее глаза скользили вверх по его фигуре — от длинных стройных ног, облаченных теперь в узкие джинсы, застиранные и выцветшие почти до белизны, к толстому рыбацкому свитеру, украшавшему его широкие плечи и атлетический торс. Когда наконец ее взгляд остановился на лице Луиджи Моро, ей опять пришло в голову, что он нисколько, ну ни капельки не фотогеничен. Действительно, его фотографии обычно демонстрировали миру очень интересного мужчину, но ни одной из них не удалось передать ту необыкновенную жизненную энергию, которая исходила от него, тот мощный магнетизм, который, казалось, он излучал.

Джесс была все еще поглощена своим исследованием, когда Луиджи внезапно прервал разговор с двумя собеседниками.

— Уверен, что мы справимся сами, — услышала она его слова, обращенные к официанту, и при этом его хрипловатый голос чуть потеплел от едва уловимой улыбки, сделавшись еще более притягательным.

Так вот что называют харизмой, сразу поддаваясь очарованию этого голоса, подумала Джесс. Она была так погружена в неторопливое изучение феномена живого носителя харизмы, что пропустила момент, когда Луиджи перешел в разговоре с итальянского языка на французский. Все ее внимание было полностью захвачено хрипловатой мягкостью звуков, свободно льющихся из крупного выразительного рта с полными чувственными губами, время от времени приоткрывавшими безупречные зубы ослепительной белизны.