Ночь в Толедо - Рене Бразиак

Когда он привстал, ей стало холодно. Она со стоном протягивает руку, дотрагивается до его колена и снова опускает ее. Она пристально смотрин на него и почти задыхается - ей хочется вечно смотреть на этого нависшего над ней юношу, пока тот, замерев, смотрит на свою горячую и неподвижную женщину.

Но вот она закрывает глаза и не видит, как он наклоняется над ее телом, опираясь на локоть, он выбрасывает вперед свои ноги. Она вдруг ощущает его колени где-то у уха, а его руки охватили талию и приподнимают ее - его твердая грудь коснулась ее бедер. Она мотает головой из стороны в сторону, говоря "нет" удовольствию, но это "нет" равноценно "да", ее губы касаются колен юноши, не чувствуя их, она не понимает, что делает, с губ ее срывается стон. Как он ласкает ее? Она уже ничего не соображает, все ее тело ощущает невероятный ожог, она не может шелохнуться, но губами продолжает касаться его колен и его ног, но вот он уже снова над ней, и она целует его губы. Он снова приподнимается на локтях, боясь раздавить ее, его колено раздвигает ее колени, и она не сопротивляется. Она стонет под тяжестью его тела, она чувствует, что близится момент обладания, она задыхается, ей хотелось бы забыть себя, забыть его, стать одним целым с ним, и она крепко сжимает его вдруг обретшими невероятную силу руками. Он ворчит и напрягается, он борется с налетающим пламенем необъяснимого огня, время от времени он жадно вдыхает воздух, чтобы продлить удовольствие, чтобы хоть еще немного удержаться в этом ужасном времени ожидания.

Он хорошо понимает, что их начавшееся единение еще не полно, и что радость снизойдет самым простым путем. Он опускается на нее, какой-то частью ума еще удивляясь, что у нее такой прохладный живот, он упирается коленями в кровать и начинает медленно, едва дыша и сдерживая биение сердца, проникать в нее. Она горяча, шелковиста и влажна, эта женщина. Она открыла рот, чтобы вскрикнуть, но не закричала, она сомкнула зубы, чтобы прикусить плечо, но не прикусила. Он замер на десятки веков в восхитительном напряжении, опираясь на колени и локти, поддерживая и приподнимая тело этой слившейся с ним женщины, живой и мертвой одновременно. А она, раздавленная тяжестью мужчины, распятая на своем ложе, задыхается, чувствует, как с ожогом, с приятной болью расходятся ткани ее естества - она превратилась в разверстую рану, принимающую кинжал. И уже не знает, стонет она или молчит, сжимается или расслабляется, закрывается или открывается, она чувствует, что наполнена и насыщена мужской плотью, от которой в ровном ритме расходятся волны тепла и холода.

Но ему уже мало этой неподвижности. Он начинает двигаться в ней, она чувствует, как поднимают ее и как поднимается она сама, они то тесно соприкасаются, то едва касаются телами, бегут навстречу друг другу и расходятся, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Он отыскал ее рот и кончиком языка пытается повторить движения своего тела. Он ощущает подъем в глубине своего тела, и его колени на ложе твердеют. Она застонала, она почувствовала, что их удовольствие близко, и эта мысль еще теснее сближает ее с ним, она рывком догоняет его. И разражается гроза. В чреслах каждого из них, в центре их тел, во мраке, открываются тысячи каналов - они похожи на родники - и хлынул через них ревущий поток...

Она застонала, ее детское лицо исказилось страданием, человеческим страданием - дрожь, страх, слезы - все эти признаки сладострастия. Он превратился в паралитика, потерявшего власть над половиной своего тела, которая взята в плен, охвачена легкой болью, и вскоре она становится невыносимой - мышцы его живут независимо от тела, которое стало раной, в которой кипит его семя. Горячее, оно жжет изнутри, и он проникает все глубже в ее плоть - словно рвет ее яростными ударами. Они покрылись потом, словно борцы, два тела бьются в головокружительном темпе, и близится конец. Она вскрикивает, - ее стон ничем не остановить, - сжимается в комок, не знает, что происходит с ней. Сжимается и он, роняет голову ей на плечо, сжимает губы, закусывает их, задыхается, и на вершине напряжения и полета спрятанная в нем боль из самого центра его тела, из его чресел и ног, собирается в одну точку, и он изгоняет ее из себя, как в агонии, он освобождается от семени, она по-прежнему стонет, им обоим жарко, их тела невольно вздрагивают два-три раза, словно они обратились в умирающих насекомых, затем их уставшие конечности расслабляются, он падает на нее всей тяжестью и тонет, разбитый и опустошенный, как соломенный паяц.

И вновь их обволакивает тишина.