Там помнят о нас - Алексей Авдеев

— Решение командованием принято: завтра в 15.00 выезжаем на боевое задание. Утром последняя проверка готовности отряда. Необходимого груза у нас будет больше чем достаточно: около восьмидесяти килограммов на брата. Так что ничего лишнего с собой не брать. Личные вещи упаковать и сдать на полковой склад, где они будут храниться до нашего возвращения. Ясно?

— Товарищ старший лейтенант, разрешите карточку девушки взять?

— Нет, ни фотокарточки, ни писем, ни тем более адресов брать не разрешается… Что у вас?

— А запасное белье тоже не брать? — спросил белокурый двадцатилетний боксер Высоцкий по прозвищу Жозя.

— Одну смену.

Ребята снова загомонили. Но командир поднял руку. Все смолкли. Он повернулся ко мне:

— Комиссар, что хочешь сказать людям?

— Завтра. Пусть отдыхают.

— Согласен. Спокойной ночи, товарищи!..

После завтрака отряд выстроился в длинном коридоре. Перед каждым стоял до отказа набитый вещевой мешок. Общий груз уложили на волокуши, сделанные из лыж. Казалось, все собрались очень тщательно. Тем не менее Бажанов, не торопясь, переходил от бойца к бойцу, придирчиво осматривал оружие, снаряжение, лыжи, исправность креплений. Заставлял встряхивать вещмешки плотно ли лежит содержимое, не гремит и не болтается ли что-нибудь. За старшим лейтенантом неотступно следовал двадцатидвухлетний Александр Вергун, военфельдшер, с объемистой медицинской сумкой на боку. Он внимательно всматривался в лица бойцов, каждому совал по дополнительному индивидуальному пакету. Некоторых заставлял открывать рот и показывать язык.

— Доктор, а чего это ты опять мне в рот лезешь? — недовольно забасил огромный рыжий Андреев, сверху вниз глядя на фельдшера. — Вчера смотрел, теперь снова.

— Спокойно, Алексей Анисимович, Пригнись-ка, у тебя вчера горло было красное… — приказал Вергун, не обращая внимания на протест.

— Спасибо сказал бы, что к нему такое внимание, а он еще сердится, неблагодарный, — слышались шутливые голоса.

— Да я вообще-то не возражаю, — добродушно заулыбался боец. — Но он же, понимаешь, смотрит раз, смотрит два, а пилюли где?

Все засмеялись…

Строгость проверки мне нравилась. Она была необходимой, поскольку отряд готовился к выполнению серьезного боевого задания. Около низкорослого широкоплечего парня с рыжими усами Бажанов задержался. Это был тридцатидвухлетний минер Иван Домашнев. Командир взял у него коробок спичек, обернутый куском медицинской клеенки, хмыкнул довольно, заметил:

— А что? Дельно придумал. Молодец. Спички не намокнут. Надо бы всем так… Галушкин, проследи!

— Есть проследить! — отозвался замкомандира отряда.

Домашнев вытянулся перед командиром, задорно подмигнул: знай, мол, наших! Проверка закончилась. Все были готовы к рейду.

С территории полка выехали 20 марта 1942 года в 15.00.

Колонна грузовиков, выкрашенных в белый маскировочный цвет, не торопясь катила через центр притихшей Москвы. Небо в тот день было серым. Сплошная облачность зависла над столицей. Тихо сыпал редкий, крупный снег. Вдоль тротуаров тянулись сугробы, потемневшие от копоти.

Мы молча смотрели на баррикады из мешков с песком и бревен, на ряды металлических ежей, перегораживавших широкие главные магистрали города. К оградам и деревьям были пришвартованы бегемотоподобные аэростаты воздушного заграждения.

Высокие, наспех возведенные заборы скрывали следы бомбардировок.

— Что это, братцы, приуныли? А? — нарушил молчание жизнерадостный Галушкин.

— Верно. Так и замерзнуть недолго! — вдруг крикнул кто-то из парней.

И задвигались, стали толкаться. Посыпались шутки и смех.

— Степа, может, под шумок покусаем чего-нибудь, а?

— Точно, давай. Ну и светлая же у тебя голова, Ваня.

— Я вам «покусаю»! Не успели от дома отъехать и уже жевать! — незлобно прикрикнул командир первого отделения Николай Голохматов. — Растолстеешь наст не выдержит.

Все рассмеялись немудрящей шутке Голохматова. Грусти как не бывало.

— Мужики, что-то мы давно не беседовали о девчатах, — заговорил после паузы Иван Келишев, гимнаст, уже награжденный орденом Красной Звезды. Пригладив черные усики и глянув лукаво на Галушкина, продолжил: Лаврентьич, вспомни, как интересно ты рассказывал о своей знакомой. Бывало, послушаешь тебя и таким уважением проникнешься к слабому полу, что готов поцеловать первую же встречную.

— Ах, вот оно что!.. Ну, теперь-то мне ясно, для какой цели Келиш такие бравые усы отрастил, — заметил Иван Мокропуло, мастер спорта, чемпион страны по лыжным гонкам, крепкий, веселый парень.

— Под испанца подстраивается, — поддержал его Виктор Правдин, хорошо известный всей стране волейболист.

— По женскому вопросу теперь следует обращаться к Парасе. Он у нас как известный эксперт… — опять послышался голос Правдина.

Парася — прозвище двадцатитрехлетнего Павла Маркина. Скромность и деликатность этого парня в отношениях с девушками часто становились предметом шуток и розыгрышей.

Выехали из пределов Москвы. Автоколонна прибавила скорость. Разговор сам собой прекратился: все смотрели на полусожженные деревни, на взорванные мосты, разрушенные дороги. В октябре — декабре 41-го года многие из нас строили здесь оборонительные рубежи, вели бои с гитлеровцами. Вон и сейчас еще видны воронки, оставшиеся от мощных фугасов, которые мы закладывали на обочинах шоссе и при подходе противника взрывали. Немало омсбоновцев осталось лежать здесь навечно. В том числе заместитель командира моего взвода, москвич Михаил Матросов…

Время было уже около семи часов вечера, когда длинно прогудел передний грузовик. Начальник автоколонны помигал красным светом фонаря. Сигнал остановки.

— Приехали?! Что за поселок?

— Спас-Заулок!

— Слеза-а-ай!.. В машинах ничего не оставлять! Здесь ночуем!

Была глубокая ночь. Сквозь редкие просветы в снеговой облачности тускло мигали холодные звезды. Сойдя с машин, лыжники разминались, притопывали, похлопывали себя рукавицами, поддавали друг дружке в бока грелись. Под новыми яловыми сапогами звонко скрипел снег. Жозя заскакал на месте, потом завертелся вокруг большого Андреева боксерским шагом, нанося легкие, условные удары. Андреев раздвинул в улыбке толстые посиневшие губы, пробасил:

— Чего это ты, Женя, как блоха?.. Давай-ка лучше я обниму тебя по-братски. Сразу теплее станет…

— Первое отделение, ко мне!.. — раздался звонкий голос Николая Голохматова.

Быстро разобрались на ночлег. Надо было хорошенько выспаться.

Борис Галушкин

В поселке Спас-Заулке я оказался в одном доме с Галушкиным. При распределении спальных мест ребята уступили нам широкую печь. После холодного, ветреного дня в грузовике это чудо русского деревенского быта показалось нам сущим раем.

Поужинав, забрались на печь. Потек неторопливый разговор. Выяснилось, что Борис Галушкин — сын потомственного шахтера. Отец его долгие годы проработал на угольных шахтах. Умер от туберкулеза легких, когда Борису было всего четыре года. Рос у тетки в Грозном.

Примерно тогда же я работал на строительстве нефтяных вышек, а после механиком в Чечено-Ингушском зерносовхозе, что совсем рядом с Грозным.

— Алексей Иванович, так мы же, выходит, земляки?! — обрадовался Галушкин.

— Да-а, самые что ни на есть настоящие! — с удовольствием подтвердил я.

Окончив школу, Борис приехал в Москву и поступил в двухгодичную Высшую школу тренеров по боксу при Московском институте физкультуры. Потом поступил сразу на третий курс того же института. Кроме бокса, занимался легкой атлетикой, ходил на лыжах, играл в футбол. Даже был капитаном футбольной команды своего института.

Высокий, ладно скроенный, черноволосый Галушкин быстро и легко сходился с людьми. Был верным, бескорыстным, заботливым другом. Помогал попавшим в беду, считал это своим долгом.

…29 июня (день его рождения) 1941 года боксер-перворазрядник Борис Галушкин и его друзья-однокурсники записались добровольцами и прибыли на Ленинградский фронт. Галушкина назначили комсоргом 2-го полка ополченческой дивизии.

…Однажды, а случилось это в августе 1941 года, Борис Галушкин ехал из политотдела дивизии к себе в кузове попутного воинского грузовика. Рядом погромыхивал ящик с боеприпасами. Клубились черные, грозовые тучи, слышались раскаты грома. Борис, накинул на плечи плащ-палатку. Хлынул ливень. Трехтонка остановилась.

— Эй, в кузове! — крикнули из кабины. — Давай сюда! Место найдется.

Открылась дверца. Из кабины выглянул чернобровый капитан. Это был уполномоченный особого отдела их полка Рыленко. Борис только сейчас узнал его.

— Быстро! А то раскиснешь там! Откуда топаешь? — спросил капитан.

— Из политотдела…