Он где-то здесь - Ольга Лаврова

— Зовут?

— Галя.

— Это Галя?.. — непринужденно включается Томин, — Анатолий где-то здесь, вышел. Что-нибудь передать?.. Ах, вы уже рядом! Тогда поднимитесь, пожалуйста, в контору. Да-да, он просил! — Кладя трубку, Томин придвигается к стеклу, стараясь увидеть что-то на улице, и жестом просит Марину присоединиться.

Внизу на тротуаре стоят двое женщин и мужчина. Женщина помоложе направляется ко входу в здание.

— Артамонова, — говорит Марина, следя из окна.

— А та пара?

— По-моему, ее сестра с мужем.

— У них это в обычае — поджидать?

— Нет, что-то новенькое…

— Прошу! — Томин открывает дверь перед Артамоновой, и та входит в кабинет управляющего с вопросительным выражением на лице. Недурна собой, скромно причесана и одета, немного чопорна.

— Здравствуйте, Дмитрий Савельич.

— Здравствуйте, Галина… не припомню по отчеству…

— Степановна. Вы что-то хотели сказать?

— Вот товарищ выразил желание побеседовать, — мямлит управляющий. Ему очень не по себе.

Женщина садится на краешек стула и недоумевающе смотрит на Знаменского.

— Вы рассчитывали застать мужа в конторе? — начинает следователь.

— Да.

— А он знал, что его будут ждать?

Женщина оглядывается на управляющего — к чему эти расспросы? — но тот прячет глаза.

— Да, он знал.

— А вчера или сегодня с утра никто его не посещал?

Артамонова отрицательно качает головой.

— Не звонил? Нежданное письмо… нет? Я, понимаете ли, все пытаюсь сообразить, не назначил ли ему кто-либо встречу.

— В рабочее время надо быть на работе. Без всяких встреч!

За ее тоном Знаменский угадывает раздражение, отголосок свежей ссоры.

— В поведении вашего мужа появилось что-нибудь тревожное? Давно это?

Артамонова снова оборачивается к управляющему протестующим движением. Тот виновато разводит руками: дескать, что поделаешь.

— Сегодня утром, например, как вы расстались? — настаивает Знаменский.

— Как всегда. — Всем видом Артамонова дает понять, что Знаменский лезет в сугубо личные дела.

— А если я попрошу вас вспомнить получше?

И против воли женщина вспоминает утреннюю сцену.

…Всхлипывая, она одевала ребенка, а муж мялся рядом, страдающий и сердитый.

— Я хоть раз не ночевал? — спрашивал он. — Или меня с кем видели? Ну какие у тебя основания? Нет же оснований!

— Не обязательно видеть… Я чувствую. Ты стал мне врать. Это самое ужасное — ты стал врать!

— Ну с чего ты вдруг взяла, Галя… Вот забрала себе в голову неизвестно что… — бормочет Артамонов упавшим голосом и нерешительно трогает жену за плечо. — Галочка… — Она отталкивает руку.

Потеряв надежду на примирение, Артамонов ушел…

Артамонова отгоняет воспоминание.

— Мы расстались, как обычно, — холодно говорит она чудовищно бестактному товарищу. — Мне неприятен разговор с вами. Извините.

По улице перед зданием конторы прогуливаются сестра Артамоновой с мужем. Из дверей густо валят служащие, отъезжают машины: рабочий день кончился.

Томин подходит к «Волге», которая привезла их со Знаменским (и теперь осталась тут в одиночестве), что-то говорит шоферу и снова скрывается в подъезде.

Шофер, читавший книгу, начинает исподтишка приглядывать за нашей парой.

— Следователь?.. — переспрашивает Артамонова у Знаменского, преградившего ей выход в коридор.

Он берет ее под локоть, возвращает и усаживает на прежнее место.

— Мои вопросы могут казаться нелепыми, даже нескромными, но на самом деле они носят чисто профессиональный характер. Вы понимаете, Галина Степановна?

Та делает неопределенное движение.

— Кто-нибудь из близких или друзей вашего мужа живет за городом?

— Родители. Под Загорском.

— Очень хорошо. А по Калужскому шоссе?

— Ннет… не знаю.

— Кстати, сколько у него могло быть с собой денег? — Пал Палыч делает вид, что вопрос возник у него случайно.

— Я по карманам не шарю! — Артамонова добавляет драматическим шепотом: — Какой позор!

Получается аффектированно, и не поймешь, действительно ей неприятен этот вопрос или это притворство. Но при каждом следующем ответе понятно, что никакого притворства тут нет, что слова: «Какой позор!» — ее искреннее отношение к подобным поступкам.

— Не волнуйтесь, — говорит Пал Палыч. — Нам нужно выяснить простую вещь: какую примерно сумму мог иметь с собой ваш муж.

— Рублей пять… семь…

— Вы контролируете его расходы?

— По-моему, это естественно.

— Значит, больше — исключено?

— Ннет… — выдавливает женщина страдальчески. — Раз он отсутствует… возможно, у него и была крупная сумма.

— Порядка?

— Сто рублей… даже сто пятьдесят, я допускаю. Ему предложили какие-то фары, колпаки…

— А если бы у вашего мужа обнаружились не сотни, а тысячи рублей?

Артамонова вскидывает руки к вискам и замирает в ужасе.

— Как бы вы их объяснили?

— Это не его, не его, нет! — громкой лихорадочной скороговоркой открещивается она. — Это чужие. Чьи-нибудь, конечно…

— Чьи же?

— Спросите, Толя скажет. Он объяснит. Его спрашивали?

— Меня интересует ваше мнение.

— Я не знаю. Какие тысячи? Немыслимо! — Она вдруг находит единственную точку опоры в охватившем ее смятении: — Я вам не верю! — Отнимает руки от лица, отчаянно сцепляет на коленях. — Не верю!

Изумленный управляющий застывает с открытым ртом.

Пара на улице скрывается за углом, через минуту возвращается, и мужчина перехватывает взгляд шофера.

— Фиалки пахнут не тем, — говорит он. — Пойду разбираться.

— Я с тобой!

— Только ни во что не вмешивайся.

— Почему это?

— Потому что так надо!

Они сворачивают к подъезду.

Пал Палыч в раздумье: рассказать Артамоновой правду или еще погодить. Колебания прерывает Томин, знаком вызывающий его в коридор.

— Паша, родственники волнуются. Этот шурин или деверь рвется к тебе.

— Милости просим. А ты поприсутствуй — как там сестры встретятся.

Оба возвращаются в кабинет.

— Галина Степановна, наш сотрудник вас проводит.

Артамонова молча выходит в сопровождении Томина. Знаменский набирает ноль-два.

— Дежурного по городу.

На месте дорожного происшествия рядом с «Волгой» расстелен кусок брезента, на нем разложены предметы, найденные в машине Артамонова: бумажник с документами, сигареты, зажигалка, аптечка, уже известный нам чемодан, разорвавшийся газетный сверток с чеканкой по металлу, сплющенная шляпа и плащ.

Фотограф делает снимки, щелкая аппаратом.

— Попросить, чтобы поставили на колеса, Зинаида Яновна? — спрашивает молодой эксперт, указывая на лежащую в кювете «Волгу».

— Да, пожалуй, — но, помедлив, говорит: — Погодите, Володя, возьмем-ка пробы грунта. И с протекторов и с днища. Смотрите, какие нашлепки грязи.

— Хвойные иголки прилипли, — замечает молодой эксперт, присматриваясь.

— Проселочная дорога, Володя.

— Благодарю за услугу, Дмитрий Савельич, — прощается с управляющим конторой Знаменский. — Доверите мне еще на часок кабинет?

— Хоть до утра.

Управляющий берет свой журнал, кепку… и не выдерживает:

— Простите стариковское любопытство — вправду, тысячи?

— Вправду.

— А… сколько же?

Знаменский не успевает ответить, как на пороге появляется шурин Артамонова, приятной наружности, лет сорока.

— Бардин, — представляется он.

— Знаменский, — так же коротко отзывается Пал Палыч.

Сделав Знаменскому ручкой за спиной Бардина, разочарованный управляющий покидает кабинет.

— Бедный Анатолий! — восклицает Бардин. — Хорошо, что пока Галине не сказали, я боялся застать ее в истерике.

— О чем не сказали?

— Но у него же авария?

— Откуда вам известно?

— Машины на обычном месте нет, самого нет, а здесь милиция… — Бардин разводит руками: дескать, все ясно. — Он в больнице?

— Нет. В морге.

— Разбился?!..

Бардин сгибается, упирается лбом в сжатые кулаки…

…Три дня назад в теплый солнечный день они гуляли в парке: обе сестры с мужьями и на плече у Артамонова трехлетний сынишка. Женщины с мальчиком отправились на качели, а мужчины, наблюдая за их весельем, пили пиво неподалеку, и Артамонов повторял с тоской:

— Думал, буду другой человек… жизнь увижу… вроде достиг, а все не то…

— Мы давно это обговорили, Толька, — отозвался Бардин с раздражением. — Знал, на что идешь.

— Много я знал… Все не так, и не пойму, что делать… Тупик!..

— Куда вы сегодня вместе собирались? — слышит Бардин голос Знаменского и возвращается в настоящее.

— К теще на именины, — тяжело вздыхает он. — А вы не из ГАИ?