Мифы, в которых нам жить - Джозеф Кемпбелл

Сравнительная культурология показала, что сходные мифические предания существуют во всех уголках Земли. При встрече с ацтеками Кортес и другие испанцы-католики тут же подметили в религии туземцев необъяснимое множество параллелей с собственной Истинной Верой. Ацтекские храмы-пирамиды точь-в-точь напоминали Дантову гору Чистилища, где ступени символизируют последовательные этапы восхождения духа. У ацтеков было тринадцать небес, которыми правили свои боги и ангелы, и девять кругов ада для проклятых душ, а над всем этим, вне пределов человеческого понимания и воображения, царил Верховный Бог. Был у ацтеков даже связанный со змеем Спаситель: он родился от непорочной девы, умер и воскрес, а одним из его символов был крест. Для пояснения такого сходства католические отцы придумали два собственных мифа. Смысл первого сводился к тому, что святой Фома, апостол обеих Индий, добрался, вероятно, до самой Америки и проповедовал индейцам Евангелие, но поскольку их земли слишком далеки от римского влияния, учение со временем исказилось; таким образом, испанцы увидели собственную веру в чудовищно изуродованном обличье. Второе объяснение предполагало, что дьявол умышленно подбросил несчастным туземцам кощунственную пародию на христианство, чтобы сорвать миссионерскую деятельность.

В ходе методичного сопоставления мифов и обрядов разных народов современные ученые почти всюду обнаружили предания о девах, дарующих рождение героям, которые гибнут и после воскресают. Переполнена такими легендами, например, Индия, чьи храмы-башни, как и пирамиды ацтеков, соответствуют нашей космической горе с раем на вершине и ужасными преисподними в недрах. Сходные взгляды свойственны буддистам и джайнам. Если же оглянуться назад, в дохристианское прошлое, перед глазами разворачивается настоящая вереница умирающих и воскресающих богов: египетский Осирис, месопотамский Думузи (Таммуз), сирийский Адонис, греческий Дионис — готовые образцы для раннехристианских сюжетов из жизни Иисуса.

Простой люд всех крупных цивилизаций склонен был истолковывать собственные символические образы буквально и, следовательно, считал себя в определенном смысле избранным народом, непосредственно приближенным к Абсолюту. Даже политеисты греки и римляне, индийцы и китайцы, взиравшие на чужих богов и иноземные обычаи вполне доброжелательно, себе отводили исключительное или, по меньшей мере, высшее положение. Что касается исповедующих единобожие иудеев, христиан и мусульман, то для них, разумеется, все другие божества — сущие дьяволы, а те, кто им поклоняется, — вероотступники. Таким образом, Мекка, Рим, Иерусалим и (менее явно) Бенарес и Пекин долгими столетиями были, каждый по-своему, пупом Вселенной, «прямой линией связи» с Царством Бога, или Света.

В наши дни, однако, ни один человек, начиная с детского сада, не воспринимает подобные притязания всерьез. Но это таит в себе и большую опасность. И не только потому, что буквальное толкование символики всегда наиболее приемлемо для толпы. Кроме прочего, дословное понимание символических образов извечно было — и фактически остается — опорой самой цивилизации, нравственных ценностей, сплоченности общества, его жизнеспособности и созидательной силы. Утрата подобных корней сменяется неопределенностью, а она, в свою очередь, влечет нарушение равновесия, поскольку человеческое существование, как хорошо понимали Ибсен и Ницше, настоятельно требует жизнеутверждающих иллюзий, иначе у людей не остается ничего верного и надежного, никаких моральных устоев. Нам уже известно, что происходит, например, с «отсталыми» народами после вторжения цивилизованного белого человека: как только гибнут давние табу, первобытные общества тут же разваливаются, заражаются пороками и вымирают.

Но сегодня это происходит и с нами. Современная наука поколебала древние запреты, берущие начало в мифологии, — и теперь по всему цивилизованному миру стремительно катится лавина безнравственности и преступности, душевных болезней, самоубийств и наркомании; обычными стали разрушенные семьи, распущенные дети, жестокость, насилие и отчаяние. Я не преувеличиваю: таковы факты, и они действительно дают проповедникам право призывать к покаянию, изменению взглядов и возврату к прежней религии; они же подвергают нелегким испытаниям твердость новой веры и благонадежность современного педагога. Действительно, чему должен прежде всего хранить верность добросовестный учитель, озабоченный нравственностью своих учеников не меньше, чем глубиной их книжных познаний, — основополагающим мифам нашей цивилизации или «подкрепленным фактами» научным истинам? Действительно ли одно непримиримо с другим? Неужели не существует позиции — вне поля боя истины и заблуждений, — с которой можно вернуть к единству человеческие жизни?

Я считаю, что сейчас это важнейшая проблема в воспитании детей. Именно она решалась тогда за стойкой кафе. В тот день и учитель, и мать приняли сторону отжившей иллюзии. Вообще говоря — во всяком случае, мне так кажется, — большинство авторитетных блюстителей общественных устоев чаще всего настроено против поисков тревожных истин. Такие тенденции проявляются с недавних пор даже в спорах обществоведов и антропологов о происхождении человека. Их беспокойство легко понять и, больше того, в определенной мере разделить: ведь род человеческий живет обманом, и лишь редкие люди способны смело принять вызов истины и соответственно изменить свою жизнь.

После долгих размышлений я пришел к твердому выводу, что ответ на эти важнейшие вопросы может дать только психология, в частности те ее открытия, которые связаны с источниками и природой мифа. Дело в том, что именно на мифах основаны нравственные устои общества и именно канонизированные мифологии становятся религиями. Поскольку воздействие науки на миф ведет — судя по всему, неизбежно — к утрате морального равновесия, следует задаться вопросом: возможно ли подтвердить жизнеутверждающий характер мифов строго научными средствами и, критически взвешивая архаичное содержание древних преданий, в то же время избежать ложного толкования и отрицания мифов — иными словами, не выплескивать вместе с водой ребенка (точнее, целое поколение детей)?

Как я уже говорил, ортодоксы распространенных верований по традиции воспринимают и преподносят персонажей и события мифов как факты — Прежде всего это касается иудео-христианского мира, где свято верят, что исход из Египта и воскресение Христа действительно были. Но современная историческая наука подвергает сомнениям их фактическую достоверность, а вместе с ней, увы, и следующие из этих событий нравственные принципы.

Но если увидеть в мифологических сюжетах не хронику достоверных фактов, а перенесенные в мир истории воображаемые события и признать, кроме того, явное сходство таких фантазий, где бы они ни рождались — в Китае, Индии или на Юкатане, — приходишь к закономерному выводу, хотя эти легенды нельзя воспринимать как свидетельства подлинных исторических событий, такие повсеместно почитаемые порождения мифотворческой фантазии представляют собой безусловные факты сознания — или, как однажды определила эту загадку моя добрая знакомая, покойная Мэри Дерен, «факты сознания, проявленные в форме исторического вымысла». Разумеется, доказательство того, что мифы — ложные факты, что в нашем многорасовом мире нет никакого избранного народа, нет неоспоримой для всех Истины и одной-единственной Настоящей Церкви, должно оставаться делом историков, археологов и палеонтологов — С другой стороны, все более настоятельной задачей психологии и сравнительной мифологии становится не только выявление, анализ и толкование выраженных символами «фактов сознания», но и поиск средств, которые позволили бы мифам сберечь свою силу и, по мере исчезновения старых обычаев уходящего прошлого, помочь человеку постигать и оценивать внутренний мир души и окружающий мир непреложных фактов.

За последние три четверти века отношение психологов к этим вопросам действительно заметно изменилось. Открывая великолепный, снискавший заслуженную славу труд сэра Джеймса Фрэзера «Золотая ветвь», впервые изданный в 1890 году, мы знакомимся с типичным автором девятнадцатого века, когда почти никто не сомневался, что очень скоро наука развенчает суеверия мифологии и навеки предаст их забвению. Фрэзер видел опору мифа в магии, а основы магии — в психике. Его психология, однако, была преимущественно рассудочной и не уделяла особого внимания глубинным, иррациональным побуждениям человеческой души; Фрэзер полагал, что, если показать очевидную неразумность суеверия, давнее убеждение тут же отомрет. Чтобы убедиться в том, насколько он ошибался, достаточно взглянуть на любого профессора философии, играющего в кегли: глядите, как изгибается и приплясывает этот человек после броска, будто силится загнать катящийся шар в нужное место.