Замок ужаса - Юрий Брайдер

Он был сыном совсем другого народа и прекрасно понимал это.

Еще он понимал, что его лечат, кормят и берегут вовсе не из чувства сострадания, а из каких-то других, совершенно непонятных ему побуждений. Он не мог стать для своих спасителей ни братом, ни другом, ни даже забавной игрушкой. Для них он был врагом. Все ненавидели его и даже не пытались этого скрыть.

К тому времени, когда племя хейджей вернулось в буйно цветущую саванну к своим поредевшим и одичавшим за зиму стадам, он начал уже вставать на ноги. Боль и слабость нередко возвращались, но самое страшное было позади. Он выжил, и выжил не только потому, что попал в руки необыкновенно умелых, прямо-таки волшебных целителей, но и потому, что умел бороться за свою жизнь. У него всегда были способности к этому, а потом их развили и закрепили опытные учителя. По-видимому, умение выживать в любых условиях было непременным условием того дела, которым он занимался раньше.

Каждый день в нем по крохам оживали воспоминания о той другой, прежней жизни. Некогда расколовшаяся вдребезги мозаика памяти мало-помалу складывалась вновь. Но он все еще не знал самого главного — как и почему оказался здесь.

Научившись сносно передвигаться на самодельном костыле, он стал надолго уходить из лагеря. В первое время кто-нибудь из аборигенов обязательно увязывался следом, но потом, когда стало ясно, что он неплохо ориентируется в саванне и способен постоять за себя при встрече с тростниковым котом или ядовитой жабой, его оставили в покое. Крупных зверей можно было не опасаться: все они, как хищники, так и травоядные, старались держаться подальше от охотничьих угодий и выпасов хейджей.

Однажды, уйдя особенно далеко, он набрел на огромную овальную воронку, уже начавшую зарастать густой травой и молодым кустарником. Озерцо воды на ее дне было охристо-красным от ржавчины. Поскольку версия об артобстреле или бомбардировке отпадала сама собой, оставалось предположить, что здесь в поверхность планеты врезалось какое-то космическое тело — крупный железный метеорит или звездолет, летевший со стороны заката под углом примерно тридцать градусов к горизонту, о чем свидетельствовали глубина и контуры воронки, а также характер выброса грунта.

Он присел и стал методично осматривать почву вокруг, пока не наткнулся на тонкий и узкий, свернутый в штопор, кусок блестящего металла. Это подтверждало его предположение о происхождении воронки. Аборигены добывали золото и свинец, умели сплавлять медь с оловом, ковали серебро, использовали самородное железо, но не имели никакого представления о легированной стали. Этот кусок нержавейки был гостем из совсем другого, далекого мира!

Затем его внимание привлекла вертикальная каменная глыба, одиноко торчащая на вершине пологого, наполовину срезанного взрывом холма. Такие примитивно обработанные стелы, обозначавшие границы владений давно исчезнувших племен, нередко встречались в саванне у водопоев и на водоразделах крупных рек, однако элементарная логика подсказывала, что этот камень появился здесь совсем недавно, — иначе каким образом смог бы он уцелеть при катаклизме, как пригоршню грязи вывернувшем из недр планеты тысячи тонн песка и суглинка?

Ощущая смутное волнение, он взобрался на холм. На поверхности плиты наспех и без особого тщания было нацарапано несколько строк:

АРТУР КВАСТ, АСТРОЛЕТЧИК

СЕРГЕЙ КОРОБКИН,

ИССЛЕДОВАТЕЛЬ-ИНСПЕКТОР

Он долго смотрел на эту надпись, потом, словно пробуя твердость камня, коснулся плиты куском металла, который все еще сжимал в руках, и рядом с Первой строкой вывел две даты — год рождения и год смерти. Вторую строку он зачеркнул, как сумел.

Теперь он знал свое имя. Теперь он знал, ради чего прилетел сюда.

Минул год, куда более долгий, чем год на Земле. Трава в саванне отцвела, обильно усыпав почву семенами, потом привяла, высохла, утонула в холодной слякоти, была засыпана снегом, промерзла насквозь, в положенный срок оттаяла, напилась теплой весенней воды и вновь зазеленела на огромных пространствах.

Два существа, внешне сходные издали, но весьма различные вблизи, уже много суток подряд шли по этому шелестящему, мерно колышущемуся, благоухающему океану. Впереди шагал широкоплечий, высокий даже для своего племени абориген, всем своим видом, а особенно резкими гротескными чертами лица и могучими мохнатыми ногами напоминавший Пана, древнего бога лесов и стад. Для полного сходства не хватало разве что козлиных рожек на голове да свирели в руках. На его груди посреди широкого выбритого круга — знака высокого сана и почтенного возраста — покачивалась на толстой цепи пустая бронзовая оправа. Больше при нем не было ничего: ни оружия, ни припасов. При рождении отец, следуя воле старейшин, нарек его именем Гарпаг — так на языке их народа назывался самый могучий зверь саванны, который был к тому же так хитер, что никому еще не удавалось его увидеть. Впоследствии Гарпаг оправдал свое имя, став на закате жизни бхайлавом — вождем и главным чародеем всех хейджей.

Следом шел человек, одетый в долгополый плащ из грубой домотканой шерсти. Судя по всему, совсем недавно он перенес тяжелую болезнь. Долгие переходы утомляли его, и к концу дня он едва волочил ноги. Чистая, не знакомая с бритвой кожа лица и пухлые, почти детские губы совершенно не вязались с его невозмутимым и пристальным взглядом. Через плечо он нес сумку, сплетенную из чего-то похожего на асбестовое волокно. В сумке находился небольшой, выдолбленный из особого камня сосуд с тщательно притертой пробкой.

Поход обещал быть долгим и трудным, но не менее долгими и трудными были предшествовавшие ему переговоры. На всем протяжении саванны, от приморских лесов на севере до безлюдных пустынь на юге, кипели мелкие стычки, грозившие в скором времени перерасти в большую войну. Каждое племя, каждый род ревниво следили за неприкосновенностью своих территорий, своих стад, своих рудников и водопоев. Закон гостеприимства, свято соблюдавшийся зимой, с наступлением тепла терял свою силу, и любой неосмотрительный путник, заранее не заручившийся покровительством всех без исключения противоборствующих сторон, рисковал не только свободой, но и жизнью, особенно сейчас, в период высоких трав, в пору отела, когда наглеют ночные хищники и скотокрады, а Хозяин Подземной Воды, Владыка Заоблачных Стад и бог агонии свирепый демон Ингула требует человеческих жертвоприношений.

Они шли звериными тропами и опустевшими караванными путями, сначала по влажной саванне, трава которой скрывала их обоих с головой, а потом по сухой кочковатой степи, однообразие которой нарушалось лишь редкими, почти не дававшими тени колючими деревьями, — и весть об их приближении летела далеко впереди. Нередко им встречались обитатели этих мест — воинственные пастухи и охотники. Завидев путников, те сходили с тропы, оставляя на ней корзины с пищей и горшки с соком сладкой лианы. Обострившаяся за время долгой болезни интуиция подсказывала Сергею, что руководят ими при этом отнюдь не добрые чувства, а какая-то высшая необходимость, более сильная, чем ненависть, жажда мести или страх, — ведь именно такую гамму эмоций испытывали по отношению к нему почти все аборигены.