Река жизни глазами Ра - Наталия Пащенко

2. Поселок Гай. Жизнь на воде. Правила.

Меня зовут Тан Ра. Два дня назад мне исполнилось десять зим.

Еще два дня назад мы жили в деревне на воде. В лодках, привязанных к пристаням. Они были сделаны из добротного дерева и выдерживали холодные ветра и высокие волны реки. Крыши и стены лодок также были деревянными. Потолки наших плавучих домов нависали очень низко над головами, и я радовался тому, что еще могу ходить, не пригибаясь в лодке. Ведь многие мальчишки, игравшие со мной днем на пристанях, давно бились головой о перегородки на домашних потолках и регулярно ходили с шишками. В нашем небольшом поселке все знали друг друга в лицо, и на пристанях, к которым привязывались лодки-дома, всегда слышались приветствия с добавлением имени. Всегда, без исключения! Таким образом мы подчеркивали, что рядом не чужой человек и остальным нечего бояться. Ведь всем тем, кто находился в это время в своих тонкостенных домах-лодках не было видно, кто идет снаружи. В стенах отсутствовали окна. Имелось только одно в задней стене, чтобы можно было видеть, не подплывает ли кто-то к поселку по воде. Такое маленькое обзорное окошко служило нам и единственным источником солнечного света. Вечерами мы пользовались лучинами, но тратили их экономно, ведь они стоили очень дорого. Поэтому слыша из «слепой» лодки: «Привет, Рок Хэм», всем становилось понятно, что глухие звуки шагов принадлежат Року из рода Хэм. Это мужчина двадцати восьми зим, сильный и смелый рыбак, не раз своим умением выручавший всю деревню от голодных дней. Но делал он это не потому, что был добрым – тут вообще-то добрых людей не было. И слово это я уже спустя годы понял и стал применять. Рок Хэм действовал во благо своего доброго имени, ему нравилось, что с ним здороваются, чуть опустив голову и немного сгибая спину. Именно Рок прославил свой род Хэм. И с каждым уловом, превосходившим по количеству чужие, и с каждым щедрым пожертвованием нищим семьям он возносился общественным мнением все выше и выше. Любой хотел бы быть таким же, как этот великий рыбак. И мне нравился Рок Хэм, он не раз давал моей маме жирную рыбу, когда нам нечего было есть. И я здоровался с ним, сгибая спину и опуская голову, выскакивая из лодки только взглянуть на него, когда слышал на пристани: «Привет, Рок Хэм!»

В деревне было много правил. Их нужно было соблюдать, а нарушение влекло за собой неодобрение со стороны соседей, а значит, тебя начинали сторониться. И никто бы такому, как ты, не подал руки, не поделился рыбой, не набрал воды, если бы ты заболел. Весь род тоже попадал в немилость соседей. А в нашей маленькой деревеньке это значило буквально «отшвартовывай свой дом и плыви со всеми своими родными, куда река вынесет».

Правда, к слову сказать, никто таких случаев не помнил, даже самые старые люди говорили, что их предки давным-давно не отвязывали своих лодок. Все держались вместе.

Лодки-дома носовой частью крепко привязывались к пристаням, а борта крепились к рядом находившимся соседским лодкам тугими веревками и канатами, чтобы река не могла их развернуть. Собственно, поэтому в боковых стенах и не было окон. Кроме стенки соседнего плавучего дома ничего в него увидеть было нельзя.

В поселке существовало несколько пристаней, они расходились у берега в разные стороны, а от каждой из них ответвлялись следующие пристани, тоже расходясь в разные стороны, – вся эта конструкция была похожа на осьминога. Про такое чудовище нам рассказывали старики. Говорили, что этот ужасный зверь живет в глубинах наших вод, что он небезопасен. Но никто его не видел раньше, даже сами старики. Никто! Существовал один рисунок на самой старой пристани, к ней пришвартовывались лодки рыбаков. Рисунок напоминал этого зверя. «Осьминог может съесть, а может задушить?» – думал я. Тогда я еще не знал, что бывают другие разновидности смерти. Весь мой опыт жизни – это десять зим, проведенных с матерью и двумя сестрами в деревне, которая живет за счет ловли рыбы: это и еда, и валюта для расчета. Рыбу можно задушить, оставив без воздуха, либо вспороть ей брюхо! Всё, больше я ничего не знал о смерти.

Так как в нашей деревне все боялись нарушить правила, преступности не было, никто никого не обижал, не грабил, не убивал. Все боялись за свои дома-лодки, которые могли быть отвязаны, а что виновных ждет там, в неизвестности, вниз по течению, никто не знал.

Мама говорила, рассказывая перед сном истории про наши места, что мы живем в самом тихом и приятном районе реки. Тут нет водоворотов и порогов, мы защищены от ветров горами, и нам нужно быть благодарными за то, что мы родились в этой деревне. Ведь, по рассказам стариков, есть деревни, похожие на нашу, ниже по течению, но там людям приходится бороться с течением, их лодки отрывает от общей связки. Никто не может знать, что будет завтра: проснешься ли ты дома у пристани, или тебя унесет река к диким рыбам и жутким чудовищам. Лодку может перевернуть, и никто не поможет уже, никто! Я всегда засыпал с мыслью о том, что очень благодарен маме за то, что она меня родила именно в этой деревне, а маму – бабушка и так далее. Какими все-таки умными были наши предки, решив остаться здесь, ведь теперь я сплю в своей кроватке, и мне ничего не угрожает. Спасибо им за мое тепло и покой. Так меня убаюкивало мерное покачивание лодки на волнах реки. И все жители нашей деревни засыпали, это было понятно по утиханию голосов вокруг. Лодки качались на волнах, постукивая друг об друга, поскрипывая на воде, и так приятно было слышать это постукивание. Я знал, что справа от меня в лодке засыпает семья Верд. Раньше это был многочисленный род, теперь их осталось всего трое: мама и две дочери семи и двух зим. А слева семья Дор. Там засыпала мама и четверо сыновей двенадцати, девяти, шести и трех зим. Я любил с ними играть. Правда, наши игры начинались и заканчивались катанием босиком на мокрых деревянных досках пристани, строительством крепостей из выловленной речной тины и драками с мальчишками с других пристаней.

Мне казалось, что я защищен со всех сторон, никто не посмеет и не сможет меня обидеть или подойти по пристани к нашему дому. Такие ночи приносили нам сон. Чувство защищенности меня радовало и убаюкивало. Часто во сне я видел, как рыбаки вытаскивают улов из лодок на пристань, а я с мальчишками бегу помогать перекладывать эту рыбу в мешки и тащить к берегу, где торговцы меняли ее на хлеб, соль, лучины, мед и орехи. За мешок рыбы можно было получить четыре хлебины или маленький мешочек соли. А мальчишкам за помощь рыбаки давали рыбу, которая становилась обедом для всей семьи. Или еще я мог увидеть во сне, как ремонтируют нашу лодку. Это был праздничный сон! Ведь все лодки нуждались в ремонте, и когда подходила очередь следующей, а это происходило один раз в две зимы, мы очень радовались. Мужчины всей деревни собирались для этого и поднимали лодку на сваи, ее сушили, конопатили, прокрашивали изнутри и снаружи и снова опускали на воду. Так происходило со всеми лодками в деревне по очереди. В это время жители лодки обитали на пристани, никому и в голову не приходило позвать к себе «бездомышей». Лодки ремонтировали только в теплое время года, чтоб их обитатели не замерзли без крова. Да и работать в холода мужчинам было сложно.

Наша деревня носила название Гай. Это старинное название что-то обозначало, быть может, цветущий сад, быть может, живописный лес, но об этом никто не говорил, потому что никто никогда не видел ни садов, ни лесов. Жителям деревни было запрещено выходить на сушу! И даже подходить к ней близко. Это было одно из самых строгих правил. Да и на прилегающей суше ни садов, ни зелени не было, только серые, всегда мокрые камни, которые я видел лишь издали.

Однажды играя с мальчишками семьи Дор мы повздорили с ребятами с другой пристани и старший Дор – Хак Дор – подбежал к берегу, набрал камней и начал ими обкидывать противников. Они не испугались камней, они испугались нарушения правила, и очень быстро разбежались по своим домам-лодкам. Хак Дор был горд собой. А я вечером рассказал всё перед сном маме и сестрам. Мама с ужасом посмотрела на меня и сказала. «Не гуляй с мальчишками семьи Дор пять дней. И впредь имей ввиду, хочешь драться – возьми рыбьи головы на нашей лодке и воюй. Но никогда, слышишь, никогда не ходи к берегу и не общайся с теми, кто это делает! Чтобы тень позора не легла на твоих сестер и мать! Ты меня понял?». «Понял», – опустив низко голову, ответил я. Вообще-то и это было нарушением, мама должна была пойти к караульным и всё им рассказать про выходку старшего Дора. Но она этого не сделала. Потому что в деле с камнями был замешан и я. Караульные быстренько бы нас вытащили из лодок, вывели на центральную пристань. Потом бы позвали старейшего жителя поселка Гай, Великого Ушия из рода Мир, и, выслушав виновных, он громко огласил бы решение изгнать нас из деревни под осуждающие выкрики соседей. По крайней мере, я себе это представлял именно так.