Река жизни глазами Ра - Наталия Пащенко

О существовании этого места я знал и даже видел пару раз, когда забегал на рыбацкую пристань. Место было странным, ни на что не похожим. Оно было поднято над водой на сваях. Скорее, это был плот с крышей и стенами. Очень большой, прикрепленный с одной стороны к берегу. Это место называли Пляс. Слово, не имевшее значения, поэтому ни с чем не ассоциировавшееся, вызывало интерес и страх одновременно. О нем не говорили вслух.

– А что в нем происходит? – продолжал допытываться я.

– Там происходит всё! Это место встреч мужчин и женщин. Там пьют лекарство и выбирают себе мужчину, а мужчины женщину. Мужчины своим женщинам приносят еду и украшения. Но мужчины такие непостоянные. Сегодня ему нравится наша мама, а завтра нет. А Ирбрусу она нравится всё время, только брать от него она ничего не хочет, ведь он наполовину торговец, да еще и чужак ко всему прочему. Если она с ним будет проводить вечера, а потом разонравится ему, ни один мужчина из нашей деревни не захочет после этого иметь дела с нашей мамой. Она и так переживает, что стареет и ей сложно конкурировать с молодыми красотками, ей дают меньше продуктов, чем раньше. Я уже не говорю про украшения и жемчуг. Ведь она никогда не была красавицей, чтобы так дорого стоить. А теперь получается, что она не сможет отказать ему. Из-за нашей выходки.

Ида замолчала. И я, ошеломленный таким скоропалительным взрослением, с широко открытыми глазами и приоткрытым ртом, сидел не шевелясь. Этот поток знаний не просто с шумом ворвался в мою голову, он снес всё на своем пути. Всё то, что туда погружали всю мою жизнь. Сестра встала на ноги и, пригнув голову, чтобы не ушибить лоб, пошла к выходу, по пути потрепав рыжую голову Маар, которая беззаботно играла у дверей лодки ракушкой и куклой сплетенной из водорослей.

Когда я немного отошел от новых знаний и вылез на пристань, мама стирала одежду, а Ида развешивала рыбу на лодке. День, казалось, был обычным. Но что-то настораживало меня, что-то было не так, как всегда. Мальчишки из рода Дор махали мне с соседней пристани и звали жестами к ним, но я не хотел играть, я не хотел ничего. У меня были еще вопросы и мне нужны были ответы сию минуту. Немедленно. Мне казалось, что если я их не получу, моя голова разлетится на тысячу брызг. Но по настрою мамы и сестры было понятно, что никто говорить со мной об этом больше не будет.

С виду картина была обычная. Семья трудится на пристани у лодки. Но в голове у каждого члена нашей семьи бушевал ураган мыслей, я это чувствовал. Мамины мысли печалили особенно, она ведь теперь была не только днем связана правилами и законами, но и вечером не могла распоряжаться собой. О чем думала Ида, я не знал. Но понимал, что она не из тех, кто с легкостью подчинится чьей-то воле. Это понимала и мама. Что, собственно, ее беспокоило не меньше, чем мысли о рыжем человеке. За любую выходку нас могли выгнать. И это маму пугало куда больше круглосуточного смирения.

В таких мыслях прошел день. Мы обедали молча, и только маленькая Маар весело играла водорослями в тарелке. Раньше бы мама ее пожурила за это. Но теперь как будто она и не видела младшую дочь. Я лег спать рано. И был рад тому, что сон меня забрал очень быстро. Я не хотел видеть лица мамы и сестры, когда они отправятся в Пляс. И так было понятно, что они идут туда с тяжелым сердцем, и даже приближение времени приема лекарств маму не радовало. Ночью я ощутил, что младшая сестра подползла ко мне и залезла под мое одеяло. Обычно она приползала к маме, зимние ночи очень холодны, а в лодке со времен прошлого ремонта образовались большие щели. «Если нам повезет», – говорила мама, – «этим летом нашу лодку будут ремонтировать, и мы не будем мерзнуть в следующую зиму».

Маар пригрелась около меня и засопела. Ни мамы, ни сестры в лодке не было. Наверное, остались в Плясе до утра, чтобы не нарушать правила о хождении по ночам. Я согрелся рядом с сестрой и заснул.

И пока я спал, обнимая младшую Маар, что-то случилось. Что-то страшное, что-то ужасное. То, что я не мог объяснить и, тем более, представить в страшном сне. Что это было, я не знал. Но с первыми лучами солнца мою семью с позором выгнали из поселения Гай. От нас отреклись, нас стыдились. Мне было не понять всего, что произошло этой ночью. Я нуждался в ответах на свои вопросы, я хотел знать, за что?!

За что меня лишили друзей? За что у меня отобрали мои любимые пристани, привычный уклад жизни и уверенность в спокойном завтрашнем дне. А главное, я не понимал, за что у меня отобрали веру в людей, которые еще недавно были нам рады, а сегодня с озверевшими лицами закидывали рыбьими головами?

7. Не так страшна была наша вина, как наказание.

Я сидел возле мамы в отвязанной лодке, и река нас уносила всё дальше от тех мест, где я родился, радовался, переживал, а главное, верил во что-то и стремился чего-то достичь. Кто я теперь, что за песчинка в этом мире, и насколько я крошечен и неопытен. Мне только предстояло узнать. Я сидел с закрытыми глазами возле мамы и сестры, так шло время, оно тянулось или летело – мне не было понятно. Жизнь перестала иметь смысл. Я никогда не стану рыбаком и не буду иметь своего улова, не прославлю род Ра, не узнаю вкуса лекарства… Такие мысли кружились вихрем в моей голове. Сколько это длилось, я не знал. Но в конце концов Маар сказала:

– Я хочу кушать.

И мама, встав со своей перины, подошла к входной двери.

Лодку непривычно раскачивало из стороны в сторону. Каждый шаг мамы внутри лодки, даже самый маленький, кренил наш плавучий дом. Мама открыла входную дверь, и мы не увидели нашего поселка даже вдали. Вокруг была одна вода, лодка плыла вдоль берега, но очень далеко от него, чтобы можно было причалить. Да и как? Ни весел, ни руля нет, иногда наш дом река крутила, как бы играя с ним, вертя нас вокруг своей оси. Мы разворачивались и в открытую дверь видели то берег, то опять реку, то снова берег. У меня закружилась голова. Чтобы подышать прохладным воздухом, я выглянул наружу. Маар снова попросила есть, но уже настойчивее, теребя маму за рукав. Как быть не знал никто. Всю рыбу, сушеную или соленую, мы вешали на заднем борту лодки, а как туда добраться? Ответа пока не было в моей голове. Одно дело в поселке, когда лодки были привязаны друг к другу и от этого становились устойчивыми. По узкому боковому бортику без труда можно было пройти в конец лодки за рыбой. Но теперь, став на этот же борт, можно было запросто упасть в мутную воду реки Сома и стать рыбой. Или перевернуть лодку со всеми ее жителями.

Есть хотелось всем. Даже несмотря на то, что меня укачало и немного мутило. Я встал на ноги перед входной дверцей снаружи лодки, выпрямился в полный рост и посмотрел на крышу нашего непрочного дома. Она была ровной и вполне могла послужить мне тропинкой от носа лодки к корме. Я оперся о крышу и, выжавшись на руках, лег на живот. Лодку закачало от этого движения. Но я продолжал медленно протягивать себя, лежа пластом по крыше, стараясь как можно меньше создавать колебаний. Она была в снегу, и куртка промокала. Но я об этом не думал. Я вообще тогда не думал, а действовал. Дополз до края и аккуратно развернулся так, чтобы свеситься не головой вниз с крыши, а ногами. Лодку закачало еще сильнее. И изнутри я услышал мамин испуганный крик: «Тан, осторожно!» Маар снова заплакала. Я и сам напугался не на шутку. Перед глазами еще стояли люди на пристани и слова Рока в голове отбивали ритм: «Руби, руби, руби!»

«За что?!» – этот единственный вопрос меня терзал в момент моей опасной прогулки по крыше собственной лодки за собственной рыбой. – «За что?!» Холодный ветер отрезвлял меня, и я начинал задавать более конкретные вопросы. Спустив ноги на корму, я взял несколько рыбин, их должно было хватить на несколько дней. Но попробовав отжаться от крыши снова, чтобы повторить путь в обратном направлении к двери, понял, что с рыбой в руках этого проделать не получится. Я стоял, размышляя над этой задачей, как вдруг мой взгляд упал на маленькое окошко, затянутое полупрозрачным рыбьим пузырем. Я выдрал из окошка этот пузырь и начал закидывать внутрь лодки рыбу. Изнутри слышался только радостный смех младшей сестры. Мама молчала. Да, остаться зимой с дырою в окне радость небольшая. Это правда. Но на это у меня была идея. Теперь, ползя по крыше лодки в обратную сторону, я формулировал конкретные вопросы, которые хотел задать поскорее маме. Спустившись в лодку и изрядно замерзнув и промокнув, я увидел, что рыба уже разрезана, и меня ждут к завтраку.

Сев на перину и взяв кусок рыбы, я приступил к еде. Мама сделала то же самое, Маар особого приглашения не требовала и уже доедала второй кусок. Рыба закончилась быстро. И начался разговор, которого, судя по всему, мама не очень хотела.

– Мама, – начал я, – где Ида?

– Ее больше нет, – тихо ответила мама. После этих слов я встал и, чтобы скрыть какое-то странное чувство, названия которого не знал, взял перину Иды и засунул в маленькое окошко, чтобы из него не дуло. Все мы внутри лодки погрузились в темноту. И мне стало легче. Можно было не держать свои эмоции в себе, а хоть как-то давать им выход, мимикой, жестами, но только не голосом, чтобы мама и сестра не поняли, что я боюсь.