Воздушная зачистка - Валерий Рощин

А пока, исходя из загрузки вертолета, количества топлива в баках, температуры наружного воздуха и мощности движков, экипажи «вертушек» забирались над аэродромом на максимальную высоту — 3500–5000 метров и чувствовали себя в относительной безопасности. Даже днем…

Дверца пилотской кабины распахнулась; в проеме появилось довольное лицо бортового техника.

— Почти приехали! — доложил он пассажирам, — сейчас начнем снижение.

Народ оживленно завозился, загалдел.

Штабистка Верка отложила книгу, выдернула из кармашка носовой платок и вытерла шею — в кабине вертолета, невзирая на большую высоту, все одно было жарко. Не спасал и ветерок, врывавшийся в открытые округлые иллюминаторы. Полная женщина аккуратно сложила платочек и глянула вниз… При скорости в сто шестьдесят километров в час казалось, будто вертолет не летит, а висит на одном месте. Лишь хорошенько присмотревшись к зеленой массе, заполнявшей извилистую пойму реки Кабул, или к желто-коричневым холмам, проплывавшим в жарком мареве под брюхом «восьмерки», можно было заметить слабое движение. Вздохнув, она сызнова раскрыла роман — до посадки еще оставалось время…

Вынырнувшее из предгорий узкое тело небольшой ракеты никто не видел: ни экипажи «вертушек», ни их пассажиры. Выпустив заряд из ПЗРК, бородатый стрелок в чалме отбросил пустой контейнер и уставился на секундную стрелку наручных часов. Расчетное время полета ракеты до цели — четыре-пять секунд.

На пятой секунде второй вертолет основательно тряхнуло. Он просел; издал оглушительный выхлоп, после чего в небе осталось черное облако, а в салоне резко пахнуло гарью.

Обе пассажирки разом взвизгнули, ухватились за сидевших рядом мужчин; книжка закувыркалась по полу.

Речевой информатор ровным женским голосом вещал в наушниках экипажа:

— Борт «1631», пожар в правом двигателе! Борт «1631», пожар в отсеке главного редуктора! Борт «1631», отказ основной гидросистемы!..

Командир отдавал четкие команды:

— Надеть парашюты! Бортач, сорвать блистеры! Пассажирам и экипажу за борт!..

Правый летчик — тщедушный паренек невысокого роста, пытался покинуть горящую машину через проем своего аварийно сброшенного блистера, но впопыхах зацепился ремнем автомата за какой-то торчащий кронштейн. И, разорвав невероятным усилием прочнейший материал, рассчитанный на чудовищную нагрузку, первым ушел к земле.

Каким-то чудом среди летевшей в Союз группы затесался майор-вертолетчик. Однажды ему довелось гореть на своей «вертушке». Гореть капитально. Но выжил. И сумел посадить пылающий борт. В память о той истории на левой щеке осталось темное пятно ожога.

Не растерявшись, летун схватил один из валявшихся на полу парашютов, накинул его лямки на орущую худенькую девушку, застегнул замок и вышиб пинком из вертолета. Бедняжка толком и не успела опомниться.

В то же время другие офицеры лихорадочно обряжались в спасительную амуницию и в спешке покидали горящую машину…

Майор обернулся к толстухе:

— Чего расселась?! Бегом сюда!!

Не тут-то было.

— Не нада-а-а! Мамочка-а-а!.. — голосила та, ухватившись за складное кресло.

— Иди, сказал! — схватил он ее за руку.

Но та и не думала подчиняться: в глазах застыл ужас, по бледному лицу катились слезы. Вцепившись зубами в запястье летчика, она вдруг заорала дурным голосом:

— Не тро-огай меня, сука! Оставьте меня зде-есь!

Все стремительнее теряя высоту, вертолет горел, дымил и заваливался на бок. Из пилотской кабины кричал командир:

— Прыгай, майор! Какого хрена тянешь?! Еле держу машину!..

А тот все еще не оставлял попыток силой напялить ранец на обезумевшую от страха женщину. Верка визжала, брызгала кровавой слюной, извивалась и не позволяла надеть на себя лямки.

— Будешь прыгать? — в последний раз спросил вертолетчик.

Она отчаянно замотала головой, побелевшие пальцы намертво «приросли» к металлическому каркасу кресла…

Крен достиг почти девяноста градусов — внизу зловеще мелькали молотившие лопасти. У оставшихся на борту имелось не более трех секунд на спасение. Еще немного, и последний шанс превратиться в пустой пшик.

Понимая, что с одуревшей бабой не справиться, командир загнал триммер ручки управления в крайнее положение, выбрался из пилотской кабины и, схватив в охапку бортача с майором, вывалился за борт. Все трое пролетели в каких-то сантиметрах от рассекающих воздух лопастей…

Двое из пассажиров этого несчастливого рейса разбились сразу: у первого не сработало автоматическое раскрытие парашюта, а кольцо, вероятно от волнения, он отыскать не сумел; второй в спешке неправильно надел ранец.

И все же над горами близ Кабула зависли десять ослепительно-белых куполов. А через несколько мгновений внизу взорвался упавший Ми-8…

Услышав выдаваемые в эфир фразы речевого информатора, командир звена поспешил доложить об аварийной ситуации на аэродром Кабула. А потом носился вокруг плавно опускавшихся парашютистов и что есть мочи лупил по «духам», дабы спасти хоть кого-то из своих товарищей. Ведь душманы не сидели сложа руки, а прицельно расстреливали с земли уцелевших русских.

Четыре вертолета поисково-спасательной группы примчались к месту приземления через одиннадцать минут после получения сигнала «бедствие». Отогнав обнаглевших «духов», они собрали всех: и выживших, и тех, кому не повезло.

Взлетев, взяли курс на Кабул. В грузовой кабине одной из «восьмерок» на окровавленном парашютном шелке лежали тела восьмерых погибших. Рядом стояла парашютная сумка с останками штабистки Верки: часть прокопченной грудной клетки, изуродованная голень со стопой, кусок руки в почти непострадавшем рукаве новенького костюмчика из дефицитной синтетической ткани.

Майор-вертолетчик, вероятно, родился в рубашке. Судьба опять ему улыбнулась. Вначале не раскрылся парашют. Не помогли ни прибор автоматического раскрытия, ни вытяжное кольцо. Он летел спиной вниз. До этого приходилось не раз прыгать с высот вдвое меньших, потому «задницей чувствовал» оставшийся у него запас. И догадывался: клапан парашютного ранца не открывается из-за застрявшей в металлическом конусе шпильке. Другой причины быть не может.

Неторопливо, словно до земли еще было не меньше километра, нащупал проклятый клапан, нырнул под него ладонью.

Вот он, сука! Конец оборванного тросика. Потянув за него, ощутил сильный рывок.

Все. Лямки наспех пристегнутой подвесной системы больно врезались в тело, но главное — исправный купол белеет над башкой. Можно отдышаться.

Оглядевшись, заметил других пассажиров, успевших покинуть сбитую «восьмерку». И вдруг рядом, меж расходящихся веером строп, пропела пуля, а снизу донеслись частые хлопки. «Духи» палили по парашютистам из автоматов и винтовок.

Личное оружие перед возвращением в Союз майору пришлось сдать — отвечать душманам, пока болтался под куполом, было нечем. Оставалось одно: раскачиваться на стропах, словно на детских качелях, чтоб максимально усложнить противнику задачу и не дать себя подстрелить как глухаря на ели. Так и раскачивался, пока не долбанулся о матушку-землю…

А сейчас сидел между командиром сбитой «восьмерки» и бортачем, бережно принимал фляжку с обжигающим глотку алкоголем, нервно глотал разок-другой и передавал товарищам по счастливому спасению. Поначалу, спускаясь на парашютах, командир с борттехником посчитали майора покойником — тот просвистел к земле точно мешок со свеклой. Потом, углядев раскрывшийся у самого склона купол, аж разразились матом от радости…

Теперь сидели чуть не в обнимку и молча глушили спирт. За такой счастливый исход просто грех не напиться.

Майор при этом размышлял о жизни и смерти; о новейшем «Стингере», с которым, вероятно, только что довелось «познакомиться». А также о том, что, пожалуй, стоит запомнить сегодняшнее число. Запомнить и до конца отпущенного Богом срока отмечать как второе рождение…

Глава первая

СССР. Белоруссия

Витебская область, Полоцкий район, поселок Боровуха

Май 1986 г

Я — Шипачев Константин — самый молодой командир звена Ми-24 276-го Отдельного боевого вертолетного полка. Мне всего двадцать пять. Ровно четыре года назад окончил Сызранское высшее военное авиационное училище и сразу попал по распределению в этот полк, расквартированный в Витебской области. Успел налетать семьсот пятьдесят часов; стал военным летчиком второго класса. Живу в офицерской общаге по соседству с такими же молодыми и беззаботными холостяками, в числе которых и девять моих однокашников. Но тесные дружеские отношения установились только с двумя: с Сашкой Малышевым и Генкой Сечко. Их неплохо знал еще в училище…

Нашей эскадрильей командует Сергей Васильевич Прохоров — простой владимирский мужик, окончивший ДОСААФ и не имеющий высшего образования. Толковый и смелый летчик, добрейший души человек, отличающийся прозорливостью ума и безграничной порядочностью. В полетах частенько напевает песни и любит беззлобно подшутить над молодыми коллегами.