Тёмная сторона света. Бесконечная книга, часть вторая - Андрей Пермяков

Уезжать пришлось чуть раньше и не на машинах. «Радио 7» сказало, будто от Москвы во всякую сторону обильный снег и автомобильные пробки. Конечно: накануне праздника все хотят на дачу, особенно в феврале. Пришлось изобрести себе неотложное дело на юге города. Убежал с работы, переоделся в стопное рюкзачок взял.

К счастью, у нашей конторы много партнёров в районе станции метро «Каширская». Там работает очень славный доктор наук, заведующая лабораторией. С ней интересно пить чай и слушать про инопланетян. Когда их поколение было по возрасту похожим на наше теперь, вокруг казались инопланетяне. Даже следы оставляли. А потом, может, инопланетяне везде стали. Екатерине Владимировне семьдесят, но чай с ней пить всё ещё интересно. А в этот раз бы она, вероятно, удивлялась, зачем на мне ярко-красная куртка с отражающими свет полосками и чёрные берцы. Ей бы я, думаю, тоже про инопланетян чего-нибудь сказал. Начальник одного из участков в нашем цехе, ехидный Толик, видя меня такого, декламирует:

Итак, начинается песня о перце,

О перце, обутом в ментовские берцы…

Завидует, наверное. Но 19 февраля мы с Екатериной Владимировной чая не пили. Я, на вахте пакетик оставив, отправился мерным шагом римского легионера на остановку автобуса номер 192. В салоне многие ругали мой рюкзак. Маршрут действительно всегда переполнен. Зато везёт он сразу на платформу «Москворечье», откуда славно ехать к югу, притворяясь, например, курортником.

Забавное место это Москворечье. Река близко, а её не видно. Даже и с железнодорожного моста. Теперь, кстати, там совсем нечего делать: тульские электрички, кроме самой последней, девятичасовой, станцией брезгуют. Но тогда, в 2010-м, останавливались. Билет до Подольска стоил 33 рубля, а дальше он не нужен. Там контролёры насовсем кончаются.

За окном не происходило ничего. Сначала небо слилось с землёй в одинаково белое, а за станцией Чепелёво сделалась ровная, сизая муть. Стал читать книжку стихов Алексея Дьячкова. Я вообще-то к нему в Тулу и ехал. Хорошая книжка, в жёлтой и белой обложке, но тут не совпала чего-то. Решил спать. Только сначала билет подготовил – вдруг опять контролёры пойдут, хоть и не должны. Или ревизоры. Покомкав проездной документ, оборвал пункт назначения, спрятал в щель меж сидением и желтоватой обшивкой стенки. В электропоездах системы ЭР2Р, не подвергавшихся капитальному ремонту, покрытие вагона изнутри кажется похожим на человеческую кожу. И будто по этой причине переживал я и для успокоения нервов мял билет.

Но спать так и не лёг. Наоборот: стал придумывать планы на поездку. Сегодня была пятница, дальше два стандартных выходных, потом день, переделанный из простого в предпраздничный, ещё 23 февраля законное, а дальше отпуск. Плохо, когда отпуск в феврале, но надо. Ориентировочно – три недели. Конечно, можно позвонить и тогда будет дольше. Начальство хорошее, понятливое. Додумав путь примерно до Воткинска, уснул.

И проснулся сразу. В районе Серпухова от головы поезда к хвостику его стали мигрировать компании людей, прихватывая тихо сидевших пассажиров. Значит, шли новые ревизоры. Я бежать загордился, имея в запасе готовый билет. Действительно, станции через три появились мадам и мсье в красивых униформах. Усатый быстро пробежал свою сторону, а дама ко всем цеплялась. Разбудила неспящего меня:

– Ваш билетик?

– Так проверяли ведь уже. Я вот его выкинул, сейчас поищу.

Ленивым таким голосом, барским. Протягиваю несообразно скомканный талончик. Тетенька его долго расправляет и сразу укрепляется в правах:

– Вы кого обмануть хотите? Я шеснаццоть лет на железной дороге работаю! Взяли билет на одну зону и ехайте! Платите.

– Ну, это…

– Платите или выходите отсюда.

Ладно. Потопал, сопровождаемый презрением законных пассажиров, до заднего вагона. Обычно этого бывает достаточно. Не деньги ж требуются надзирающим, но власть. Сел на краешек скамейки, явив покорный вид. И мужик-контролер, проходя мимо, кивнул, надменно улыбнувшись.

Тетка же заинтересовалась вдругорядь. Она, понятное дело, обладала перманентной завивкою. Вот почему? Сидела ведь когда-то с подружками-брюнеточками и другими тоже подружками у подъезда в каникулах после седьмого класса. Смеялась, наверное, над продавщицей арбузов с такой вот укладкой волос. А потом сделалось ей тридцать пять лет, и у самой на голове вырос перманент. Арбузы тогда, в восьмидесятых, кстати, были ровно-зелёного цвета, отличные от изображённых в букваре. Теперь арбузы полосатые, а на голове у дамы – экие кудри. Так надо, вероятно. У Николая Лескова тоже исполнялось дворянкам пятьдесят, и надевали они чепец, принудительно делаясь старушками.

Ушёл в последний тамбур. Достала и там. На станции Тарусская, перебежав через пару вагонов вперед, сел. Она меня снова нашла. Начались весёлые догонялки. Наверное, девушка и вправду трудится на железнодорожном транспорте шестнадцать лет, а значит, мы примерно ровесники. Вот годиков тридцать назад могли бегать друг за другом, всех умиляя. И лет двадцать пять назад тоже могли бы, но уже с лёгким эротическим подтекстом. А так только народ смешили. Нет, я ее понимаю. Столько лет общаться с жадным до халявы быдлом – хоть кто озвереет.

В очередной раз мадам настигла меня в тамбуре первого вагона:

– Я как-то в людях разбираюсь уже. У вас есть деньги.

– Вы так говорите, будто это плохо, когда у человека есть деньги…

– Платите! Или я милицию вызову.

Милиция действительно могла б деньги найти, они у меня в кармане были, восемь тысяч. И ещё много на карточке: целая зарплата с отпускными. Но азарт обману – он ведь сладок? В принципе, я был согласен на почетную капитуляцию: до Тулы оставалось станций шесть это одна, максимум, две зоны. Скажем, 25 рублей дать бы можно, но тётка настаивала на сумме в десять раз больше.

– Не будете платить?

– Ну… нет.

– Выходите.

Мощно шагнула в кабину. Я собрался очередной раз перебежать в другой вагон и, в общем-то, стартовал, но едва поставил на перрон вторую ногу, как двери во всей электричке закрылись. Это она машинистам скомандовала. Так-то им нельзя высаживать безбилетников на платформах, не оборудованных тёплым залом ожидания, тем более – зимой. Так они и не высаживали – я сам вышел.

Остановка в пустыне

Платформа Бараново оказалась дачной, летней такой. Там добровольно в феврале никто не выходит, а на будке нету даже расписания. Темно уже. До самого утра темней не станет. Потопал к огонькам и фонарям. Огоньки по мере приближения сделались маленькой деревней, а фонари – большим дачным посёлком с глухими металлическими заборами высотою пять метров.

Занятный пейзаж: лампочки горят, а ни одной живой души и окна тёмные. Получается компьютерная игрушка про апокалипсис. До места невольной высадки теперь было с полкилометра. Я забоялся. А тут ещё пришла немалая собака. К бродячим псам я испытываю смешанное чувство – аккурат между страхом и ненавистью. Реально, ничего больше. Удивительно глупые твари. С человеком, даже с очень плохим, можно немного говорить, а эта разве тебе ответит? Псина стала со мной играть, время от времени прихватывая за ботинок. Я ее увещевал, отступая обратно к электричкинской остановке. Метров за двести от перрона тварь отстала. Навстречу шёл мужик, толстый даже в сравнении со мной:

– Здравствуйте. Я вот тут по ошибке вышел. Как мне теперь уехать?

– А никак теперь. Только идти пешком по путям до Ревякино. Это близко, меньше километра, если летом.

– Ага. Спасибо.

Пошел. Видимо дядька попутал темы «меньше километра» и «меньше часа ходьбы». Находись на моем месте кто-нибудь смелый, например, Ваня Козлов, ему б всё казалось в радость, а я шел и собак боялся. И поездов тоже. Долго было тихо, а потом вперёд меня к станции Ревякино прогрохотал скорый Москва – Баку с очень красивыми шторами в мелкую клетку. От движения воздуха, сделанного поездом, напоперёк рельсовых путей ещё долго летели белые дракончики. Зачем-то было нетемно. Откуда зимой берётся свет – вообще загадка. Луны вот точно не видел. При Луне куда страшнее. Те, кто появляются, когда она полная, гораздо хуже собак. Очень давно я в них боялся верить, а потом знакомый священник всё объяснил. Верить в плохо изученных существ можно, им поклоняться только нельзя. Так в Символе Веры сказано. Я вот не поклоняюсь. Порою говорю с лесом – и ладно. Но одно дело лес, а другое – те, кто приходят при Луне. С ними разве поговоришь? Фонарей сначала тоже не было, а затем они появились далеко впереди. Там, значит, уже Ревякино.

О собаках и других неприятностях думать не хотелось – хотелось думать о книжках. Вообще, я сначала про кондукторшу эту подумал: ей, наверное, скучно очень жить, раз она вот так развлекается. Значит, работа унылая. А людей, у кого унылая работа, следует жалеть. Больше решил в электричках бесплатно не ездить. Игра – это когда всем весело, а тут получилось мне весело, а тётке – грустно.