Кремлевский волк - Стюарт Каган

- Дядя Лазарь? - бормочу я.

Он кивает. Я стою лицом к лицу с самим Волком.

Дверь широко открывается, и массивная фигура отступает в сторону. Он ничего не говорит. Приглашение затягивается. Я переступаю порог. В нескольких шагах гостиная. Слева от себя я уголком глаз замечаю небольшую кухню.

В комнате темно. В самом дальнем ее конце есть окно, выходящее в парк. Макушки деревьев располагаются прямо на уровне подоконника. Я быстро осматриваюсь кругом, зная, что он все еще стоит в коридоре и следит за мной.

Комната обставлена старой мебелью из темного дерева. Мебель выглядит весьма тяжелой. Диван покрыт зеленым покрывалом, рядом стоят два кресла. На подлокотниках и на спинке кресел лежат салфетки, несомненно, видно прикосновение женских рук. Я показываю на них рукой.

- Это Майя, - говорит он. - Она приходит ко мне один раз в неделю. Она делает уборку и приносит продукты. Она хорошая, и я искренне ее люблю.

Майя - его дочь. На стене весит небольшая полка. Она заполнена множеством фотографий в позолоченных рамках, показывающих разные стадии жизни дяди Лазаря, включая фотографии его соратников. Больше всего изображений Сталина. Если бы я не знал, где я нахожусь, то мог бы подумать, что это квартира Сталина. Одна фотография привлекает мое внимание: дядя Левик и Моррис стоят у входа в ателье Морриса в Филадельфии. Этот снимок, вероятнее всего, был сделан лет пятьдесят тому назад. Я протягиваю руку и касаюсь фотографии, но вдруг слышу «Не трогай!» и отхожу от полки. Лезу в карман пальто и достаю оттуда конверт. Не произнося ни слова, протягиваю ему. Он уже прошел в комнату и стоит недалеко от меня. Его присутствие подавляет. Хотя комната невелика, и он больше не является тем значительным и всемогущим человеком, кажется, что он заполняет собой все пространство в комнате и целиком доминирует в ней.

Он берет из моих рук конверт и идет к окну, где освещение лучше. Он не пользуется очками. Он пристально изучает его содержание. Я тщательно отобрал семейные фотографии перед поездкой в Россию. На многих из них изображен я, это служит целям удостоверения моей личности. А одна фотография дяди Левика и Морриса вообще является идентичной той, что стоит на полке. Немного погодя, он кивает и опускается в кресло. Он по-прежнему не предлагает мне сесть.

Из другого кармана я вынимаю небольшую коробку, содержащую пирог с изюмом, который я купил в магазине «Березка». Его брови поднимаются, и он кивает мне на кресло. Теперь он пристально рассматривает меня с головы до ног. Он смотрит на фотографии, а потом переводит взгляд на меня. Так продолжается какое-то время. Наконец, на его лице читается удовлетворение.

Минуты идут одна за другой, и я отчетливо слышу тиканье настольных часов. Я никогда не слышал, чтобы часы так громко тикали. Это становится невыносимым. Вдруг к своему удивлению я замечаю, что этот человек проявляет признаки беспокойства и нетерпения. Чувствую, как стены надвигаются на меня, меня кидает в жар, и во рту становится сухо.

Я хочу что-то сказать, но не могу подобрать подходящих слов. Резкий голос звучит опять, но то, что я слышу, не помогает.

- Зачем ты приехал? - произнес он.

Только одно слово. Он ждет.

В Америке бы я ответил: «А почему бы нет?». Но я знаю, что сейчас это прозвучало бы глупо. Я должен иметь убедительную причину, я подчеркиваю: убедительную. Если бы я сказал ему, что я здесь потому, что собираюсь написать книгу, то через секунду я очутился бы на улице и, скорее всего, в окружении КГБ. Нет, надо быть осторожным. Я думал об этом весь прошедший год и до сих пор не решил, что же я скажу.

- Из-за этого, - произнес я, указывая на фотографии, лежавшие на его коленях. - Я так много о вас слышал. Мне хотелось встретиться с вами и узнать побольше о своем деде и своем прадеде. Я горжусь своей семьей. Я читал о вас в газетах. Мне необходимо было вас увидеть.

Мой язык совершенно пересох.

- Это не все, - произносит он.

Фраза звучит не как вопрос, а как утверждение.

- Да, это не все, - отвечаю я. - Я хочу съездить в Кабаны и увидеть семейное гнездо. Я хочу узнать…

Я останавливаюсь и улыбаюсь.

- Дядя Лазарь, мне даже хочется узнать, как Буба готовил этот замечательный чанг, - говорю я, имея в виду блюдо, которое я помню с детства.

Дядя Лазарь откидывает свою голову на спинку кресла и улыбается. Кажется, перед ним открылись ворота его прошлого. Старого сукиного сына тронуло упоминание такой простой вещи как терпкое тушеное мясо. Мне показалось, что в нем таки появилось желание поговорить. Будет ли у меня другая возможность? Если Майя приходит сюда только раз в неделю, с кем ему еще говорить? Может быть, я как раз оказался в нужном месте в нужное время? Может быть, мне просто везет? Если бы он только заговорил, я бы не упустил своего шанса. Если бы он только заговорил…

- Действительно, надо знать секрет, чтобы приготовить чанг. Но я его не знаю. Что касается меня, я по-прежнему люблю выпить чашку крепкого душистого чая. Не откажешься от чая с этим аппетитным пирогом?

Я быстро поднимаюсь. Он машет на меня руками. Он позаботится о чае. Он поднимается с кресла и направляется в сторону кухни, не сводя с меня глаз.

- Сначала попьем чаю с пирогом. А потом ты мне расскажешь про каждого на этих фотографиях. Идет?

Он останавливается и смотрит на меня.

- Договорились, - отвечаю я.

- Первым делом - это.

Он поворачивается ко мне спиной. Я закрываю глаза и откидываюсь на спинку кресла. Я не решаюсь посмотреть на часы. Начало положено. От фотографий мы перейдем к его жизни.

Мне уже не жарко. Меня начинает бить мелкая дрожь. Очень хочется горячего чая. Я уже знаю, что нам предстоит выпить много чая перед тем, как я уйду. Я рассматриваю фотографии. Как далеко они могут нас завести? Мысленно раскладываю их по порядку. Я жду чая и пирога. Я готов.

ПРОЛОГ.

5 МАРТА 1953 ГОДА.

Самая оживленная улица Москвы - Арбат. Эта улица тянется от Арбатской площади и идет к Смоленской площади. Арбат считается «сувенирным» местом столицы, вдоль которого выстроились магазины, рестораны, и где всегда много народа. Через каждые несколько кварталов возвышается огромная красная буква «М», обозначающая станцию метро. Везде можно видеть плакаты. Лозунги: «Слава Коммунистической партии Советского Союза» постоянно попадаются на глаза.

Вдоль улицы льются бесконечные потоки людей. Вежливость - явление неизвестное, и пешеходы часто толкаются. Тем не менее, все спокойно. Не шумно. Мужчины одеты в темные пиджаки, а женщины - в мрачные платья. У каждого в руках плетеная сетка, «авоська», в которую складываются покупки, если что-то удается купить.