Кочевники поневоле - Майкл Гелприн

По слухам, на этой же земле, когда на неё приходил март и делал её нейтральной, люди февраля ставили заслоны против апрелитов. Слухи, впрочем, подтвердить или опровергнуть было некому – как живут в феврале и в апреле, никто из октябритов не знал.

Последний переход – вверх по пологому склону к горловине ущелья начали на следующий день, к вечеру. Похолодало, из рюкзаков и котомок были извлечены подбитые мехом вислоухого медведя и полевой рыси куртки. А за ними – шерстяные рукавицы и заячьи ушанки. Одежда у Курта была хорошая, медведя прошлой зимой он подстрелил сам. Потом двое суток на себе волок тушу в кочевье, впрягшись в волокушу, которую смастерил из шкуры подстреленного днём раньше трирога. Пастор Клюге тогда велел откупорить бочонок ржаного пива, и каждый в кочевье пропустил в честь Курта по кружке. А на следующий день с амвона походной церкви Клюге велел считать Курта Бауэра совершеннолетним – на год раньше срока.

Пересменка прошла быстро – за считаные полчаса прежний заслон собрался, командир отсалютовал на прощание Мартину Бреме, и шестнадцать человек, один за другим растворившись в покрывающем склон подлеске, двинулись в обратный путь. Домой двинулись, в октябрь, на восток.

– Бауэр и Кох, в охранение, – отдал быстрый приказ Железный Мартин. – Остальным отдыхать!

Четырнадцать человек друг за другом втянулись в узкое жерло прорытой в склоне косогора землянки. Курт махнул рукой Фрицу Коху и выдвинулся западнее, к горловине – туда, где Ремень, переламываясь на вершине пологого склона и теряясь под ветвями растущих по обочинам лапчатых елей, уходил вниз в ущелье и дальше – в земли позднего ноября.

Кох спустился по восточному склону вниз, укрылся в корнях кряжистого выворотня. Охранение следовало нести по обе стороны – частенько декабриты на узких четырехвесельных берестяных ладьях обходили заслоны морем и нападали с тыла.

Курт постелил на землю телогрейку, прилёг на неё и умостил ствол винтовки между сучьев поваленной пряной сосны. Крепкий смоляной дух приятно щекотал ноздри и слегка кружил голову. Бодрствовать предстояло всю ночь, Курт устроился поудобнее и задумался.

Декабриты… Несколько лет назад никакой войны с ними не было. А были вместо набегов, заслонов, стрельбы и убитых ярмарки на ничьей земле, улыбчивые русые сероглазые девушки и парни с воротом нараспашку, навстречу ноябрьскому ветру. И отец ходил по рядам, весёлый, хмельной, азартно торгующийся с хитроватыми плечистыми бородачами и с ними же залихватски чокающийся, обмывая сделку. А Отто, по пояс голый, ступал в очерченный в палой листве круг для кулачного боя, октябриты криками и улюлюканьем подбадривали его, а люди декабря – своего бойца.

Отто… Он был на год старше и совсем не похож на брата, едва не полная ему противоположность. Широкоплечий, громкоголосый, круглолицый, общительный – в отца. Курт пошёл в мать, в покойную Анну Бауэр. Немногословный, как она, тонкий в кости, тоже, как она, и такой же белокожий. Теперь из всей семьи остался один Курт. Пастор Клюге не раз намекал, что неплохо бы ему присмотреть себе девушку, и даже брался сосватать Грету Браумюллер, дочку пастора из среднеоктябрьского кочевья. Курт отнекивался – Грету он видел пару раз, когда кочевья съезжались на праздник урожая, но дело даже не в том, что она ему не нравилась. И даже златовласая гордячка Бланка из раннего сентября ни при чём – Курт отдавал себе отчёт, насколько безнадёжна его годичной давности влюблённость. А дело в том, что… спроси его, он сам бы не сказал в чём. Видимо, поломалось что-то в угрюмом девятнадцатилетнем парне после смерти семьи. Курт чуть ли не физически чувствовал неисправность в молодом и сильном тренированном теле. Он не мог бы сказать, что именно пришло в негодность, но результат вполне осознавал. Стало неинтересно жить. Уныло и скучно. Повседневные дела и заботы начали тяготить, охота перестала быть в радость, даже проповеди в церковной школе, в которых пастор растолковывал, как Господь устроил мир, казались блёклыми и вызывали если не отторжение, то зевоту.

Декабритов Курт увидел под утро, едва из-за восточного края ущелья выплыл обод тускло-серебряного диска Нце. Десятки фигур метнулись ниже по склону между стволами и, укрывшись за ними, замерли. Страх ожёг сердце, огненной волной прокатился по груди и болевым спазмом стиснул желудок. Первым порывом было немедленно бежать. Курт с трудом подавил его – подставить декабритам спину означало смерть. К тому же был ещё и заслон – четырнадцать спящих, доверивших ему свои жизни.

Курт рванул затвор и выпалил в воздух. Звук выстрела прогремел сквозь подлесок, ударил в склоны гряды, отразился от них эхом, а миг спустя с востока отозвалась винтовка Коха, и Курт понял, что это означает: их окружили, и атака будет с обеих сторон.

– В цепь! – закричал за спиной у Курта выскочивший из землянки Железный Мартин. – Первое отделение – на запад, остальные за мной.

В пяти шагах слева от Курта бросился на землю плашмя Адольф Хайнеке, вывалил винтовку на ствол поваленной пряной сосны. Справа, отклячив толстый зад, вполз под развесистый черничный куст Густав Штольц. Несмотря на комплекцию и излишки веса, двигался он сноровисто и проворно.

Севернее, у подножия склона, кто-то выстрелил раз, другой.

– Не стрелять! – прокричал Штольц. – Огонь только по моей команде! Патроны беречь, мать вашу!

Наступило затишье, то самое – выматывающее нервы и душу, то, которое перед боем. Хайнеке повернул оскаленное, перекошенное страхом лицо к Курту.

– Т-ты их видел? – запинаясь, спросил он. – С-сколько их?

Курт не ответил. Декабритов он не считал, да и не успел бы посчитать, даже задайся такой целью. Однако на то, что их не меньше полусотни, мог бы поспорить. И, значит, столько же сейчас готовится к атаке с тыла. Подобраться незамеченными не удалось, но это их наверняка не остановит. Численное преимущество велико – заслону не устоять, сопротивление сомнут и подавят.

Внезапно Курт ощутил, что страх ушёл. Вместо него появилось даже некое любопытство: как это будет, когда умрёшь. И если правда то, о чём говорил пастор Клюге, то вскоре он увидит маму. И отца, и брата Отто. И они все вместе станут совершать Великий Круг, но уже не на земле, а на небесах. И не будет на них войн и болезней, а еды будет вдоволь, и всего вдоволь, и…

Курт не додумал. Десятки фигур разом отлепились от укрывающих их стволов и рванулись в перебежку.

– Огонь! – истошно заорал справа Штольц.

Больше полусотни, понял Курт. Гораздо больше. Он вскинул винтовку и выпалил по ближайшей движущейся цели. Одновременно выстрелы раздались слева и справа, а миг спустя и за спиной – обе цепи заслона огрызнулись огнём.

Курт мимолётом удивился, почему нет ответного огня. А потом стало не до удивлений. Фигуры нападающих стремительно приближались, выстрелы по обе стороны хлопали уже беспорядочно. Курт перезаряжал, стрелял навскидку, не целясь, вновь перезаряжал и стрелял опять. Он не знал, попал ли в кого-нибудь, следить за результатом стрельбы было некогда. Фигуры бегущих неумолимо приближались, нарастали, множились. Вот ближайший уже в двадцати шагах. Курт вскинул винтовку навстречу, с такого расстояния промахнуться было невозможно. В этот момент длинные светлые волосы метнулись на ветру, и он успел понять, что перед ним девушка, и рвануть цевьё в сторону и вверх, уводя от неё пулю.

– В ножи! – отбросив винтовку, раскатисто прокричал Густав Штольц. – Врукопашную, парни, покажем этой сволочи!

Курт выдернул из-за пояса нож, подобрался, метнулся из-за ствола навстречу долговязому рыжему парню в распахнутой на груди гимнастёрке. Рука с ножом описала дугу, метя в горло, но рыжий внезапно с ходу рухнул в ноги, подсёк. Курт перелетел через него, сунулся лицом в землю. Вскочил и сразу присел, выставив нож навстречу набегающему бородатому здоровяку. Сзади пронзительно заверещал Адольф Хайнеке, потом крик оборвался, и Курт, оттолкнувшись от земли, бросился на бородача. Он не успел понять, что произошло. Крестообразный взмах руками, и нож вылетел из ладони, а в следующий момент чудовищной силы удар в лицо, оторвав Курта от земли, швырнул его спиной на поваленный ствол. Боль взорвалась в голове, кровавый туман застил глаза, и сознание улетело прочь.

Глава 2

Ноябрь. Снежана

Снежана не успела даже толком испугаться. Вскинутый из-за дерева винтовочный ствол, выстрел, оттолкнувший, грудью заслонивший её Медведь, короткая рукопашная, и всё закончилось. Атакующие подавили сопротивление октябрьского заслона меньше чем за минуту.

Фрол наскоро провёл перекличку. Отряд потерял четверых, трое были ранены. По головам насчитали пятнадцать пленных, ещё один был убит, и тогда Фрол сказал, что операция удалась, и зычно крикнул: «Уходим!»

Отряд разделился. Лодочники двинулись вниз по восточному склону к подножию Северной гряды, остальные погнали пленных вдоль по Ремню на запад.