Семь нот молчания - Екатерина Горбунова

Проводив Эллу взглядом, Лиля вздохнула. Музыка всегда была частью ее жизни. И за неимением голоса Лиля ничего не имела против музыкального фона к своим мыслям.

Глеб резко захлопнул крышку, словно инструмент был в чем-то виноват перед ним. По струнам пробежала звуковая волна, как дрожь по живому телу в ответ на удар. Почему-то это разозлило еще сильнее. Юноша неуклюже развернулся, с громким треском уронил стул, некстати оказавшийся на пути, и в несколько шагов добрался до окна.

Поискал ручку – убрали. Кто бы сомневался. Воздуха катастрофически не хватало. Сиплое дыхание вырывалось из-за стиснутых зубов, голова кружилась, подташнивало, будто до одури накатался на карусели. Случилось с ним такое однажды: поспорил на десять билетов на «Полет» и выиграл. Лучше бы проиграл.

– Что, Глебушка? Что? – Подскочившая сзади мама начала гладить по голове, как маленького. – Испугался, да? Стул я не убрала.

Юноша дернулся в сторону, подальше от теплых заботливых рук.

– Мама! – помотал головой. – Я не маленький! Привыкну.

– Конечно.

Она засуетилась, начала деловито разбирать вещи из коробок, создавая видимость, что все нормально.

Раздражение захлестывало все сильнее.

– Окно открой, – попросил сквозь зубы.

– Холодно же. Дождь идет с утра.

– Форточку. – Глеб старался говорить предельно вежливо, иначе мать опять начнет плакать, утаивая всхлипывания, будто он не слышит.

Она порылась в коробке, приладила найденную ручку и повернула ее вверх.

Воздух пошел, но облегчение не наступало. Юноша оперся руками о подоконник и прижался лбом к прохладному стеклу. Шорох дождя успокаивал. Глеб представил, как мелкие капли рисуют на окне дорожки, параллельные и пересекающиеся. Как влага скапливается внизу, растекается по уголкам. Будто слезы.

Мать снова подошла, прильнула сзади, обняв за плечи. Какой она маленькой ощущалась сейчас, худенькой и слабой. Поэтому Глеб особенно не любил, когда мать плакала. Ему с раннего детства казалось, что с каждой капелькой она истончается и истончается, пока однажды не исчезнет совсем. Сейчас-то он знал, что это не так, но… Пусть лучше плачет погода.

– Какой здесь двор?

– Двор как двор, самый обыкновенный. Кусты голые, лужи. Но очень удобно, что нет сквозного проезда для машин. Можно будет гулять.

– Машин? – Глеб повернулся к матери. – Здорово, что у нас теперь нет машины, да? Никакого беспокойства.

– Я… не имела в виду…

Да все он знал, что она имела и не имела. До аварии мать была деятельной и веселой. Убегала на работу, постоянно что-то напевала или щебетала по телефону, встречалась с подругами. А сейчас ей приходится сидеть с сыном, казалось бы, уже взрослым, еще недавно самостоятельным и даже успешным.

Работает в семье один отец. С утра до ночи. Иногда и ночью не приходит. Нет, Глеб ничего плохого не думает. Но мать расстраивается. И за это юноша злится на отца. А тот всегда находит оправдание: мол, лечение дорогое.

И правда, дорогое. Квартиру обменяли вот. На меньшую и в другом районе. Половину мебели продали, подаренный фондом рояль – да он бы и не влез в габариты этой трешки. Хорошо, что осталось пианино. Глеб в свое время не разрешил от него избавиться, такого старенького, непрезентабельного, потому что всегда считал верным соратником, разделившим первые победы и разочарования. Потертые клавиши помнили юношу маленьким, любопытным малышом, играющим унылые гаммы и незамысловатые пьески.

– В нашем подъезде хорошие люди. Много пенсионеров. Но есть и молодежь, над нами живут две девушки. Одна такая говорливая, яркая, студентка, наверное. А другая какая-то дикая. Я с ней здороваюсь, а она только кивает. Школьница еще, похоже.

– Ма-а-ма-а-а, – протянул Глеб, неохотно отвлекаясь от вязкого болота своих мыслей.

– А что? Я же просто рассказываю.

Ему не надо было видеть, чтобы знать, что мать сейчас теребит пальцами прядь волос. Лучше бы коробки разбирала. Он опять прислонился к окну. Дыхание медленно выравнивалось. Захотелось спать. И плевать, что сейчас – день, потому что для Глеба теперь всегда ночь. С недавних пор.

Звонок телефона отвлек мать. Ушла в другую комнату и разговаривает. Очень тихо. Так, чтобы Глеб не слышал. Как будто непонятно, что раз тихо, то о нем. Когда же они все угомонятся-то? Со своими сочувствиями, соболезнованиями, предложениями и советами. Уже больше года прошло!

Ощутив новую вспышку раздражения, Глеб постарался сделать глубокий вдох. Еще один. Третий. Как учил психолог в больнице. Черт!

Он не мог видеть, что внизу, под окнами, стоит девушка в неброском сером плащике и удобных туфлях на невысоком каблучке.

Она с любопытством изучила лицо нового соседа. Строгое. Красивое. Без грамма женственности и жеманности. Темно-русые волосы. Не качок. Но и не дистрофик. Плечи широкие. Наверное, если и старше ее, то на год или два, не больше, а может, и вовсе ровесник. Отметила, что юноша ей знаком. Или это внешность такая, что кажется, будто уже где-то встречались?

И тут Лиля сделала то, чего, во-первых, от себя никак не ожидала, а во-вторых, никогда не делала: помахала парню. Махнула робко рукой, словно волосы поправляла с огромным замахом.

Видимо, это заразно: утром – старик-художник, теперь – она сама.

Сосед сделал вид, что ничего не заметил. Как стоял, так и остался стоять. Ну и хорошо, если честно! Лиля, глубоко вздохнув, резко развернулась и пошла вперед. Перемахнув через пару луж, поняла, что немного расстроена. Дойдя до угла, успела рассердиться. Сначала на соседа, потом на себя. А добравшись до остановки, устыдилась настолько, что готова была уходить из дома и возвращаться только затемно, чтобы, не дай бог, снова не встретить того парня. Но, уже садясь в автобус, умудрилась убедить себя, что незнакомец просто ее не заметил. Вот будь на ее месте Элла в своем ярко-розовом плаще, сиреневом берете и с развевающимся шарфом в тон, не заметить было бы невозможно. А она кто? Серая, неприметная мышка этой неприглядной дождливой реальности.

Полегчало. Уставившись в окно, Лиля подумала, что парень все-таки очень симпатичный. А судя по игре на фортепиано, еще и талантливый. Хотя опять же скоропалительные выводы. Откуда ей известно, что играл именно он? Может, кто-то из его семьи? А он пялился в окно со скуки.

Но тихий голос внутри настойчиво повторял, что играл именно этот парень. Не его мать, сестра, брат, отец, бабушка или еще кто. Он – и точка.

Уже подъезжая к своей остановке, Лиля почувствовала, как дернулся телефон, – эсэмэска. Отец. Наверняка интересуется, почему не отвечает Элла. Девушка швырнула телефон поглубже в рюкзачок.

Двери открылись. Лиля выпорхнула из автобуса и, открыв зонт, побежала на занятия.

Глава 2

Мама мыла раму

– Лиля!

Она уже успела спуститься по лестнице на две трети, когда услышала снизу оклик и увидела машину отца. Сегодня он приехал без водителя. Стоял в длинном черном плаще перед раскрытой дверцей и курил.

Парочка знакомых девчонок, спускавшихся следом, разинула рты от удивления. Отец был нечастым гостем в школе, и многие, наверное, считали, что, кроме сестры, у Лили никого нет.

Подошла. Потому что смыться повода не придумалось. Нелепо как-то получилось бы вдруг взять и убежать наверх, спрятаться за огромные двери, надеясь, что папочка не последует за доченькой.

– Так вас ждать? – Взгляд отца буквально впился в нее.

Видимо, Лиля невольно превратилась вся в знак вопроса. Про эсэмэску она, разумеется, забыла. А Элла ей тоже ничего не говорила, насколько помнится.

Отец нервно побарабанил пальцами по дверце авто. Капризно изогнутые губы выдали крайнюю степень недовольства.

– Пф-ф, зачем тебе телефон? Я же отправил сообщение.

Девочка пожала плечами. Вопросы к ней всегда носили характер риторических. Но отец не спешил пояснять. Порывшись на дне рюкзачка, Лиля извлекла сотовый и открыла чат: «Ждем на ужин 18 октября. Кафе „Меридиан“. ДР мамы».

Она сделала большие глаза. Насколько ей было известно, мама родилась летом.

– Ну? – Отец снял очки и начал протирать стекла.

Мысли он читать не умел, поэтому Лиля набрала на дисплее: «У мамы» – с максимальным количеством знаков вопроса.

– Если отбросить излишнюю принципиальность, то женщину, положившую на ваше воспитание двенадцать лет, вполне можно так назвать.

Девушка вздохнула. «Положившую» – вполне характерное слово. И характеризующее. Она не стала набирать, что мама бывает одна. Уж это-то отец должен понимать?

– Короче, нам с Региной будет приятно видеть тебя и Эллу. – Он сел за руль, не закрывая двери, поинтересовался: – Тебя подбросить до дома?

Лиля не стала отказываться. Уже темнело, дождь и не думал заканчиваться, а автобусы в это время ходили редко и набитые битком. Наверняка придется стоять в уголке, вдыхая мешанину из чужого амбре и мечтая присесть, потому что ужасно устали ноги.