Блокада молчания - Кирилл Казанцев

Хорошо хоть пленку постелили. Ну что за разгильдяи, право слово. Типичный русский бардак. Когда он спустился в неплохо обставленную кают-компанию на собственной, недавно приобретенной (пока еще и названия не придумал) яхте, эти экзекуторы уже оборудовали и оснастили полигон. Раскатали пленку, бросили на нее человека, с головы которого стащили картофельный мешок, привязали руки к крюкам на иллюминаторах для крепления жалюзи, ноги — к ножкам кушетки, обтянутой качественной кожей. Он корчился на полу, оборванный, распятый, как звезда, обливался потом. Глаза закатывались, дыхание тяжелело. Казалось, он теряет сознание. Мужчине было под сорок — худощавый, с венами на руках, на голове полнейший беспорядок, в лице ярко выраженная асимметрия, глаза выпуклые. Еще и истязатели потрудились, превратив лицо в отбивную и приделав под глазами два роскошных синяка.

— Чтобы порядок после вас остался, господа полицейские, — недовольно проворчал Павел Макарович. — А то знаю вас, нагадите — и ходу, а техничек, между прочим, нет. — «А Люсьен хрен заставишь», — подумал он. Павел Макарович всмотрелся: — Эй, терминаторы, вы не сильно этого подонка отхайдокали, он же богу душу отдает…

— Не волнуйтесь, товарищ полковник, все в порядке, — невозмутимо пробасил громила Мартынов — ходячий славянский шкаф с кулаками-арбузами. Интеллект — куриный, но смекалка с интуицией на высоте, а еще пробивная мощь и весьма убедительный экстерьер. — Сейчас мы его водичкой польем, и вырастет огурчик…

С этими словами он беззастенчиво забрался в зеркальный бар (на миг мордоворотов стало двое), выхватил оттуда ведерко с колотым льдом и высыпал на физиономию распятого гражданина. Оперативники сдавленно захихикали, но сработало — пленник задергался, распахнул глаза. И вдруг застыл. Дыхание вроде бы нормализовалось, заблестели глаза, обведенные морщинистой синью.

— Суки вы… — сообщил он тихо, но вполне отчетливо.

Четвертый опер, по фамилии Рябинчик, на вид представительный и «человекообразный», сокрушенно вздохнул, сжал кулак, но поменял намерения под выразительным оком хозяина.

— Обидно, Лев Васильевич, что мы с вами снова вынуждены встретиться, — мягко и вкрадчиво поведал полковник, вставая над поверженным телом. — С вами проводили задушевные профилактические беседы, пытались вас увещевать, надавить на совесть и благоразумие. Но все, как говорится, тщетно. Ваше поведение не выдерживает критики и становится опасным для общества.

— Для общества, полковник? — ощерился Лев Васильевич. — Какой вы циничный… Ваше общество погрязло в махинациях, злоупотреблениях, кровавых злодеяниях и чувстве безнаказанности…

— Фу, какая патетика, — поморщился полковник. — Вы же не перед компьютером, Лев Васильевич, ей-богу… Такое ощущение, что вы еще не выбрались из девяностых, правдоруб вы наш. До вас не доходит, что мы живем в другое время, властвуют иные законы, изменились люди, изменилось ВСЕ — и только вы продолжаете коптить по старинке. Итак, что мы имеем на сегодняшний день? Изгой, белая ворона, эстетствующий алкоголик и борец за справедливость — бывший журналист Зенкевич Лев Васильевич, изгнанный из всех средств массовой информации, где он имел честь трудиться, в том числе из всеми нами любимого «Вестника Кабаркуля», не собирается на покой. Он не хочет жить спокойной жизнью, выращивать виноград, яблоки и груши. Он собирает клеветнические, так называемые компрометирующие, материалы на приличных людей нашего города, в том числе на своего покорного слугу, придает им кажущуюся убедительность и прикладывает усилия, чтобы сбыть их в столичные следственные органы, в частности в Генпрокуратуру и в Главное следственное управление Следственного комитета. Зачем, Лев Васильевич? Ведь, согласно имеющейся информации, у вас весьма нездоровое сердце. Оно не тянет на пламенный мотор…

— Приличные люди? — Зенкевич закашлялся, лицо побагровело, глаза налились кровью. — Вы издеваетесь, полковник? Да таких прохвостов, как вы и ваша алчная компания, дорвавшаяся до власти, поискать надо… Кущевская по вам плачет… Впрочем, вынужден признать, полковник, участь Кущевской вам и вашим корешам пока не грозит. Слишком сильны у вас покровители в краевой администрации и выше, слишком серьезные дела вы тут обделываете, чтобы ваши коллеги из центра могли вас просто слить.

— Вот же падаль… — Сидоркин двинул страдальца по бедру, тот взвыл, начал извиваться, как червяк, захлебнулся слюной. Наклонился Ващенко, отправил в челюсть журналисту кулак, удар оказался выверен, ничего не треснуло. Затылок Зенкевича отпрыгнул от пола, как резиновый мячик, несчастный завыл, не в силах обуздать дикую боль. «Интеллигентно» улыбнулся опер Рябинчик. Выпятил губу здоровяк Мартынов, решивший временно не опускаться до избиения беззащитного.

— Не любите вы свой родной город, Лев Васильевич, не любите, — посетовал Вровень, сооружая ироничную полуулыбку. — Итак, поговорим о вашей последней затее, которую мы, надо признаться, едва не проворонили. Вы собрали клеветнические материалы на уважаемых людей города Кабаркуля. Тщательно это дело систематизировали, снабдили так называемыми доказательствами, датами, номерами счетов, сопроводили ваш опус ужасными криминальными подробностями, призванными внести убедительность в ваше творение, и сделали попытку переслать свое сочинение посредством Мировой паутины в одно из подразделений Следственного комитета. Попытка не увенчалась успехом, поскольку материалы перехватили здравомыслящие люди, действующие с нами заодно. Нехорошо, Лев Васильевич. Вы сделали попытку вовлечь в криминальную орбиту вашего покорного слугу — начальника полицейского управления Кабаркуля, городского главу господина Громова, ряд уважаемых государственных чиновников из мэрии и городского исполнительного комитета, наших славных депутатов, начальников нескольких служб, в том числе наркоконтроля, районного отделения Роспотребнадзора и санитарно-эпидемиологической службы. Вы опорочили судью Жереха, городского прокурора Петрова совместно со всеми его заместителями, председателя совета народных депутатов Заклинаева, руководителя отделения нашей правящей партии Бочкаря и многих других, без сомнения, достойных представителей руководящей верхушки нашего города. Страшные слова, Лев Васильевич. О круговой поруке, о творящихся в городе бесчинствах, о погрязшей в грехе элите, о надежных покровителях в Москве и крае…

— Послушайте, полковник, если я клеветник, то почему я здесь? — проговорил Зенкевич. — Весь избитый, окровавленный, церберы над душой стоят, посмотрите, как им хочется превратить меня в котлету. Отправьте в камеру, назначьте открытый суд, предоставьте адвоката. Полноте, полковник, для кого вы ломаете комедию? Посторонних нет. А о том, что происходит в городе, вы знаете не хуже меня. Знаю, что прокололся и в живых вы меня не оставите. Зачем эти трогательные сцены, полковник? Растягиваете удовольствие?

— Удовольствие среднее, Лев Васильевич. — Голос полковника отвердел, послышались металлические нотки. Он придвинулся поближе, навис над истязуемым. — Хорошо, мы не будем ломать комедию с трагедией. Вы и сами догадались, почему вы здесь, а не в камере или, скажем, не в земле, придавленный тяжестью бетонной плиты. В вашем послании, адресованном «на деревню дедушке», было много настораживающих подробностей — к примеру, номера счетов и названия банков, шокирующая в своей точности циркуляция денежных потоков, удивляющие подробности личной и общественной жизни отдельных фигурантов вашего эссе. Допускаю, Лев Васильевич, вы не такой уж бесталанный, вы въедливы и настырны, невзирая на ваши недостатки, в том числе прогрессирующую тягу к алкоголю. Вы неплохой профессионал в своей области. Но украсить свое творение такими подробностями, знаете ли, — это чересчур. Сорока на хвосте принесла? Добыть подобную информацию в одиночку вам не по силам. Никак, уж извините. У вас обязательно должен быть сообщник или сообщники, владеющие секретными сведениями. Если отмести лиц, которым вы предъявляете обвинения, то таких персон в городке наберется едва с десяток. Заместители, секретари, доверенные лица, члены семей. Скажите, Лев Васильевич, кто этот нехороший человек или эти нехорошие люди? И не говорите, что действовали в одиночку. Простите, не поверим.

— Почему я должен раскрывать вам тайну? — криво усмехнулся Зенкевич, справляясь с приступом кашля. — У вас работают неплохие сыщики, Павел Макарович. Один капитан Дементьев чего стоит… Отменный сыскарь, куплен и продан со всеми потрохами… Вот пусть они и работают, глядишь, чего-нибудь нароют…

— Но вы не скажете, Лев Васильевич? — с грустью в голосе уточнил Вровень.

— Зачем, полковник? — Пленник с натугой продохнул. — Какой мне с этого интерес? Вы меня все равно убьете…