Джон Леннон, Битлз и... я - Пит Бест

(Некоторые из участников создания «Касбы», сами родители сегодня, иногда наведываются к нам — поболтать о старых добрых временах).

Работы в подвале были почти закончены, гостиная первого этажа превратилась в раздевалку, женский и мужской туалеты тоже не забыли. Мо взвалила на себя организацию ресторана. И к дате открытия, назначенной на одну из суббот сентября 1958 года и приближавшейся семимильными шагами, нам оставалось только две вещи, чтобы наконец решить нашу задачу, но эти вещи были главными… Название клуба и группа, которая будет играть на торжественном открытии.

Именно Мо придумала название клуба после того, как несколько были отклонены.

— Почему бы не назвать его «Касба»? — сказала она. — Вы знаете песню «Пойдем со мной в Касбу!». Она прославилась как лейтмотив голливудского фильма 1938 года, снятого Джоном Кромвелем, который назывался «Алжир/Касба», с Шарлем Буайе в главной роли.

В действительности тот никогда не произносил этой фразы в фильме. «Как я мог это говорить, — комментировал он несколько лет спустя, — когда я уже был в Касбе?!» Но легенда оказалась живучей, так же как и та, которая вкладывает в уста Ингрид Бергман в «Касабланке» слова «Сыграй это снова, Сэм!». Но какая, в конце концов, разница!..

Затея привлекла молодежь в нашу «Касбу». Однако последний пункт задачи оказался действительно головоломным. Группы росли по всему Мерсисайду, как грибы, но трудность заключалась в том, чтобы выбрать подходящую.

Рут Моррисон, наша общая знакомая, которая принимала участие в создании клуба и пожертвовала средства на обустройство «Касбы», подсказала имя Кена Брауна, ее друга, который, может быть, смог бы нам помочь.

Они познакомились в одном из молодежных клубов Вест-Дерби, называвшемся «Лоулэндс», где она встретила его приятеля, некоего Джорджа Харрисона, — тот играл время от времени с группой под названием «Куорри Мен», о которой ей говорили, что она «совсем не плоха».

По-видимому, Джон Леннон создал «Куорри Мен» в шестнадцать с половиной лет,[2] — еще когда учился в Куоррибэнк Хай Скул. Пол МакКартни и Джордж Харрисон присоединились к группе позднее, а Кен Браун был всего лишь случайным человеком. Первоначальный вариант включал «чайный бас», который потом был отставлен, и теперь «Куорри Мен» несколько не дотягивали до нормального состава, тем более что у них не было барабанщика. Тем не менее Кен Браун был уверен, что группа нас заинтересует.

Первый раз он пришел на Хэйменс Грин в сопровождении Джорджа Харрисона, тащившегося сзади. Они нам сказали, что могут составить квартет с «кое-какими приятелями». Речь, естественно, шла о Ленноне с МакКартни.

Остальная часть группы явилась в «Касбу» за несколько дней до открытия. Джон сразу же производил впечатление лидера всей своей повадкой. Он выглядел раскованно и артистично, одетый в строгое сочетание черного с белым: поношенные белые брюки обтягивали его длинные ноги, как вторая кожа, черная куртка, черная рубашка, и завершали все это закрытые спортивные туфли, черные с белым.

Все члены «Куорри Мен» зачесывали волосы назад, по моде рокеров, подражавших Элвису или Тони Кэртису, с обязательными бакенбардами. Они были очень короткими по сегодняшним меркам, но у Джона, само собой, гораздо длиннее, чем у остальных.

Девушка со светлыми волосами и бледной кожей сопровождала группу. Она была нам представлена как Син — Синтия Пауэлл, которую Джон встретил в Ливерпульском художественном колледже, и на которой женился несколько лет спустя. Ко времени этого вечера в «Касбе» они были знакомы совсем недолго и только что решили появляться вместе.

Сначала Джон оставался равнодушным, щуря свои близорукие глаза из-за очков модели «госбезопасность». Но по прошествии пяти минут созерцания хаоса, предшествовавшего открытию «Касбы», у него уже появились собственные идеи, тогда как Пол и Джордж довольствовались вторыми ролями, молча соглашаясь.

Средняя комната, которая была больше всех остальных, за исключением бара, должна была стать местом главного представления; там же нужно было поставить музыкальный автомат.

— Мы будем играть здесь, — сказал Джон, указывая на место, где надлежало поместиться «Куорри Мен», — как раз перед автоматом.

Так и решили.

Тем временем мы еще не закончили работу и не могли остановиться даже чтобы послушать группу; слишком занятые, мы попросили их приложить свои усилия, чтобы «Касба» успела открыться вовремя; другими словами, если они отрывались от работы хоть на минуту, их толкали под руку.

Мо своим обычным, не терпящим возражений, тоном приказала Джону заняться белым потолком, который теперь нужно было покрыть черной матовой краской. Он согласился на это не прежде, чем преподнес нам несколько своих, выполненных в черном, рисунков: мужчины и женщины из числа его гротескных персонажей с животами в два пупка и ногами в три пальца, — всегда только с тремя пальцами! Затем они исчезли, чтобы никогда больше не появиться, под слоем черной блестящей краски.

Из-за своей близорукости Джон перепутал банки, и нам стоило около 50 фунтов исправить его ошибку.

— Мне очень жаль, — говорил он сокрушенно, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь свои очки, испачканные черной краской.

«Тем хуже, — подумали мы, — никто не совершенен!»

У нас была уже 1000 членов, оплативших взносы еще до открытия. Удивительная цифра, если принять во внимание, что «Касба» была без особых претензий — в общем, не слишком шикарна. Взнос составлял полфунта в год плюс один шиллинг за право вступления в члены клуба.

По мере того как приближалось торжественное открытие, напряжение возрастало. Двери должны были распахнуться в 19–30 вечера этой субботой, а «Куорри Мен» — быть готовыми играть к 20–00. Они отнеслись к своему контракту очень серьезно и пришли на Хэйменс Грин к 16–30, чтобы избежать всяческих неожиданностей.

В этот вечер перед домом разыгрались фантастические сцены среди сотни членов клуба, выстроившихся в очередь ради ТАКОЙ грандиозной вечеринки, о которой они должны были прочесть в первом номере «Мерси Бит», раззвонившей о ней на весь свет.

Мо поместилась за столиком в качестве продавщицы билетов. Кофе, кока-кола, хот-доги и чипсы продавались в помещении, превращенном в кафетерий со столами и стульями, расставленными по сторонам камина и светильников.

Краска еще не совсем высохла, но это никого не смущало. Была музыка, веселье и смех, и это было главным. Я не мог поверить, что все это происходит в моем собственном доме!

Очень скоро «Касба» начала жужжать тем новым мерсийским звуком, который раздавался каждый вечер во всех уголках Ливерпуля, — от гостиных и столовых до маленьких кружков и самых задрипаных клубов и концертных залов — практически повсюду, где могла собраться горстка молодежи, чтобы пошуметь в свое удовольствие с риском вызвать неудовольствие у всех остальных.

В те времена «Каверна», небольшой клуб, располагавшийся в центре города, на Мэтью Стрит, не была еще меккой рока. Она была твердыней традиционного джаза, особенно стиля «Нью-Орлеан», который представляли такие британские знаменитости, как Эккер Билк, Кенни Болл и Боб Уоллис со своими «Сторивилл Джазмен».

В нашем подвале «Куорри Мен» совершенствовались в игре в течение многих недель, и мало-помалу это место стало основной площадкой «Мерси Саунда». Среди тех, кто посещал «Касбу» были «Джерри энд Песмейкерс», девушка по имени Присцилла Уайт, ставшая позже знаменитой под псевдонимом Силла Блэк, и «Рори Сторм энд Хэррикейнз», бывшие в то время самой популярной группой в Ливерпуле. Ее гордостью был парень-ударник, прозывавшийся Ринго Старром. В то время мы с Ринго были едва знакомы, изредка обмениваясь приветствиями при встрече, но очень быстро подружились. Рори, ростом в 1.90, в вышитой золотом куртке, был известен как «Мистер Шоу-бизнес» благодаря своей яркой индивидуальности, и был гвоздем программы; я безумно восторгался его манерой держаться на сцене. Когда Силла Блэк впервые пришла в «Касбу», она была всего-навсего его поклонницей. Иногда Рори пускал ее к микрофону, чтобы спеть какую-нибудь песню в дуэте с ним. Обычно это было что-нибудь грандиозное, — классика, вроде «Summertime» Гершвина.

Я стал ударником в какой-то степени благодаря «Куорри Мен».

Однажды вечером Кен Браун, который к тому времени все еще поигрывал на гитаре с Ленноном, МакКартни и Харрисоном, заболел и оказался недостаточно в форме, чтобы им аккомпанировать.

Но когда пришло время выплаты гонорара, Мо, тем не менее, посчитала и его часть. В итоге Джон, Пол и Джордж получили от нее по 15 шиллингов каждый. Рассерженные, они начали энергично возражать против уплаты Кену его части.

— Он не играл, значит, незачем ему и платить, — говорили они недовольно.