Мудрец - Кристофер Сташеф

— Лишь потому, что ты просил меня о том, поскольку я-то знаю, что мне никогда не наскучит твое общество. Не раньше, чем тебе наскучит мое.

— Но ты богиня, ты бесконечно разная! Стоит мне только начать привыкать к тебе, я открываю что-то новое, какую-нибудь такую сторону твоего существа, о существовании которой я до того и не подозревал, и заново влюбляюсь!

— И ты не понимаешь, что о тебе можно сказать то же самое? — Взяв его за подбородок, Рахани держала его голову так, что он не мог отвести глаза в сторону — как будто ему этого могло захотеться!

— Моя душа никогда не могла стать равной в этом твоей, — возразил Огерн.

— Но теперь она ближе ко мне, ибо под моим руководством ты постоянно растешь и меняешься, оставаясь в то же время все тем же славным, милым парнем, которого я выбрала, чтобы помочь Ломаллину в уничтожении Улагана, и послужить, таким образом, и мне. — Она наклонилась, чтобы еще раз поцеловать его. — Нет, я никогда не устану от тебя, Огерн, ведь в тебе неисчерпаемая глубина, пусть даже выявляю ее я.

— Ты создаешь ее!

Но она покачала головой:

— Душа растет в учении, а ты каждый день учишься у меня магии и узнаешь о том, как мир и Вселенная вращаются, развиваются и пенятся вокруг нас.

— И каждый день узнаю новую грань Рахани и новую любовную игру! — Огерн улыбнулся, рука его снова пришла в движение.

Она вздохнула и опять схватила его за запястье.

— Я узнал, как нравиться богине, но откуда же во мне может открыться что-то новое для тебя?

— В тебе это есть и всегда было, ибо ты единственный из твоего поколения, рожденный одновременно и шаманом, и воином, — а тот, кто одновременно и шаман, и полководец, обязан видеть, что готовит грядущее, если его не изменить.

Огерн тяжко вздохнул:

— Должны ли мы думать о мире?

— Уже пять веков я прошу тебя заняться этим, — сказала она с упреком, встала, собрала свои воздушные одеяния, набросила Огерну на чресла набедренную повязку. — Пойдем и увидим мир таким, какой он есть и каким он может стать.

Он пошел за Рахани к краю обрыва. Он знал, что это не настоящее, отчаянно говоря самому себе, что то, что у него перед глазами, не более чем иллюзия. Он не знал, где они с Рахани жили, и начал понимать, что это место — не мир мечты, не царство снов, вроде шаманских, не пристанище для души, — мир, который она решила показать ему сейчас, был самым настоящим.

— Посмотри на облака, — сказала Рахани. Огерн посмотрел и увидел, что туман вьется и сгущается. Движение захватило его; зрение потеряло остроту, и Огерн мог видеть лишь серые, невыразительные, бесформенные переливы. Потом туман начал редеть, проясняться, сначала в середине образовалась дыра, становясь все шире и шире.

Он увидел лицо незнакомца с черными волосами, подвязанными красной лентой, черными усами, коротко остриженной черной бородой. Он поднимает копье, потрясает им, его глаза блестят, рот открывается в крике. Он уменьшается, и скоро Огерн видит, что ниже пояса он — лошадь! Вместо шеи и головы у этой лошади человеческий торс, руки и голова человека! И он не один — по мере того, как он уменьшается, появляются один за другим такие же, все полу люди-полукони, все потрясают копьями или луками и кричат! Они становятся все меньше и меньше, и скоро Огерн видит еще больше таких же — и еще, и еще! В конце концов они так уменьшаются, что кажутся полем, вымощенным булыжником, тянущимся во все стороны, куда только можно дотянуться взором.

— Сколько их? — в ужасе шепчет Огерн.

— Более тридцати тысяч, — тихо отвечает Рахани. Огерн потрясенно смотрит.

Он никогда не видел, чтобы собралось так много народа, даже никогда не слышал о таком!

— Как?

— Как они собрались в таком количестве? — Рахани поджимает губы. — Когда их было мало и они голодали, к ним пришел Боленкар и показал одному племени, как можно раздобыть еды, уничтожив другое племя, забрав все их припасы и оружие, убив самых лучших в благодарственную жертву Боленкару. Он дал вождям оружие улинов, они сделали такое же из бронзы, признали его своим богом и стали ему поклоняться. Он приказал им идти дальше и завоевывать всех, кого они повстречают, насиловать захваченных женщин, и кентавров, и людей снова и снова, чтобы те приносили детей и воспитывали их для кровавой работы. Еще он приказал им брать столько жен, сколько они пожелают, чтобы те производили как можно больше потомства, а если жена умрет при родах или из-за того, что ее несчастное тело истомится, ну так что ж? Женщина ничего не значила для Боленкара.

И Огерн содрогнулся от воспоминаний. Когда-то улинов было много-много, но самым жестоким и гнусным из них был Улаган.

Когда Творец создал новые, молодые расы, Улаган, взревновав, собрал войско улинов, чтобы мучить, порабощать, истреблять людей, эльфов, гномов и все остальное. Ломаллин в бешенстве собрал всех возмущенных жестокостями Улагана, и между улинами разразилась война, в которой погибли почти все, ибо, пусть улины и не умирали от старости или болезней, их можно было умертвить, и их умертвляли: они сами сражали друг друга. Его армия редела, и Улаган склонил людей к битве против своих товарищей, выдав себя за божество и потребовав в качестве поклонения бороться на его стороне. Немногие из улинов хотели сражаться с Багряным, и Ломаллин пошел к людям, чтобы учить их, а Рахани учила их, приходя в их мечты и сердца, и они выбрали Огерна, чтобы тот собрал войско из молодых рас и дал бой армиям людей Улагана — жестоким солдатам из совращенных Улаганом городов, и ваньярам, варварам на колесницах, которые приехали из степей и победили свободных охотников тех земель, собираясь потом войти в не тронутые еще Улаганом города. Улаган сразил Ломаллина, но душа Зеленого бога придала сил Огерну и его войску. Потом дух Ломаллина убил Улагана, и дух сразился с духом средь звезд. А внизу Огерн повел войска Жизни на тех, кто поклонялся Смерти, и, когда Ломаллин умерщвил душу Улагана, Огерн победил. Он потребовал награду — пять веков в объятиях Рахани. А сейчас он почувствовал, как в душе у него все закипело, и понял, что счастье быть рядом с ней закончилось, ибо в ордах внизу он увидел реальную угрозу.

Кентавры начали двигаться. На скаку они еще больше уменьшились, и скоро вся армия стала лишь складкой на карте гор и рек, отделявших огромную страну на юге. К этой стране плыла складка, которая была армией кентавров, будто бурей гнало барашки по воде, двигавшейся со скоростью бегущих лошадей, а не медленным шагом пешехода. На юг мчались барашки, пока не добежали до темной области, где будто была глубже вода. Волнение усилилось, оно росло и росло, обратившись в два столкнувшихся войска, и разрослось еще сильнее, и Огерн воочию увидел обе стороны. Кентавры бились со смуглокожими людьми с каменными взорами, людьми, сражавшимися на запряженных лошадьми колесницах двусторонними топорами и мечами.