Красиво жить не запретишь - Иван Мотринец

— Значит, из тех, кто умеет жить? — в тон начальнику подбросил Скворцов.

— Такой умеет. В тридцать пять — кандидат, начмед, всюду у него нужные люди. Одно настораживает: умный, расчетливый мужик неделю не появляется на службе. День-два загулял — понятно. Короче, вечером доложишь, как намерен действовать.

В приемной Скворцов встретил Иволгина.

— Что, преступлением века пахнет? Вид у тебя, как у бегуна на двадцатом километре.

— Скорее уж за секунду до старта. Дистанция как раз неизвестная. Да и маршрут.

— Я через пару минут буду у себя. Зайди, обсудим.

Солдатами не рождаются. Сыщиками — тем более. Скворцов давно заметил, что в маленьком, отнюдь не уютном кабинете начальника угрозыска Иволгина думается более сосредоточенно, чем где-либо. Иволгин, и это понимал и ценил Скворцов, учил главному в сыске — думать. Ему доставало терпения выслушивать и доводить до логического конца любую, даже на первый взгляд абсурдную версию. С ним не ощущалась парализующая дистанция в званиях, возрасте. Он умел подхватить твою собственную мысль, когда ты терял ее истонченную нить, но еще более умел как бы случайно пролить свет в конце длинного, изматывающего туннеля поиска.

— Итак, куда мог исчезнуть начмед Жукровский? Почему исчез? — вопросы Иволгина, как всегда, давали четкое направление мысли. Начмед. Причины исчезновения. Иволгин уточнил:

— Я с ним встречался. Мать товарища приехала из деревни, нужно было поместить в больницу, организовать необходимые консультации. Помог Впечатление: деловой, цепкий. Такой заставит себя уважать. Обзвони больницы, райотделы. Не думаю, что разгадка столь проста, но отсечем случайности. Машина у него есть?

— Мне пока известно одно: исчез.

— Садись на телефон. Кстати, почему забила тревогу главврач, а не семья? Выясним. Семью беру на себя. Действуй.

Однако только вышел Скворцов, Иволгин набрал номер телефона начальника угрозыска облуправления полковника Кутергина. Давние знакомые, симпатизирующие друг другу, не находили времени для более личного, дружественного разговора и уж вовсе никогда, ни на минуту не предавались воспоминаниям. А вспомнить было что. Но опытные сыщики, как правило, меньше всего склонны рассуждать о работе излишне чувствительно. Не даром ведь Конан Дойль приставил к Шерлоку Холмсу доктора Ватсона. Ограничившись кратким приветствием, Иволгин сразу перешел к делу:

— Ищу начмеда второй горбольницы.

Кутергину имя Жукровского было неизвестно. «Ни дня не бюллетенил, по мне, можно прожить без начмедов и прочих лекарей. Но если ты не можешь…»

— Проверь по собственным каналам.

— А что семья этого Жука оплакивает или басни сказывает?

— Только собираюсь переговорить.

— Лады. Перезвоню через час.

Узнав адрес Жукровского и выяснив по телефону, что жена его дома, Иволгин поехал на улицу Терешковой. Открывшая дверь женщина выглядела несомненно несчастной. Не преждевременно ли? В комнате, слушая и наблюдая Ирину Васильевну, Иволгин заключил, что не внезапная беда отражалась на ее лице — следы были явно длительного воздействия. Женщина не заплакала, этот этап она, кажется, уже прошла. Рассказала о телефонных звонках, угрозах.

— Угрозы были реальны?

— Я не понимаю…

— Например, не говорили: не сделаешь того-то — убьем, простите, уничтожим.

— Не знаю, как и что говорили Вячеславу Мне раз мужской голос крикнул: либо деньги — либо будешь соломенной вдовой.

— Сумму не назвали?

— Нет. Но какие деньги, долг?

— Для обычного долга кредиторов, по вашим словам, многовато. Вспомните, пожалуйста, по возможности точнее: когда вы в последний раз видели Вячеслава Богдановича? Как был одет? Может, сумка, портфель, какие-то его вещи исчезли?

— Он всегда ходил на работу с портфелем. А вещи… Сейчас посмотрю, я как-то не кинулась.

Не оказалось на месте двух пар белья, трех или четырех рубашек, бритвенного прибора, паспорта.

Иволгин поблагодарил, извинился, уже прощаясь, сказал:

— Я попрошу вас часов в шесть зайти в райотдел, мы находимся на улице Пушкина, дом семьдесят пять. Формальности, но требуется их соблюсти. Комната двадцать первая.

Деньги? Угрозы? Операции? Отпадает. За операцию выкладывают наличными. В случае же летального исхода… Нет. Отпадает Мужья обманутые? Звонили и женщины. Впрочем, может всего одна женщина. Медик. Кандидат. Деньги. Начмед. Устроил в больницу — кто станет шум подымать? Медик. Вел в мединституте спецкурс. Когда Иволгин взялся помочь товарищу, помнится, отыскал Жукровского не в больнице, а в институте. Исчез начмед, по словам жены, 19 сентября. Сентябрь. Начало занятий. Похоже, за этот конец надо браться. Или лекарства, наркотики?

Пробираясь мысленно сквозь чащобу неизвестного, неясного и столь далекого от его простого и трезвого образа жизни, Иволгин вначале было отмахнулся от телефонного жужжания. Есть же где-то на западе аппараты, выдающие одновременно с сигналом и номер, с которого тебе звонят. Поднял все же трубку. Кутергин. Точен, как всегда.

— Пиши: в городской прокуратуре по материалам ОБХСС против Жукровского Вячеслава Богдановича возбуждено уголовное дело по статье…

— Что-то в таком роде я предполагал. Взятки. Мединститут?

— Пока имеется три заявления: выложили родители по десять тысяч, а их чад в институт не приняли. Все заявители сельские, два — из другой области. Но все ли заявили?

— Значит, сбежал начмед?

— Успел. Лови птицу в небе — тебе не впервые. Желаю успеха.

— Спасибо, Николай Андреевич. Без тебя мы — как слепые котята.

— Очки не потерял?

— На мне. Но — спасибо.

Скворцов отреагировал на информацию Иволгина несколько неожиданно для последнего. Врач, кандидат наук. Клятва Гиппократа. И — преступник? Молод, молод Скворцов, все еще не уяснил: ни происхождение, ни чин, ни образ жизни, ни кровные узы — ничто не гарантирует от преступления. Впрочем, год-два и прозреет, поймет, что самый изощренный преступник чаще всего в уважаемых людях ходит, занимаемое кресло его надежно прикрывает.

Может, Жукровский все же не скрылся? Кредиторы нас опередили? — Скворцов трудно расставался с догмами советской системы воспитания.

— Я полагаю, отбыл живым-невредимым бывший начмед в направлении Черного моря. Сезон подходящий, бархатный. Ты, Валентин, знаешь, что такое бархатный сезон? Я тоже читал. И еще читал, что не так-то просто может получить советский гражданин путевку в черноморский санаторий. Ты еще, возможно, свое получишь. А Жукровские привыкли красиво отдыхать. Последние месяцы изнервничался, небось, начмед, воображение у него стереотипное, так что гадать нечего: пляжится, жует шашлыки и не минералкой запивает.

— Значит, розыск все равно за нами?

— Значит. И у тебя есть реальная надежда съездить за государственный счет к Черному морю. Бархатный сезон вот только короткий.

— Значит, готовить материалы на объявление в розыск?

— Придется готовить.

«Нужно как можно лучше познакомиться с Вячеславом Богдановичем Жукровским. Заочно, но основательно», — размышлял Скворцов о возможностях и вариантах такого знакомства, направляясь к себе.

У окна в конце коридора казалась застывшей женская, нет, скорее девичья легкая фигура. Без видимой связи подумалось, что сегодня, в который раз, придется звонить Инне, звонить и мямлить, что опять встретиться не удастся. От Иванцива ушла жена после семнадцати лет замужества. А Иванцив — следователь, значит, более-менее регулярно хотя бы спит дома.

Следователь и сыщик — две большие разницы. Правда, у Инны спокойный, мирный характер. Три года прошло, как дело об убийстве стюардессы привело его к Инне в дом. С такими, как она, не «проводят время», на таких женятся. И приводят жену на койку в общежитии?

— Валентин!

— Ольга, вот так встреча! Ты кого-то ждешь?

— Тебя.

— Меня?

— Я была у Инны, вместе решили: нужно все рассказать тебе.

— Входи. Что случилось? С Инной?

— Нет, это мои проблемы. А Инна, как тебе известно, моя подруга. Но, наверное, надо было прийти нам вместе, не могу я одна… Я… тебе…

— Садись. Что все-таки стряслось? Послушай, я совсем не умею успокаивать плачущих девушек, — Скворцов даже растерялся, ибо перед ним была другая, незнакомая Ольга. Та, которую он знал, с которой была дружна Инна, производила впечатление умной, ироничной, защищенной, казалось бы, неким душевным панцирем. Инна восхищалась внешностью подруги, Скворцов был куда сдержанней, хотя признавал: заметная девушка. Слишком заметная. И слишком разные они — Инна и Ольга. Сыщик не раз пытался понять, что объединяет их, столь несхожих. Ландыш и орхидею не соединяют в одной вазе. Валентин считал, что Ольга злоупотребляет косметикой и сейчас лишний раз убеждался в этом, но чувствуя себя крайне неловко, надолго опустил глаза.