Выйти замуж за бандита. Выжить любой ценой (СИ) - Климова Маргарита Аркадьевна

Дамир

Меня распирает от противоречивых чувств.

Гордость — это же я! я сделал такую красивую крошку, вызывающую щенячью преданность с первого взгляда. Я! я, со всем своим уродливым нутром породил самое светлое и чистое, что только может быть в этой грязной жизни.

Мужское удовлетворение (просьба не путать с сексуальным) — моя женщина сдалась под давлением, простила всю херню что я натворил и подарила мне дочь. Подарила мне самое важное, что может быть у мужчины, самое дорогое, самое ценное. Сын — это исполнение амбиций, дочь — намного больше, намного сложнее.

Нежность — раньше она принадлежала только Нике, а сейчас разрастается со страшной скоростью, обволакивая жену и Киру, скользя вокруг них, сплетаясь в баюкающий кокон. Кожа зудит от потребности окутать собой своих девочек, без устали гладить, делиться теплом, урчать, демонстрируя преданность и мягкость.

Страх — он очень силён, выворачивает суставы от ощущения беспомощности. Боюсь, что у любимой начнутся осложнения. Сколько всего я прочёл в мировой паутине, сколько просмотрел разных роликов, где в подробностях рассказывают как хорошее, так и не очень. Боюсь повредить что-нибудь малышке, сжать слишком сильно, не удержать в кривых руках. Боюсь, что не справлюсь, не стану хорошим отцом, не смогу оградить от болезненных уроков жизни.

Ревность — самая настоящая, самая многогранная, самая гнусная. Не могу определиться кого к кому ревную. Нику к дочери, боясь, что она перестанет уделять мне время, растворится в малышке и отдалиться от меня, или Киру к жене, переживая, что малышка будет любить меня меньше, не станет нуждаться в моей помощи, предпочтёт маму отцу. Гадко. Знаю, но ничего не могу с собой поделать. Они, как два центра моей вселенной, и полярность их ещё неизвестна.

С Глебом всё было проще. Из-за моего внутреннего говна я пропустил его появление на свет, просрал первые нежные годы ребёнка, не делил грудь жены с мелким обжорой, не испытывал ревность от недостатка внимания. В то время мной двигала ненависть и злость. В то время я не знал, что у меня есть сын. В то время всё моё существование было одним вязким дерьмом.

Глеба я узнал маленьким мужичком, тащащем тяжёлое ружьё для защиты матери. На тот момент он был уже одним целым с Никой и щедро впустил меня в это целое, позволил замкнуть круг и врастись в него. Из-за потерянного времени именно я вынуждал Нику ревновать, отдавая всё время общению с Глебом, перетягивая его внимание на себя. Прости, родная, но я все эти месяцы с жадностью жрал часы и дни, подаренные мне сыном, эгоистично захлёбываясь от его детской любви. Всё было легко и понятно — Ника, Глеб и я.

Теперь у нас появилась Кира, скрутившая мои чувства в огромный ком. Это сколько же нервов. Вдруг на неё посмотрит какой-нибудь ушлёпок, не стоящий её мизинца? Вдруг чей-нибудь зажравшийся сынок посмеет подкатить к ней яйца? Вдруг она влюбится в какого-нибудь отморозка, промышляющего грабежами и наркотой? Столько вдруг на одну мою маленькую девочку.

— Мир. Мне нужна твоя помощь, — вырывает из тягостных раздумий жена. Она стоит в больничной рубахе, заляпанной кровавыми пятнами, держится за спинку кровати и пытается не согнуться пополам. — Проводи меня в душ. Голова кружится.

— Может не надо, малыш. Отдохни, душ подождёт, — подскакиваю к ней и переношу её вес на себя. Вот мудак. Жена родила два часа назад, ей требуется поддержка и забота, а я зарываюсь в своей несостоятельности.

— Не могу, Мир, — трясёт отрицательно головой. — Я вся потная и грязная. Киру скоро кормить, а от меня несёт чёрте чем.

— Глупости не говори, — не сдерживаюсь от улыбки и утыкаюсь лицом в волосы. — Ты пахнешь божественно. Ничего вкуснее не нюхал.

— Дурачок, — отвечает мне улыбкой. — Всё же я хочу помыться.

— Хорошо, — подхватываю её на руки. — Только если позволишь сделать мне всё самому.

Она не возражает, согласно кивает и жмётся ко мне. Райское наслаждение держать любимую, дышать ею, быть её центром. Заношу в ванную комнату, настраиваю приятную температуру воды и ставлю Нику под поток тугих струй. Губку не беру, предпочитая скользить по телу ладонями. Осторожно вожу рукой, взбивая пену и тщательно намыливая каждый миллиметр кожи, стирая кровь, смазку, йод и другие остатки послеродового кошмара.

Смываю грязь, посмевшую налипнуть на моё сокровище, укутываю Нику в полотенце и возвращаю в палату, где уже подаёт тоненький голосок кроха. Я раб своих девочек, готовый носить их на руках всю жизнь. Достаю новую ночную сорочку, помогаю жене одеться и торможу, не зная, что делать дальше.

— Кире надо помыть попу, поменять памперс, — ошарашивает меня любимая, вызывая нервный тик. Носить на руках, это пожалуйста, а мытьё попы и замена памперса — уже из области фантастики. Как? Как мне перебороть страх и проделать все те фокусы, которые ждёт от меня Вероника.

— Может позвать кого-нибудь на помощь? — с надеждой смотрю на дверь, а затем перевожу взгляд на жену. — Здесь же есть детские медсёстры, способные помыть попу?

— Мир, милый, всё не так сложно, как ты себе насочинял, — мурлычет Ника, с нежностью смотря на меня. От её карамельного взгляда вырастают крылья, повышается самооценка, расцветает вера в себя. Я смогу! Справлюсь! Всё сделаю в лучшем виде!

Уверенно подхожу к люльке, запускаю ручищи внутрь и смыкаю под крошечным тельцем ничего не подозревающего ребёнка. Пальцы не трясутся, это просто мелкий тремор от волнения. С непробиваемым лицом достаю дочь, вспомнив вовремя про поддержку головки, переношу её на пеленальный столик и шумно выдыхаю. Ощущение, как будто пробежал полосу препятствий, хотя проделал самое лёгкое.

— Смелее, Мир. Снимай штанишки и памперс, — подбадривает Ника, вытягивая шею и следя как коршун.

Стягиваю штанишки, размером меньше моих перчаток, расстёгиваю памперс и задерживаю дыхание. Боже! У неё тоненькие ножки, совсем хрупкие, нежные, а пальчики без лупы не разглядишь. Кира недовольно дёргает ими, а мне кажется, что дотронувшись, вырву их с корнем.

— Молодец, Мир. Теперь протри попку влажными салфетками, смажь кремом и надень новый памперс, — руководит жена, с гордостью смотря на меня.

Я справляюсь с салфетками, через одно место надеваю памперс и возвращаю на место штанишки. Крошка издаёт писк, устав от моих дёрганных движений, а меня начинает колбасить от ужаса, что сделал ей больно.

— Кирочка хочет кушать. Неси её ко мне, — улыбается Ника, вытягивая губы уточкой и переводя всё внимание на дочь.

Передаю ей ребёнка и валюсь на стул, выжатый, как лимон. Столько сил, столько энергии, столько нервов. Закатываю глаза, воздаю хвалу Господу за то, что не позволил причинить боль малышки, привожу скачущие мысли в порядок и подскакиваю от смачного, чмокающего звука. Кира жадно присосалась к разбухшему соску и усердно пытается выудить молоко, а я страшно завидую ей. Вот уже месяц как, мне не доступна такая роскошь. Ника позволяла трогать всё, кроме, ставшей последнее время, болезненно чувствительной груди. Как последний маньяк слежу за губами дочери, сглатываю слюну и уговариваю член не рвать джинсы.

— Я горжусь тобой, — шепчет Ника, поднимая на меня глаза, затапливая карамельной любовью. — Ты самый лучший.

С её подачи я тоже начинаю собой гордиться, ведь этот взгляд не врёт, жена действительно испытывает ко мне все эти чувства, за которые я люблю её ещё больше. Пусть весь мир катится к чёрту, когда у меня есть они. Сейчас мне настолько хорошо и спокойно, что я готов отдать контроль за городом, бросить бизнес, отойти от дел, скрыться с семьёй на необитаемом острове и купаться в их тепле. Достаточно Нике озвучить желание, подумать о чём-то, сразу разобьюсь в лепёшку, но сделаю.

Пока мысленно обещаю любимой рай на земле, Вероника засыпает в процессе кормления, и Кира отлипает следом за ней, а я пожираю взглядом освободившийся сосок, ставший темнее и ещё аппетитнее. «Два месяца, всего два месяца потерпеть» — уговариваю себя, подбирая слюни и сбегая в душ.