Круг зари - Нина Кондратковская

* * *

Люблю тебя, мой город юный,ну что поделаешь —                               люблютвои зарницы ночью лунной,судьбу рабочую твою.Люблю тебя                  и в спорах длинныхо городах земли моейна самый гордый, самый дивныйне променяю — хоть убей!Не променяю, не оставлю,а поселю в заветный стихдо камня каждого и ставня,до малых черточек твоих.Прославлю все,                        где жил и вырос,где испытал себя огнем,где из дорог солдатских вынесвсе то,что Родиной зовем.Где домны с золотистым кантомвсегда видны издалека,стоят полночными атлантами,взвалив на плечи облака.Стоят высоко и послушнои разливают вечный жарв людские судьбы, жизни,                                       души,в глаза красивых горожан.

602-Й

Резчику лома Р. Зайнапову

В копровом цехе вечный кавардак,железо всех времен, мастей, обличий…То паровоз подкатится сюдас утробной паровою перекличкой.То подвезут бескрылый самолетв горячке отзвеневшего дюраля,то на вагоне катер приплывет…Всех под резак — и словно не бывали!Порой Степану чудилось, что онпалач вот этих горемык железных,не попусту коптивших небосклон,проживших век двужильно и полезно.Он опускал на землю бензорез,влезал наверх, откуда тишь стекала,и громыхал хозяйский интереспо мостикам ботинками Степана.В его обходе, ревностном и злом,рассерженно сминалось безразличье:— Труда-то сколько… И опять на слом!Но все же вскоре вспыхивала спичка.А бензорез врезался в кругляки,обшивку и натруженные скаты,и паровоз, напыщенный когда-то,валился от Степановой руки.Да мало ли таких со всей странылетят к нему, попыхивая рьяно?Им раньше явно не было цены,а нынче есть — и та не по карману.Дешевле вжать в тысячетонный прессуютные, обжитые кабиныи рычагов тридцатилетний блеск…— Ломай, Степан, работай — все едино!Так думал он размашисто, спроста,покуда к серым колоннадам цехана памяти тревожной не приехалособенный, приземистый состав.Откуда только понабрать смогли,спустя года, кореженных, побитых,машин военных, ржавых,                                      позабытыхв глубоких шрамах матушки-земли?..Степан присел у танка, закурил.Пробоины, заклиненная башня…И словно лбом ударясь в день вчерашний,на башенке он цифры отличил:602-й…            И дернулась рука,и налегла на воздух, как на тормоз.602-й в разорванных бокахпривез войною срезанную скорость.602-й…             И задохнулся он…Да! Там они… заклинены навечно…Он за бронею слышал каждый стони жаркое дыханье человечье.Он рвал броню упругим резаком,как будто вдруг из танковой утробыони шагнут светло и шлемолобо,сомнут войны погибельный закон.Гудело пламя, взламывая танк,томилось небо без дождя и вздоха…В копровом цехе вечный кавардак,в пролетах тесных                             стиснута                                           эпоха!

САНЬКА-ЛИСТОВИК

В пролете цеха стоголосом,где ветры ходят напрямик,дымит за пультом папиросойщербатый Санька-листовик.И дыму вроде бы в достатке…Но знает он особый смакв минуты полного порядкасадить медлительно табак.Ничем не выделен особо…По мненью пришлых работяг:куда как странная особа!Минуту — гений,                          две — дурак…Что мне до глупой точки зренья?Я мненье выскажу свое:наш Санька — постоянный гений,а все побочное —                            вранье!Они бы пригляделись малость —тогда бы поняли сполна,что величайшая лукавостьв его серьезности видна.Не поведя единой бровью,храня убийственный покой,он может выкинуть такое —что клети прыснут меж собой!Казалось бы, не до работы…Но мастер вынырнет, сердит, —с какой-то новою охотойвзлетают руки, глаз глядит.А он опять — хоть стой, хоть падай,аж сил убавится в ногах!И пляшет дьявольская радостьв его торжественных губах.Законодатель грозный смеха,непобедимый на язык,стоит на гулком днище цеханаш гений —                    Санька-листовик.Стоит от важности высокий,крест-накрест руки,                              дым — венцом…И бьют горячие потокив его щербатое лицо!

КУЗНЕЦ

Громом затишье распорото,воздух упруго гудит,бьют многотонные молоты,алые льются дожди.Здесь коронуется искраминекоронованный царь…Сжата рука мускулистая,крепко ухвачена сталь.Видит он степи орлиныев жарком разбеге дождей,где великаны былинныекрасных куют лошадей.Всадники мечутся истовос яростным пеньем клинков,звезды проносятся искрамив белом дыму облаков.Ходят упругие мышцыпод голубым полотном…В грохоте молота слышитсявечного времени гром.

ЗАВОДСКИЕ ГРАЧИ

Грачи гнездо кладут на эстакаде,кладут всерьез — видать не первый год!Им волю дай — заполонят заводапрельской круговертью шумных свадеб

Ну что за птица!                         Не идет в поля…К лобастой домне вездесущим чертомпробьется грач и малого грачонкастолкнет в полет на зависть воробьям.

А почему грачу не стать смелее?Завод не тот, что сорок лет назад…Здесь нынче вырос яблоневый сад,не говоря о клумбах и аллеях.

И примостясь у порыжелых стен,у кирпичей, потресканных от зноя,справляет грач рождение второеи хитрым глазом смотрит на мартен.

СЫЛВА

На речке Сылведожди косые,туманы грузныенад серым руслом.А кто-то плачется:— Да где мой мальчик-то?В тепле ли, в сыте лии мягком свитере?

— На речке Сылвездоров твой сын ли?..Ну что ты, мама…Тут все нормально!На сплаве весело,костры и песни.Придем со славойза ледоставом.

На речке Сылвеснега босые,метели жгучие,леса трескучие.И кто-то плачется:— Да где мой мальчик-то?Обут, одет лив таком-то пекле?

— На речке Сылвездоров твой сын ли?..Ну что ты, мама…Тут все нормально!

КУШТУМГА

Когда шуршит колючая шуга,топча и разрушая берега,у дна тревожа шуструю форель,бежим туда, где жгуча и туга,спадая с гор, клокочет Куштумганад жухлой остротой осокорей.

Она летит, взрываясь и рыча,в ущельях тучных камни волоча,кусты смородины, вершинный снег…Башкирия — серебряный колчан,где речки — стрелы с горного плечасрываются в долины по весне.

Бежим! Бежим!                        Я покажу тебе,какой хочу завидовать судьбе —речушке малой, позабытой богом,что с первым солнцем, подобрав снега,летит в объятья к заливным лугам,не выбирая ровную дорогу.

БЕССОННИЦА

Большие Луки…                         Что вы для меня,и я для вас, проходчивый и новый?Сурова друга моего родня,явился — спи,                      ни слова, ни полслова.

Взгремишь щеколдой и на первый взглядстаруху эту обзовешь старушкой…Но в чугуне картошины кипят.И молоко морозится лягушкой.

Бессонница…                     А мне бы пятый сон,и петухов не слышать на заборе,а мне сегодня выспаться резон,и как-то нужно совладать с собою.

Большие Луки у Неять-реки,кирпичная, добротная деревня,где большей частью нынче старики —и те врастают постепенно в землю.

Над ними звезды и разливы рос,леса, песчаник, вечное круженье…Бессонница. И горечь папирос.Бессонница.                   Дороги продолженье…

ПОРЫВ