По кромке двух океанов - Г Метельский

О преподобном, канонизированном православной церковью монахе Трифоне немало написано в дореволюционной литературе, и, прочитав статьи и книги о нем, можно представить в своем воображении могучего, огромной силы молодца, одетого в рыцарские доспехи и подпоясанного красным кушаком, со старинным мечом в руках. Рядом — его удалые сотоварищи по разбою на большой дороге, не страшащиеся ни опричников, ни стражи.

В ту пору святой Трифон еще носил имя Митрофана, был беден, обижен своей бедностью, незнатностью рода, обозлен на мир и в ту раннюю пору влюблен в красавицу Елену из богатой семьи, проживавшей в его родном Торжке. Елена ответила взаимностью, бросила отчий дом и ушла к Митрофану. В шайке появилась женщина в одежде воина. Она не раз выручала из беды своего мужа, не раз усмиряла его жестокий вспыльчивый норов, пока не поплатилась жизнью: заподозрив жену в измене, Митрофан в припадке гнева зарубил ее топором.

Если бы все на этом и окончилось, то история едва ли сохранила бы в своей памяти имя этого человека. Но, ужаснувшись тому, что он сделал, Митрофан оставил шайку, облачился в рубище, подпоясался веревкою и босой подался далеко на север, в нехоженую глушь далекого Мурмана. Добравшись до Печенги, до того места, где в нее впадает река Манна, он срубил келью и затворился в ней, приняв обет не пить хмельного и поститься до конца дней своих. Вскоре удалой разбойник Митрофан превратился в смиренного монаха Трифона.

Вслед за кельей он срубил часовню, сам нарисовал иконы и стал обращать лопарей — саамов в христианство. Недавно грозный и страшный при малейшем прекословии ему, еще не утративший могучей силы, он безропотно сносил истязания и побои, которым его подвергали кебуны — саамские шаманы. И свершилось чудо: ненависть местных жителей сменилась жалостью, а потом и уважением к русскому пришельцу.

Трифон решил закрепить за Россией эти земли. Пешком он отправился в Новгород Великий к митрополиту Макарию, и тот выдал ему грамоту на построение храма. Затем сходил в Москву, подал челобитную самому Ивану Грозному, который одобрил деятельность монаха и вручил Трифону жалованную грамоту на земли мурманского побережья. «Та земля лопская и искони вечная вотчина наша великого государя, а не датского короля», — гласил царский указ.

В те времена церкви и монастыри служили на Руси как бы заявочными столбами на новые владения. И Трифон, воротясь на Мурман, начал их строить. В 1533 году он основал ставший впоследствии знаменитым Печенгский монастырь и укрепил его. Вокруг монастыря стал селиться пришлый люд, стали развиваться промыслы — солеварный, мельничный, кожевенный, рыбный, а построенные монастырем корабли шли на продажу не только поморам, но и норвегам. Монастырь завел торговлю с заморскими странами, но просуществовал недолго. В 1590 году шведы осадили его, семь дней стояли под монастырскими стенами и «в день рождества Христова, тотчас после литургии, умертвили всех бывших в ограде, ограбили церкви и сожгли и разрушили до основания весь монастырь». Погибла и монастырская библиотека из пятидесяти девяти книг (цифра по тем временам очень большая), среди которых был «Хронограф» — редчайшее рукописное сочинение по всемирной истории.

С тех пор Печенгский монастырь оставался необитаемым триста тридцать два года, после чего на этом клочке земли снова возникло русское поселение.

Печенга оставила заметный след в истории России. Она дала название огромному, как и принято на Дальнем Севере, району. Именно этот район Советское правительство дважды уступало Финляндии — в марте 1918 и в апреле 1940 года, и белофинны дважды грубо нарушали условия мирного договора. Печенга (по-фински — Петсамо) не раз упоминалась в сводках Совинформбюро во время Великой Отечественной войны. 22 июня 1941 года в два часа сорок пять минут гестаповцы и финские полицейские ворвались в здание советского консульства в Печенге, избили сотрудников и отправили их в Кирке-несский концлагерь. Через час пятнадцать минут началась война. Северная часть Печенгского района — полуостров Рыбачий всю войну оставался в наших руках, и это было единственное место на Дальнем Севере, где немцам не удалось перейти через нашу государственную границу.

…Машина едет по местам жестоких боев. Где-то здесь 17 октября 1944 года советские войска вышли на рубеж с Норвегией, разгромив фашистскую горнострелковую дивизию «Эдельвейс». Более тридцати лет прошло с тех пор, но все еще сохранились выдолбленные и скалах окопы, все еще можно найти неразорвавшиеся снаряды и мины, простреленные каски, осколки… И как вечная память о героизме наших воинов — братские могилы, прибранные, заботливо ухоженные, с оградами и памятниками, которые видны далеко-далеко.

…Край этот весь исполосован, изрезан бурными речками с перекатами и падунами. Некоторые из этих рек были в свое время «зело богаты жемчугом». Про впадающий в Тулому ручей Венчику говорили, что «жемчужных раковин здесь до пропасти». Много их было в Коле, во всех речушках, текущих «сверху», попадались драгоценные раковины. В местных зажиточных крестьянских семьях от матери к дочери обязательно передавалась нитка собранного в здешних водах жемчуга. Старинный герб карельского города Кеми украшает венок из жемчуга на голубом поле. К нашему времени Кольские реки оскудели этим даром природы, зато было открыто и широко использовано другое, куда более ценное их богатство — сила стремительного течения, которую заставили вращать турбины нескольких гидростанций на Ниве, Ковде, Туломе, Пазе…

От того места, где я нахожусь, всего ближе до электростанции в поселке Борисоглебск. Добрые люди дают машину, и я снова проделываю головокружительные подъемы и спуски, затем еду гладким до блеска шоссе.

В Борисоглебске реку Паз перегородили плотиной. С высоты видно старое каменистое сухое русло Паза. Реку упрятали под землю, в почти километровый подводящий тоннель, чтобы там, на глубине, в недрах горы поток обрушил на лопатки турбин всю свою силу. Такие подземные станции можно строить только в горах, где сама природа вознесла на высоту водоем, содержимое которого можно вылить в пробуренную в горе дыру.

Мой спутник подходит к закрытым воротам в скале и тихонько говорит куда-то в пустоту: «Муза, мы пришли». И тотчас, как в сказке из «Тысячи и одной ночи», ворота бесшумно открываются. За ними нет ни души. Мы заходим внутрь, и ворота так же таинственно и тихо закрываются за нами. Вдаль уходит длинный, облицованный пластиком коридор. Его стены украшены цветными диапозитивами, на которых изображены разные электростанции страны.

— Это для экскурсантов, — поясняет мой спутник.