Некрочип - Синтия Хэррод-Иглз

Второй сердечный приступ, случившийся на следующий день, был не таким сильным, как первый, но и этого хватило, чтобы поставить точку. Однако истинная причина смерти, как представлялось Слайдеру, была совсем иной. Он давно почувствовал, что кто-то заинтересован в скорейшем уходе Диксона. Особенно это стало заметно в последнее время, хотя пресса была полна похвальных откликов о работе департамента после успешного расследования того, что бульварные листки называли «убийствами по заказу смерти». Но и тут, когда под его руководством были получены ощутимые результаты, Диксон не стремился попадать в объектив телекамеры. Он вообще не соответствовал ни образу худощавого ловца удачи с проницательными глазами, ни располагающего к доверию старины-коппера. Человек настроения, он скорее был похож на передвижную гору Этну, извергающую облака вулканического пепла. Вопросы журналистов встречались в штыки, и им разве что не советовали не совать свой нос в чужие дела. Стоя рядом с шефом в такие минуты, Слайдер с ужасом представлял себе, как местный редактор торопливо заменяет одобрительно-шутливый заголовок «Портрет Диксона на зеленом фоне Шеферд-Буша» на сердито-риторический «А что он сам о себе думает?»

Но, в конечном счете, если наверху захотят, то повод всегда найдется, тем более что недочеты в работе Диксона были столь же очевидны и многочисленны, как и его достижения. И вот сначала местное руководство оказалось вовлеченным в какую-то закулисную игру, а затем завязался флирт с сотрудниками из команды Диксона, у которых откровенно требовали компромат на своего шефа. Слайдер, которого Атертон по-дружески называл БОССИК, что означало «Божий Одуванчик Среди Сплетников, Интриганов и Карьеристов», некоторое время не мог вникнуть в суть происходящего. Когда наконец пришла и его очередь, он был буквально ошарашен адресованными ему в завуалированной форме посулами и угрозами. Пришлось Атертону и Джоанне соединить свои усилия, чтобы раскрыть ему глаза, после чего у него вдруг возникло желание вернуться и разбить кое-кому нос. Он бы так и поступил, не убеди его друзья, что, сам того не сознавая, он избрал во время беседы лучшую тактику, чем если бы с самого начало был в курсе всех событий.

Слайдер внял голосу разума, но продолжал испытывать одновременно злость и досаду.

– Если бы я тогда догадался, куда они клонят!.. А их вопросы?.. Вы только представьте, этим недоноскам нужно подтверждение, что Диксон расист. Вот что, оказывается, имелось в виду, когда они спрашивали, отчего это в нашей фирме нет ни одного чернокожего констебля...

– Забудь это слово – «чернокожий»! Гораздо лучше сказать «эпидермозатрагиваемый».

– Заткнись, Джим, – сказала Джоанна. – Речь идет о серьезных вещах.

– Для Диксона все люди были просто люди, не важно, какого пола или цвета кожи. А чего стоит вся эта болтовня насчет его отношения к прессе?! Может ли вообще какой-нибудь коппер ублажить этих шакалов, не скормив им свои яйца в сдобе?

– Для всех нас, – неожиданно серьезно заговорил Атертон, – самое разумное – это на время пригнуть голову. Когда дерьмо падает на лопасти вентилятора, лучше быть живым трусом, чем павшим героем.

– Ненавижу, когда ты так говоришь, – сказала Джоанна с горечью.

– Это из сборника афоризмов Майкла Дугласа, – заметил обиженный Атертон.

– Ты сейчас напоминаешь молодого и не очень умного судебного исполнителя, который старается произвести впечатление на машинисток.

– А лояльность? – последовал вопрос Слайдера, который был зол настолько, что не замечал посторонних реплик.

– Это далеко не однозначная вещь, – сказал Атертон как бы в свое оправдание. – Ты уверен, что Диксон был бы лоялен к тебе?

– Да.

– Даже если бы ты серьезно провинился?

– Он ни в чем не виноват, – парировал расстроенный Слайдер.

– Тогда ему нечего опасаться, – с убийственной логикой заключил Атертон.

Попробовав все возможные варианты, влиятельные люди решили сделать упор на злоупотреблении алкогольными напитками, о чем Слайдер впервые услышал от самого Диксона.

Это произошло, когда их обычная служебная беседа в кабинете Диксона близилась к своему завершению. Слайдер, ожидавший, что шеф его вот-вот отпустит, вдруг заметил в нем какую-то странную перемену.

– Мне предложено встать на компьютерный учет. Вот письмо от Регги Везерспуна, – неожиданно произнес Диксон, вялым жестом указывая на подрагивающий приемный лоток. Речь шла о начальнике полиции округа.

– Но сэр?

– Послушай Билл, не смотри на меня такими невинными глазами! Тебе же все прекрасно известно. Ведь ты пил чай у этого самого Везерспуна на прошлой неделе. Или я ошибаюсь? – Диксон старался выглядеть сердитым, что не скрылось от глаз Слайдера. Выражение лица шефа было настороженным, как у человека, который старается определить, кто его настоящие друзья. А может быть, просто хочет оценить свои собственные возможности.

– Мне предложено сделать выбор: либо я соглашаюсь на перевод в другое место, либо прохожу официальную проверку степени моей алкогольной зависимости, в результате которой будет признана моя непригодность к исполнению служебных обязанностей и последует неминуемая отставка. Таким образом, теперь все зависит от меня самого, как сказал Везерспун; я могу избрать легкий или трудный путь.

– Уверен, что вы им так просто не сдадитесь, – сказал Слайдер. Ведь Диксон его ни о чем не спрашивал; ему необходимо было еще раз убедиться в правоте своей позиции. За время совместной работы Слайдер успел изучить своего шефа во всех ипостасях, но сейчас он видел перед собой совершенно незнакомого Диксона. Не было никаких признаков того, что он был зол, подавлен или же испытывал какой-то страх перед будущим. Напротив, в нем чувствовалось такое внутреннее спокойствие, скорее даже отстраненность, как будто он был вынужден проявлять вежливое внимание к ребенку своего друга, в то время как его ум занимали совсем другие мысли.

– Утомление вследствие злоупотребления алкогольными напитками, – задумчиво произнес Диксон. – Не знаю. Но будет пятно в моем послужном списке.

– Ничего у них не выйдет, – сказал Слайдер. – Это еще нужно доказать. А здесь каждый...

– ... получит приглашение на официальный разговор. Потребуют сделать соответствующие заявления. Кое-какие имена возьмут на заметку, чтобы припомнить при случае, а для неявки не будет никаких уважительных причин. Если ты не друг, значит – враг. Не забывай об этом.

– Я сам буду выбирать себе друзей, – возмутился Слайдер.

– Как бы тебе не оказаться в дураках, – добродушно предостерег Диксон. – Если ты не захочешь сотрудничать с ними, тебя ожидает та же участь, что и меня. Помни, что ты уже на заметке.

– Меня это нисколько не заботит.

– Но ведь должно заботить! Ты здесь для того, чтобы делать работу, важную работу, как мне представляется. Что ж хорошего, если, так вот бездумно ты поставишь крест на своей карьере? Нет, послушай! Если от тебя потребуют нужное им заявление, сделай – пусть заткнутся. А если все же мне придется уйти, проси нового назначения. Пускай переведут тебя в другой участок, на должность старшего инспектора – будешь там по-прежнему заниматься – делом, которому тебя научили. – Он поднял свою мясистую ладонь, как бы предупреждая возможные возражения. – Да и в конце концов о пенсии надо подумать. Ты ведь не Питер Пэн, черт возьми.

– Сэр, – решил все же возразить Слайдер.

Но Диксон, похоже, уже выдохся.

– Ладно, – сказал он, как бы уступая, – делай, как знаешь.

Слайдер покинул кабинет шефа с тревожным предчувствием. Старик решил пойти до конца – и правильно. Он не может и не должен позволить так легко приклеить ему ярлык горького пьяницы и неудачника. И в то же время у него был какой-то отрешенный вид. Как будто он не желал вмешиваться в ход событий, давая возможность всему идти своим чередом, – или у него просто недоставало сил.

Следующие три дня Слайдер пребывал в состоянии нервного ожидания, готовясь в любой момент получить уведомление о служебном расследовании, что означало бы, что Диксон отказался встать на компьютерный учет. А на четвертый день Диксона прямо за рабочим столом поразил сердечный приступ, освободив от необходимости выбора между пленом или смертью на поле боя. Вместо этого он бросился, как бы в стиле Батча-Кассиди в такую пропасть, где ему не грозило преследование.

Слайдеру уже приходилось задумываться над тем, что бы он почувствовал, если бы Диксон отправился туда, откуда никто не возвращается. Он допускал, что подобное событие вызовет у него чувство печали, может быть, сожаление об утрате. Но он никак не предполагал, что ему предстоит испытать одновременно состояние озлобления и подавленности. Кто же мог подумать, что Диксона убьют? Единственным утешением было то, что шеф покинул службу и белый свет без единого пятна в послужном списке. Павший герой. Слайдер представил себе, каких ухищрений стоило такому «неудобному» человеку, как Диксон, в течение тридцатилетней службы избегать того, – чтобы его втоптали в грязь.