Записки психиатра - Лидия Богданович

У стены на диване сидел широкоплечий красивый мужчина. Тонкие, с изгибом губы, ровный нос, высокий гладкий лоб, светлые шелковистые волосы и серые глаза, — все выражало полный душевный покой и что-то еще, чему я не находила названия.

При моем появлении больной вежливо встал и сел только тогда, когда я отошла. Так ведут себя воспитанные мужчины в присутствии женщин.

«Совсем нормальный человек!» — подумала я. — «Как он попал в сумасшедший дом? Как мало он похож на того юношу, который грозил в пространство».

Мне хотелось спросить этого человека, не произошло ли здесь врачебной ошибки?

Обход с профессором продолжался.

Я стала присматриваться к врачу отделения. В моем представлении психиатры были людьми необыкновенными. А врач оказался простой скромной женщиной. Она терпеливо выслушивала каждого больного и мягким, уверенным тоном давала советы. Я заметила, как после беседы с ней встревоженные больные выглядели более спокойными, капризные — послушными. Видимо, эта женщина воплощала в себе врача, начальника, мать и друга. На всю жизнь запечатлелись у меня в памяти ее большие темные глаза.

Я знаю одну семью, в которой психически заболел сын. Родители приглашали врачей всех специальностей, только не психиатра. Терапевт прослушал отличные тоны сердца их сына и объявил, что больной здоров. Невропатолог проверил живые, здоровые рефлексы и не нашел болезни. А психиатра не звали, боясь «напугать» больного. Когда же необходимость заставила пригласить психиатра, родные скрыли это от больного, выдумав для его «спокойствия» какую-то ложь.

Какое вредное для больного предубеждение против врачей-психиатров, выполняющих большую гуманную задачу — возвращение человека к здоровой, полноценной жизни!

Пока я присматривалась ко всему окружающему, ко мне подошел какой-то больной и, извинившись, отозвал в сторону. У него было обыкновенное, с мелкими чертами, лицо, ясный, как у ребенка, взгляд. Шепотом, с большими предосторожностями больной сообщил мне, что он изобретатель-физик, а в «сумасшедший дом» попал по недоразумению, стараниями злых людей. При этом сунул мне в руку письмо и попросил опустить в почтовый ящик.

— Вы должны понять, — добавил он, — что в некоторых случаях бывает трудно доказать свою правоту. Вы молоды (он снисходительно посмотрел на меня). Однако если прочитаете философские повести Вольтера, то поймете мое положение и превратности судьбы. Если читали, то, наверное, помните эпизод с пропавшей королевской собачкой и лошадью. Задиг по следу определил, что лошадь хромая и пришел к правильному выводу. Однако за свою наблюдательность и откровенность пострадал.

— Да, помню, — сказала я, намереваясь поговорить с интересным больным, но мои спутники потянули меня за собой.

Больной признательно, украдкой, пожал мне руку и, отойдя в сторону, смущенно улыбнулся.

Меня охватило возмущение, — как можно здорового человека заключить в психиатрическую больницу?

Неожиданной по своей новизне трудный день кончился. Мы уже шли к выходу, когда перед нами очутился красивый сероглазый мужчина, которого я видела раньше. На вид ему было лет сорок пять.

— Кто это? Тоже больной? — спросили студенты.

— Да, архитектор, наш старый знакомый, Иван Иванович, — сказал профессор.

Больной встал и пошел к нам нетвердыми шагами. Теперь его лицо казалось маскообразным. Беспечная улыбка, глаза, излучающие необъяснимое в этой обстановке благодушие, производили странное впечатление.

— Здравствуйте, Иван Иванович, — поздоровался с ним профессор.

— Здрсте, — ответил больной.

— Как живете, Иван Иванович?

— Блгодрю вас, — расплываясь в улыбке, ответил тот.

— Расскажите-ка, Иван Иванович, студентам, какой у вас характер.

— Первый сорт!

— Вы богаты?

— Да, очень! У меня денег миллионы. На днях я по своему проекту буду строить себе виллу из розового мрамора.

Больной улыбался, он был полон радостных надежд.

— И вы не огорчены, что в разлуке с семьей, не работаете, больны?

— Я совершенно здоров! — беззаботно воскликнул больной и, закатав рукав серого больничного халата, продемонстрировал дряблые мышцы полной руки.

— Ну, а что будем делать дальше? — спросил его профессор. Больной подмигнул и хриплым голосом запел бульварную песенку.

Ему было очень весело, а мы, студенты, стояли без улыбок, с вытянутыми лицами. И, видимо, у всех, как и у меня, что-то неприятно, тоскливо щемило внутри. Было обидно и жалко. Вернется ли этот человек к жизни? Неужели ему ничем нельзя помочь?

Мне хотелось скорее все узнать, и после обхода я получила у врача разрешение познакомиться с историей болезни архитектора. Мелко исписанные листки рассказали мне целую жизнь человека. Подробно излагались обстоятельства рождения, детства и развития. Все было, как у многих детей от здоровых родителей. Дальше шло описание характера, склонностей, влечений. Учился он отлично, окончил два факультета, женился. Проработав несколько лет архитектором, был послан за границу. Человек серьезный, семьянин, он, однако, незадолго до отъезда из Парижа увлекся женщиной не очень высоких моральных качеств.

Через два месяца, возвратившись на родину, он заметил на теле розовые папулы. С ужасом подумал о сифилисе, но тут же отверг эту мысль. И только спустя месяц пошел по чьему-то совету к знахарю — так называемому «тибетскому» врачу, который лечил травами от всех болезней. Тот констатировал сифилис, но успокоил больного и дал настой из трав. Травы как будто помогли. Скоро все исчезло, архитектор успокоился.

Видя, что признаки болезни больше не появляются, архитектор стал сомневаться в диагнозе. Затем постепенно уверил себя, что это была ошибка врача, и перестал думать о неприятном случае.

Все последующие годы много работал, по его проектам было выстроено несколько хороших зданий.

Архитектору было сорок семь лет, когда сослуживцы стали замечать какие-то странные изменения в его характере и поведении. Прежде подтянутый, хорошо одетый, тактичный, вежливый в обращении с людьми, он стал неряшливым и часто необъяснимо грубым. Как-то около кассы театра в присутствии знакомых дам рассказал неприличный анекдот.

Стал плохо спать, чувствовал некоторый упадок энергии, какую-то расслабленность, неспособность заниматься умственной работой, но был, как всегда, весел и шутлив. Незначительные промахи в работе не беспокоили его и вызывали только беспечную усмешку.

Обратиться к врачу заставили родственники. Считая свое состояние результатом переутомления, архитектор убедил в этом и врачей курортной комиссии.

Осмотрев больного, врачи обнаружили симптомы нервного переутомления, которые, как правило, сходны между собой при самых различных нервных болезнях. Архитектор на первый взгляд больше всего нуждался в курортном лечении. И, действительно, по возвращении с курорта он выглядел физически поздоровевшим.

Но вот однажды в беседе с товарищами он заявил, что собирается строить виллу из розового мрамора недалеко от греческого Акрополя.

Вечером, придя домой, он сделал бутерброд из хлеба с жидким мылом и стал его есть, уверяя жену, что от этого улучшается работа кишечника. Архитектора поместили в больницу.

В результате исследований выяснилось наличие у больного прогрессивного паралича — следствия давно перенесенного сифилиса. Какая страшная повесть! Как внимателен должен быть врач к больному.

«Внимание к больному будет моим главным правилом!» — обещала я себе.

Прежде, когда я слышала о прогрессивном параличе, мне представлялось, что это буквально паралич. Теперь я поняла, что в основе прогрессивного паралича лежит прогрессирующий процесс в мозгу, ведущий к слабоумию, что является результатом поражения коры головного мозга — органа условнорефлекторной высшей нервной деятельности, наиболее тонко уравновешивающей организм с окружающей средой.

Мне стала понятной сущность прогрессивного паралича. Постепенно разрушаются нервные клетки и кора головного мозга. У человека утрачиваются прежде всего самые тонкие высшие этические и моральные навыки личности, чуткость по отношению к окружающим, стыдливость, критика своих действий.

— Что же, архитектор таким и останется? — с трепетом спросила я Анну Ивановну Миронову.

— Нет, мы его начали лечить.

— А как?

Анна Ивановна улыбнулась моему нетерпению и ответила:

— Их лечат гипертермическим методом — высокой температурой. Мы прививаем им трехдневную малярию. Берем несколько кубиков крови у больного малярией и впрыскиваем под кожу такому больному. После десяти-двенадцати приступов с высокой температурой малярию излечивают приемами хинина, а затем проводят специальное лечение, например, биохинолом. Высокая температура ослабляет возбудителей болезни, и дальнейшее специальное лечение уже дает успех.