Нариманов - Илья Дубинский-Мухадзе

Муэллим согласие дает. От платы за уроки отказывается.

Новость наполняет переулки, узкие дворики на уступах гор, россыпь домишек над двойной излучиной Куры. Что-то будет?

2

Скорее бы узнал о существовании мальчика Наримана Алексей Осипович Черняевский. Человек с обликом русского интеллигента-просветителя. Открытый высокий лоб, худощавое лицо, добрые усталые глаза, густая черная борода. После окончания курса в Санкт-Петербургском университете недолго работал на Кубани инспектором народных училищ. При первой возможности перевелся на Кавказ, можно сказать, в родные места, вдоль и поперек изъезженные, исхоженные в пору службы на почтовых станциях. Возвратившись, нисколько не заботясь о престиже, карьере, учительствовал в селах Тифлисской губернии, тех, что населены преимущественно азербайджанцами. На официальном языке того времени — татарами, тюрками.

Одним из первых Алексей Осипович ставит свою подпись под петицией наместнику, великому князю Михаилу Романову, об открытии семинарии, «имеющей целью доставить педагогическое образование молодым людям, уроженцам Закавказского края, желающим посвятить себя деятельности в местных народных училищах».

Наместник соглашается. Всего с одной поправкой. «В имеющей открыться семинарии татарского отделения не учреждать, поскольку высший иерарх мусульман Закавказья означенное действие полагает преждевременным». Следуют новые хлопоты, обращение в Петербург — в Государственный совет.

Чаша весов колеблется изнурительно долго, более трех лет. Когда надежды почти не остается, осенью 1879 года успех внезапный, как сход лавины в горах. Высочайше дозволено «иметь татарское отделение с начальным татарским же училищем… В отделении полагается 40 воспитанников не моложе 16-летнего возраста, а в начальном училище 20 малолетних. Как те, так и другие содержатся на казенный счет и живут в одной общей квартире, отдельно от пансионеров семинарии, под постоянным присмотром и руководством особого инспектора-воспитателя, знающего татарский язык».

Выбор инспектора предрешен. В послужном списке Черняевского перечень несомненных преимуществ: «Свободно владеет татарским языком, сведущ в религиозных обрядах, обычаях, образе жизни. При большой педагогической опытности основательно изучил теоретически и практически дело организации народных училищ. Отличается притом особенной любовью к молодому поколению при отличном трудолюбии и редкой добросовестности».

Много позже, в следующем столетии, единственная на азербайджанском языке газета «Шерги-рус» — «Восточная Россия» отдаст должное Черняевскому. В номере от 30 июля 1903 года в редакционной статье газета отмечала: «Справедливость требует раньше всего вспомнить первого инспектора Черняевского. Обучение русских мусульман чтению и письму на родном языке по звуковому методу начал этот просвещенный и доброжелательный к нашему народу человек. Его учебник «Язык родины» указал правильный и соответствующий педагогической науке путь преподавания тюркского языка, что является большой услугой нам…»

Сейчас еще май восемьсот восемьдесят второго года. Алексей Осипович по своему обычаю объезжает Тифлисскую, Эриванскую, Елизаветпольскую[8], Бакинскую губернии, Дагестанскую область — в один конец три с половиной тысячи верст. Упорно ищет в городских кварталах, в поселках у железной дороги, в аулах на горных террасах, в глинобитных домишках в глубине волнистых, обожженных солнцем долин — неутомимо ищет смышленых, охочих до учения подростков. Убеждает родителей позволить сыновьям поступить в семинарию или в начальную школу при ней. Малейший нажим, неудачное слово — и труды насмарку. Уездные правители, беки, моллы, все корыстолюбивые ревнители невежества, слепого повиновения, отречения от мирского ради призрачного блаженства на том свете, распространяют дикие небылицы. Клевещут, грозят анафемой семействам, рискующим дать детям светское образование.

Не одной черной краской пишется жизнь. В кругах азербайджанской интеллигенции находятся доброжелатели, прямые союзники просветителя. С одним из них, с Фаттах-муэллимом, у Черняевского давнее общение. Начало положено в Тифлисе, в доме Алексея Осиповича на Нижне-Садовой улице. Продолжение — в грузинском городке Гори — пятьдесят с небольшим верст в сторону Сурамского перевала, Черного моря. Там, в тиши, среди густой зелени, расположилась учительская семинария. В трех белокаменных домах, на двадцать пять лет заарендованных у штабс-капитана Зубалова.

Не впервые, давно можно бы привыкнуть, нет, всякий раз заново переживают, устраивая будущее еще одного мальчишки. Сегодня Фаттах-муэллим хлопочет о своем ученике Наримане. Обнадеживает, что с родителями паренька затруднений не будет. «Отец немного колеблется, зато мать полна решимости. Это, кажется, первый такой случай. Неграмотная, воспитанная в рутине, фанатизме, лицемерии патриархальных обрядов, она безошибочно чувствует, чего требует от нее любовь к сыну, в чем его подлинное благо. То, что мы с вами называем велением времени… Целеустремленность матери, способности и прилежание сына… На многое можно надеяться… Простите, Алексей Осипович, расчувствовался…»

Еще может сорваться. Прошение, посланное Наджафом-киши, семинарская канцелярия возвращает назад. Из-за «показаний» о возрасте Наримана. Если он действительно родился в 1870 году, то сейчас ему двенадцать лет. Мал, не подходит.

Кто знает, какие доводы приводит инспектор Черняевский директору семинарии Дмитрию Дмитриевичу Семенову, человеку, ему духовно близкому. Своего добивается. Принят Нариман. Осенью 1882 года. В младший класс начального училища. Там предстоит учиться три года и пять — в семинарии. Многое узнает за эти годы питомец Алексея Осиповича. Поймет и смысл любимой поговорки дяди Али-мирзы: «Будь мужчиной и на камне вырастишь виноград».

Налитые, обласканные солнцем янтарные гроздья на виноградной лозе уже венец усилий. Покуда саженец привьется, войдет в силу, одарит сладкими плодами, годы заботы, годы терпения…

Уже не мальчик, через все прошедший, многоопытный председатель Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР Нариман Наджаф оглы Нариманов на исходе девятьсот двадцать четвертого года отбирает для издания в Москве отдельной книгой свои наиболее значительные статьи, письма. Несколько самых первых страниц, помеченных римскими цифрами, отданы сжатой, почти протокольной биографии[9] автора. Биографии, с его слов написанной. Оттуда:

«Из первых сильных политических впечатлений, надолго приковавших к себе чуткий ум молодого Наримана, необходимо отметить убийство Александра II.