Звери у двери - Анатолий Махавкин

Ну и, наконец, гвоздь программы: любимица особо ударенных пациентов – Марина. Прошу любить и жаловать. По странной прихоти матушки-природы абсолютно не похожа на свою младшую сестру. Когда я пытаюсь её описать, мысли путаются в голове. Это как… Похожа на… А лицо… Ну, в общем, вы меня поняли. Наверное.

– Ты уснул? – поинтересовался Илья и дёрнул меня за рукав. – Жениться вам надобно, барин. А то всё козы да коровы…

– Сам дурак, – огрызнулся я. – Я думал, ты уже свалил. Может, передумаешь? Пиво такое холодное…

– А водка ещё вкуснее, – протянул товарищ и продемонстрировал вселенскую скорбь. – Ну, не могу! Пойди к Витьку, сделайте вид, что вы не хотите друг друга прикончить.

– Как скажешь.

Мы прошли по аллее, между акаций разного возраста и роста, после чего, обогнув полузаброшенную детскую площадку, где полтора карапуза резвились под присмотром строгих бабушек, вышли в переулок, упирающийся в Илюхин дом. Подул холодный ветер, и я поёжился. Вот ведь жизнь: то – погода скверная, то – на душе дерьмово. Хочется чего-то хорошего.

– Едем в Турцию? – внезапно спросил Илья, и закурил, скосив на меня хитрый карий глаз.

– Приглашаешь? – осведомился я с подозрением. – Или так, очередной прикол?

– А вид у тебя такой, – пояснил товарищ, – как будто сейчас обернёшься простынёй и заорёшь: на волю! В пампасы!

– Хочу в пампасы, – грустно подтвердил я, – хочу на волю. В Турцию не хочу, там – турки.

– Странно, – согласился Илья, – русских там, правда, больше. Ну и куда же ты желаешь, расистская морда?

Я задумался. А, действительно, куда? Куда-нибудь, подальше от самого себя. Чтобы не болело в груди. Чтобы тепло, светло и мухи не кусали. Я уже как-то сделал попытку удрать в том направлении. Был, правда, весьма пьян, и друзья успели затащить обратно. Хорошие у меня друзья.

– Домой хочу, – решил я, – давай-ка я ещё раз пожму твою трудовую ладошку.

– Тебе понравилось, – констатировал Илюха и, обвиняя, ткнул меня пальцем в грудь, – я знаю: ты – лицо нетрадиционной ориентации и притворяешься влюблённым в Марину, дабы быть ближе ко мне. Поцелуемся?

– Ты меня раскусил, – устало буркнул я, – но ещё слишком рано для серьёзных отношений. Нужно как следует подумать. До завтра.

Маршрутка довезла почти до самого дома, и пройтись оставалось всего ничего. Единственный поворот – в супермаркет. Возьму пива, и хрен с ним, с Ильёй. Меня сегодня никто не ожидает, кроме мамки, которая устроит очередной нагоняй – за пиво, за вчерашний поздний приход, да мало ли ещё за какие прегрешения!

В лифте я перекинулся парой слов с соседом – он недавно вернулся из рейса и щеголял добротным загаром на счастливой физиономии. Расчувствовавшись, собеседник пригласил попить абсента и покататься на новеньком Форде. Я только не понял, в каком порядке предполагалось проводить мероприятие. В одном случае это было бы законнее, в другом – интереснее.

Я попытался незаметно прошмыгнуть в комнату и, естественно, мне это не удалось. Граница оказалась на замке, и пограничник в цветастом халате преградил дорогу.

– Что хочешь сказать? – поинтересовалась мать, сведя брови воедино. Видимо, это должно символизировать крайнюю степень раздражения, но на деле никак не вязалось с добродушной круглой физиономией.

– Ничего, – кротко ответствовал я, – устал и хочу спать.

– В обнимку с бутылками! – съязвила мама. – Сопьёшься. Вон, посмотри на соседа – дядю Сашу. Глянь, во что он превратился! А ведь кем был…

– Я обязательно посмотрю, – пообещал я, с тоской разглядывая портрет Вахтанга Кикабидзе, висящий на стене. Портрет готовился качать головой и грозить мне пальцем. – Мам, поговорим зав… Нет, послезавтра. Завтра я иду на день рождения.

Мама упёрлась кулаками в бёдра и набычилась. Ну, всё, сейчас выдаст.

– И когда ты уже приведёшь свою девушку? Мы хотим видеть её не только на фотографиях.

О чёрт!

– Мама, – тоскливо сказал я и начал протискиваться вперёд, – ну сколько раз можно повторять: Марина – не моя девушка. Она просто мой друг.

– Вот и приведи к нам своего друга! – крикнула мама вслед и продолжила, уже через закрытую дверь. – Водишь же ты сюда этих своих – Илью, Витю и Рому.

До свидания, подумал я, выставляя бутылки на стол и одновременно включая компьютер. Если до этого настроение было ниже плинтуса, то теперь оно и вовсе просочилось в подвал. Видимо, способа сделать всё ещё хуже просто не существовало.

О, я ошибся!

Зазвонил телефон. Марина. Я даже не знал: радоваться мне или идти за мылом и верёвкой.

– Привет, – сказал я и опёрся рукой о стол, – как дела?

– Лучше всех, – голос звонкий, с приятной хрипотцой, как послевкусие шоколада. – Подарок уже приготовил? Жду от своего верного рыцаря истинный дар, идущий от сердца.

– Иначе и быть не может, – я непроизвольно коснулся маленькой коробочки, перевязанной красным бантом. – Не хочешь сегодня прогуляться? Я – абсолютно свободен.

– Ха, какое счастье! – в голосе прорезалась нотка сарказма. – Ещё один абсолютно свободный. А я вот – нет. У меня, представляешь, завтра – день рождения, и я должна немного приготовиться.

– Помочь? Всегда готов.

– Кто бы сомневался… Нет, спасибо, не нужно. Я, собственно, звоню с официальным приглашением. Извещаю вас, милостивый сэр, что вы приглашены на торжественный вечер имени меня. Это – огромная честь, доступная лишь избранным. Цени.

– Ценю, – серьёзно сказал я и переложил трубку в другую ладонь, – а почему – вечер? Как же утро?

– А, эта засранка успела уже открыть все карты, – в Маришкином голосе прорезалась нервозность. – Ну и утро, конечно. Вы только не наберитесь до вечера. Угу?

– Постараемся. Слушай…

– Да?

Я замялся. Один раз я уже говорил, но тогда Марина свела всё к шутке. А у меня, честно говоря, ноги подкашивались.

– Я тебя люблю, – горло перехватило, и липкий пот по всему телу.

В трубке слышалось хриплое дыхание. Потом несколько отдалившийся голос неуверенно произнёс:

– Давай пока не будем об этом. Не нужно. В другой раз. Не надо портить мне праздник. Хорошо?

– Хорошо, – послушно сказал я и опустился на стул: ноги меня больше не держали, – больше не буду.

– Хороший мальчик, – в голосе звучало облегчение. – И вот ещё что… Ты прости меня. Ни о чём не спрашивай. Просто извини, и всё. Я знаю, как ты ко мне относишься, поэтому верю: сердиться не станешь. По крайней мере, долго. Не хотелось бы потерять хорошего друга. До завтра.

Я не успел ответить, а в трубке уже вовсю хозяйничали гудки. Отключённый телефон улетел в угол дивана, а я дрожащими руками откупорил бутылку и сделал длинный-предлинный глоток. Какого хрена это было? Я признался в любви, а мне зарядили какую-то непонятную фигню. Простить? За что?

Я посмотрел в глаза Миле Йовович, но старушка только пожала плечами с плаката и отморозилась, будто ничего и не было. Хм, и когда это бутылка успела опустеть?

Я думал погонять в Батлу, но понял: в таком состоянии это не имеет смысла. Тупо глядя в экран монитора, я допил вторую бутылку и выключил комп. Странно, но за окном успело стемнеть. Время, похоже, ускользнуло в какую-то норку и спряталось там, затаившись.

Я взял мятый кусок бумаги и старательно разгладил. Потом нацелился в сероватую поверхность так, словно собирался её прикончить. В каком-то смысле так и было. Словно рухнув в прорубь, быстро набросал несколько строк и принялся их изучать, будто это накалякал кто-то другой.

Воронам мой труп отдайтеНочью тёмной, без просвета,И над трупом не рыдайте,Мне плевать уже на это.В этой жизни только лихо,Я покинул ваше стадо.Надо мной скажите тихо:Умер. Так ему и надо.

В написанном присутствовало нечто до боли знакомое. Поразмыслив, я сообразил, что это – Реквием Стивенсона, только вывернутый наизнанку.

– Ни хрена не можешь своего написать! – с ненавистью выдохнул я, и, скомкав несчастный листок, запустил им в угол комнаты, где уже отдыхали его многочисленные собратья.

В голове шумело. Поднявшись, я несколько секунд размышлял: раздеваться или нет. Нет, это слишком большая роскошь. Махнув рукой, я рухнул на неразобранный диван.

Снилась всякая фигня. Похоже на универ, но с пустыми коридорами и готичными потолками. Я пытался кого-то отыскать, но всё время оказывался в подвале, где мы сдавали лабы. В конце концов я понял, кого пытаюсь поймать. Себя. И тотчас проснулся.

Перед носом перебирал длинными лапками паук-косиножка, спустившийся с потолка на золотящейся в сиянии солнца паутинке. Я взмахнул ладонью, и проклятое создание шустро удрало вверх, дёрнув ножкой на прощание. Хорошо, мать не видела: она этой фигни терпеть не может.

Попытавшись подняться, я оказался вынужден слушать объяснения собственного тела. Конкретно, о том, как нужно правильно спать, дабы не болели бока, а шею не сворачивало в сторону. В башке зудело, и деловито побулькивал мочевой пузырь. Утро начиналось крайне бодро.