Феликс убил Лару - Липскеров Дмитрий Михайлович

Те же похотливые картинки взволновали и военкома Прыгучего И.И. Он заметил реакцию руководителя колхоза Пышкина, но сказал себе: мы не гордые, будем месить Нюркину плоть в очередь.

В это время настроение гегемона Иванова резко изменилось, лицо ощерилось как у загнанного лиса, и он, брызгая похмельной слюной, заорал Нюрке в самое лицо, что кабы не ее пустобрюхость, то нежился бы Иван Иванов под августовским солнышком пьяненький и в ус не дул!

Страшно ни тогда, когда мужики насмерть дерутся, а когда здоровенная баба избивает тщедушного мужа. Тихо, без криков – только ухает при каждом попадании кулака по мордасам, словно дрова рубит:

– Ухх!

Иван почти не уворачивался от побоев, даже когда упал под их натиском на пыльную землю, прямо в куриный помет лицом, но здесь спохватились и военком, и Пышкин, бесстрашно бросившись мужику на помощь, понимая, что если Нюрка что-то, упаси господи, сломает мобилизуемому, то плану по набору пламенных бойцов на войну грозит невыполнение.

– Стрелять буду! – истошно заорал военком, но, получив в ответ Нюркиным кулаком в нос, в мгновение залился кровью. И на лбу ссадина кровоточит, и из носу кровавая Ниагара.

Конечно, человек полагает, а Господь располагает…

В эти мгновения драки на поселок городского типа при Лесе имени Ивана Франко под ноту «ля», переходящую в «си», упала тяжелая ракета «Ермак». Из-за этого происшествия на этом месте и секунде история поселка, история Ивана Иванова и Нюрки его жены, председателя колхоза Пышкина и военкома Прыгучего И.И. заканчивается. Смерть и переезд на небеса произошел во всем районе синхронно. Все – и люди, и звери, движимое и недвижимое – сгорело в адском огне еропкинской ракеты. Никто не спасся. Даже памятник Ленину – бронзовый – расплавился в огромную лужу.

Хотя нет, вру! Один человек все же уцелел.

Абрам Моисеевич Фельдман, держа в руке саквояж с важными вещами, уже пять часов шел по теплой августовской дороге в сторону заповеданной ему Всевышним земли. Он пел старинную еврейскую песню на идише о сладкой девушке Рахили и был светел ликом, хотя под густой бородой и пейсами разглядеть это было невозможно. А чуть позже он в который раз подумал, что никакого равенства не существует, а существовать должен лишь закон. И не только Божий, но и человеческий. Вот перед законом должны быть все равны. И ангольский сын, и монакские князья, Рокфеллеры, шейхи всех мастей, раввины и даже Ванька Иванов, русская сволота, право имеет…

Но где ж сыскать этот закон?.. И равенство невозможно, и закона, считай, нет. Но правда будет выше.

2.

Абаз родился в киргизском ауле в семь утра с минутами. Ничего особенного в рождении младенца не случилось: вытащили, обтерли – и к мамкиной сиське присосали. Нарекли мальчика Абазом в честь деда и оставили спать в юрте, где родственники новоявленного на этот свет остальной большой семьей уходили на ночь к духам.

Хотя одно событие можно вспомнить. Кто-то из семейства, а именно – Арык, дядя Абаза, казалось, туповатый житель степи, забыл в юрте открыть отдушину на ночь, и все семейство, чуть было не угорело и не осталось с духами на преждевременную вечность.

Проснулись оттого, что вообще лишенный Аллахом возможности спать неистово орал новорожденный Абаз, возвращая души семьи на места, в тела им предназначенные. За это происшествие, а именно – за спасение жизней тейпа мальчика Абаза любили, и рос он в степи вольготно, будто байский сын.

Нельзя сказать, что семья Ашрафовых жила бедно. Нет. Но и не зажиточно точно – так, крепкие середняки. Работать умели и до наступления капитализма ни у кого не одалживались.

Аул был небольшим, но стационарным, жители поселения не кочевали, вели оседлый образ жизни. Старики помнили времена советского интернационализма, когда в ауле проживали и таты, и казахи. Много кого помнили аксакалы.

Жил среди них в относительно недавние времена и русский человек Олег Протасов с женой. Мужик почти молодой, хоть и абсолютно лысый, с многочисленными вмятинами в черепе. Родом из-под Вологды, село Колья. Когда-то он был кадровым военным, но много чего знал полезного из обычных ремесел. Научил пастушье племя кузнечному делу, приволок на ослах, еще при Хруще, сломанный трактор, починил его, сам же на нем и пахал.

Но скудные киргизские земли, словно столетние старухи, в ответ на вторжение ничего не родили, пригодны были лишь для прокормления степными травами низкорослых лошадок, мелкого скота и птицы.

Протасов пробовал добывать мед, построил пасеку и уехал в Россию за пчелами-медоносами. Привез почти две тысячи особей, дюжину маток, да и выпустил в степь и сел ждать… Но ни в этот день, ни в следующий пчелы не вернулись, ни одна из добытчиц не прожужжала над чутким ухом.

И за целую неделю насекомых, кроме мух, в ауле не наблюдалось… Протасов продолжал ждать: не пил, не ел – все глядел в небеса… А через десять дней на аул налетели соседние поселения с категорическим желанием отомстить соседям за искусанные экзотическими насекомыми лица и другие части тела. Лица киргизов, и так круглые, стали похожи на протухшие тыквы, а глаза-щелки почти закрылись от тяжести опухлостей. Требовали на расправу русского.

Грозные, несмотря на физические увечья, кривоногие, сидящие в седлах лошадей ростом с пони как на унитазах, они по старой традиции махали найзами – копьями по-русски – и натягивали луки для стрельбы. Кто-то и современным стрелковым оружием угрожал. Военные приготовления сопровождались улюлюканьем и посвистами соловьев-разбойников.

Протасов вышел на войну один. Поманил пальцем главного, тот лениво доскакал на своем жеребчике и остановился в метрах десяти от русского. Протасов улыбнулся и не поленился сам подойти к вожаку орды. Потрепал лошадиную морду, приговаривая:

– Горбунок, точно Конек-горбунок!

Лошадка в ответ на ласку осклабилась желтыми зубами, хотела было даже заржать дерзко, но передернутые поводья, больно растянувшие губы, заставили ее умерить пыл и вернутся в стан завоевателей.

Киргизский богатырь за такую панибратскую выходку размахнулся блеснувшей на солнце секирой, оставшейся от прапрадеда, и обрушил ее на голову русского. Но тут Господь явил чудо. Протасов молниеносно поднял над лысой головой руку, словно защищаясь от неминуемой смерти. Все зрители, ждущие рассечения тела, охнули, но чудо и состояло в том, что не русский распался надвое, а сама древняя секира прямо по металлу развалилась пополам, и острое железо упало под ноги Горбунку.

Оказалось, что чудо все же было явлено не Господом, просто у русского имелся нож дамасской стали, которая не только местное железо резать может, но и бриллиант на части поделить.

Волшебный дамаск перекочевал в короткопалые руки киргизского богатыря, еще ему был передан пистолет «ТТ» с полной обоймой.

Вождь просиял опухшим лицом, спешился и передал лошадиные поводья Протасову:

– Дар. За пистолет. Жалко секира, хороший был! Прапрадеда Изыльбега.

– Пойдем Горбунок…

Сделка ради мира была заключена, орда из соседнего становища отбыла восвояси, а в ауле вновь стало тихо и спокойно. Только пустые улья смущали и старых, и молодых.

Протасова вызвали к самым ветхим и мудрым, и старейшины попросили его уйти по любой дороге. Собрали русскому еды, ковер подарили, проявляя прощальное дружелюбие.

– Олег бек, – объясняли свое решение старики, – жили мы вековыми устоями – так и останемся. Цивилизация не прилипает к нам.

– Перестройка! – попытался Олег.

– Перестройка – как у старика член стойка! Уж прости!

Пир закатили на проводы знатный. Наварили и нажарили бараньего мяса вдоволь. Пахло так густо, что все шакалы заскулили в степном мраке.

Опились киргизы кумысом и заныли степные песни, чуть струны на комузах не оборвали. А когда все потихоньку угомонилось и соплеменники хором захрапели, когда костры пред тем, как умереть, вспыхивали на мгновенья гаснущим углем, когда луна открылась полной наготой, Протасов вывел под ночное небо всю свою семью. Усадил жену на киргизского конька, сам примостился сбоку и прошептал лошади в самое ухо: