Феликс убил Лару - Липскеров Дмитрий Михайлович

В один из обычных дней молодой человек заглянул на погибшую пасеку и произнес нараспев что-то невнятное. Останки медового дела – всякая пчелиная утварь, стенки домиков, пустые ссохшиеся соты, сквозь которые уже начала прорастать скудная трава, – все валялось повсюду поломанное и порушенное. Откопал Абаз и личный дымарь своего дяди. Отер его рукавом, как будто хотел джинна вызвать. Увидел в очищенном металле прибора свое отражение – и решил пасеку заново построить.

Инструмента в брошенном ауле оставалось предостаточно, и молодой человек начал работу. Он все время что-то подвывал себе под нос и, не глядя на масштабы восстановления, трудился неспешно, рутинно. Жары и холодных вечеров не чувствовал.

Тому, кто делает, помогают небеса. Работа шла малопомалу, шакалы по-прежнему таскали ему свежую убоину, и уже через месяц первые двадцать ульев были сколочены и отреставрированы. Абаз покрасил их в голубой цвет и иногда глядел на ангелов. Все же его смущал рукокрылый с хозяйством между ног. Последним Абаз начистил дядин дымарь, раздул угли и подымил для пробы над ульями.

По вечерам он по-прежнему играл на комузе, но музыка его уже не была столь печальной, в ней появились нотки радости…

Абаз нашел деньги. Пару недель назад он наткнулся на них под развалами своей старой юрты, под пыльным матрасом дяди Арыка. Много пачек. Видимо, приворовывал пасечник щедро… Племянник совсем не помнил, что такое деньги, или вовсе не знал, но ангелы были посланы на все случаи жизни и почти по Марксу вложили в чистые мозги Абаза, что эти бумажки являются посредником между обменом товарами.

Улья и мед. Пчелы необходимы, матка, трутни… Наитие и что-то высокое, повыше ангелов, сообщало молодому человеку, что нужно все собрать, все сложить правильно, чтобы заселить маленький пчелиный городок, чтобы он гудел здоровым роем и мед лился рекой.

Во сне ему явился ночью отец и открыл сыну, что первые ульи привез и поставил некий русский по фамилии Протасов. Еще отец сказал, что мужик был родом из-под Вологды, из села Колья или Стольня. Больше отец ничего не сообщил, но велел слабоумному сыну отправляться в Россию искать Протасова по адресу.

«Покупать пчел надо! – последним наказал. – Мозги включи, сынок!»

Юноша собрал вещички на смену, подвесил на осла жбан с водой, сел на него и поехал в сторону России.

Осел Урюк в город Кара-Болта не спешил, он не стремился походить на скакуна, да и Абаз существовал в каком-то своем тягучем ритме, потихоньку глотал воду и слушал жаворонков… Ехали до города месяц…

Молодому идиоту тщетно пытались объяснить, что без паспорта никуда нельзя. Это раньше Кыргызстан был частью СССР, а сейчас бывшая республика живет самостоятельно, под управлением товарища Президента Вольфганга Шнеллера. Хорошо живет. И зачем идиоту в Россию, там же холодно. А где холодно – потребны мозги. А как безмозглому киргизу в России выжить?

Красивого печальным образом своим Абаза приютил станционный смотритель Джамал, который сжалился над человеком с недостатком серого вещества и отвел его в железнодорожный домик в тупичке, чтобы напоить чаем и угостить баранками с русским названием «Московские». Даже идиотам надо помогать. Аллах зачтет.

– Баранки «Московские» – ухмыльнулся станционный смотритель, – а самой Москвы уже нет. И Кремля как не бывало.

Чай он наливал в кружки из медного чайника и рассказывал, глядя в пустые печальные глаза, что этой чайной принадлежности лет триста. Даже сосед, любитель старины, грузин Дато предлагал за него пусть и старенький, но рабочий мопед с небольшим пробегом.

– Кремль? – с трудом повторил юноша.

Смотритель хотел объяснить, но только и смог сказать, что «это красиво».

– Как чайник мой… Уничтожили, так сказать, Кремль, – подытожил Джамал, подливая гостю чай. – Застрелили красоту!.. Война, говорят, была… Кажется, называется Однодневная… Еще чаю долить?.. И за день этот самый Кремль поломали…Так говорят…

– В Россию, – промычал Абаз.

Джамал помялся и выразил сомнения по поводу существования этой России. Ни в газетах, ни по телевизору про Россию много лет не рассказывали. Полная тишина. Но иногда коротко говорили про русские независимые области, воюющие между собой, а про страну такую даже не шепчутся.

– Шайтан их разберет. Или цензура, брат… Главное – не обоссысь здесь! – Джамал указал гостю на нужник, и пока тот облегчался, набрал на телефоне номер начальника станции – и заговорил по-русски. – Товарищ начальник станции!.. Это Джамал, который на тринадцатой ветке отрабатывает. У меня тут мальчик-идиот, он из дальнего аула, очень издалека, все в Россию просится, а документов нет никаких. Есть ли, товарищ Протасов возможность помочь юноше обрести для мозгов покой? В дом определить социальный?

Абаз, услышав фамилию «Протасов», пустил струю мимо ведра и штаны замочил. Так и вышел из нужника в срамном виде.

– Еще и обоссался…

Начальник станции Протасов забрал Абаза из домика смотрителя и усадил в автомобиль:

– Ко мне обедать поедем! А уж потом…

У Протасова дома хозяйничала еще молодая, гладкая и ладная жена Ольга, с высокой копной волос по моде. Она устроила все на столе красиво и улыбалась красиво, показывая белые зубы. Лишь одного, сбоку вишнёвого рта, не хватало.

– Не волнуйся! Не бью я ее. Камешек кто-то ради забавы в плов положил. На следующей неделе вставим…

Женщина поставила на стол пельмени и квашеную капусту.

Абаз не знал, что это за еда. Он толком и не помнил про человеческую еду. Что-то мелькало крайне редко в мозгу: аульная шурпа – густая, пахучая, сытная. А про шашлык, который раньше в семье готовили на саксауле, про плов, с горкой бараньего мяса на верхушке риса забыл; вспоминались только тушканчики и жаренные на костре зайцы. А про личную тарелку и вилку он не ведал вовсе… Выудил из общей миски пальцами капусту и в рот положил, зачавкал, как раньше чабаны делали, затем, обжигая пальцы, отправил в рот пельмень.

Она так тихо смеялась, прикрывая рот ладошкой, как ангел, как мама Сауле, а муж обнимал ее за плечи… Абаз вдруг впервые наяву, не во снах, вспомнил мать свою и отца Бекжана.

– Эмне болду айылга? – по-киргизски спросил Протасов. – Что с аулом?

– Смерть, – ответил молодой человек. – Өлүм… Аарылар… Чакалдар… Өрүк, Колья…

– Какие Колья? – насторожился Протасов.

– Вологда… – тоже по-русски произнес Абаз.

Умей Алтымбеков – крупнейший авторитет всего Кыргызстана – жил в лучшем доме Кара-Болта, окруженного садами, бахчами с арбузами и дынями, с левого бока озеро блестело, заполненное рыбой, которая плескалась под вечер и била хвостом на утренней зорьке. Плохо то, что Астрахань, откуда ему цистернами завозили будущий улов для забавы знатных гостей, теперь лежала в руинах, и Умею приходилось вести переговоры с финнами, торгующими дороже и все в белую.

– Эвросоюз! – оправдывался финский партнер Юкка Милтонен.

В Кара-Болта наполовину киргизу, наполовину китайцу принадлежали все значимые бизнес-структуры, и в Бишкеке он тоже был хозяином. И вокзал, на котором работал Протасов, тоже крышевал он. У Умея имелись и развлекательные учреждения культуры, где вокруг шестов крутили голыми задницами, трясли грудями двадцать представительниц разных народов, от русских, самых дешевых и голимых, до удмурток, чьи упругие ягодицы стоили хорошенького корешка женьшеня, все урожаи которого, разумеется, контролировал в Азии Умей.

Все нравилось в этой жизни бандиту. Любил он новое время и существовать в нем на полную. Нравилось наказывать строптивых коммерсов, засыпая их голые ступни в тазу с водой хорошего качества цементом, марки 400, и ждать пока смесь намертво схватится за лодыжки. Потом жертв с помощью крана опускали в озеро и после последних пузырей называли «водорослями». Их колышущиеся тела постепенно обгладывала многочисленная рыбья порода, и киргизский бандит представлял, как какой-нибудь гостивший у него мэр средней руки, с дородной женой и толстыми детишками, едят этакого могучего сазана, отожравшегося человечьей плотью.. Сам Умей тоже очень любил рыбу из своего озера, хвастал про нее: