Три карты - Владимир Гурвич

– Но сейчас как раз 2000 год, – заметил Ордынцев.

– Поэтому я здесь. Я слабею с каждым днем, – Гринев тяжко вздохнул. – И я хочу отдать вам свою часть плана.

– Она у вас?

– Было бы рискованно ее носить с собой, – заметил Гринев. – Нет. Я ее надежно спрятал. Спрятал у самого любимого мною человека. Ее давно нет, но она мне помогает до сих пор и хранит самое ценное, что есть у меня. Приходите ко мне завтра домой – и мы отправимся за картой.

– Непременно приду, – горячо воскликнул Ордынцев.

– Вот вам мой адрес, – протянул Гринев заранее заготовленный листок со своим адресом. – А теперь я пойду. А то внучка, если не застанет меня дома, будет волноваться.

Гринев поднялся.

– Вас проводить? – предложил Ордынцев.

– У меня хватит сил дойти самому. До свидания, – Гринев медленно и осторожно стал спускаться по лестнице. Ордынцев задумчиво смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из виду.

Солнце вынырнуло из-за облаков и ударило прямо по стеклам. Журналист Пьер де Винтер, возвращавшийся домой ранним утром после затянувшейся ночной вечеринки, недовольно сощурился и пошарил рукой в бардачке. Изрядно покопавшись в его недрах, он извлек оттуда солнечные очки и нацепил их на нос. Когда Пьер припарковался около своего дома светило уже било по стеклам прямой наводкой так, что не спасали даже защитные стекла. Радуясь, что, наконец-то, добрался до дома, Пьер вышел из машины и быстрым шагом направился к подъезду. В почтовом ящике он обнаружил конверт от неизвестного адресата, несколько газет и открытку. Пьер небрежно сунул все это под мышку и бегом взбежал на третий этаж.

Войдя в квартиру, он снял пиджак и бросил его на спинку кресла. Спать хотелось безумно, но Пьер преодолел искушение тут же упасть в кровать и с интересом начал просматривать корреспонденцию. Его внимание привлекла открытка. Она оказалась повесткой с приглашением прийти в прокуратуру. Пьер растерянно повертел бумагу в руках, пытаясь сообразить, что бы это могло значить. Внезапно взгляд его стал осмысленным. Он понял, что произошло.

– О, черт! – Пьер в ярости ударил кулаком по ручке кресла.

В здании прокуратуры было прохладно. Включенные на полную мощь кондиционеры, спасали от внезапной жары, такой необычной для ранней весны и захватившей Париж в свое полное и безраздельное господство.

Пьер остановился около кабинета отдела безопасности и с опасением толкнул дверь. Сотрудник отдела – лысый, тучный мужчина, оторвался от своих дел и внимательно уставился на Пьера.

Он долго и тщательно изучал предъявленную Пьером повестку, словно она заключала в себе какую-то загадку, затем аккуратно и не спеша занес ее номер в книгу регистрацию посетителей и только после этого предложил Пьеру садиться. Затем лысый и толстый извлек из стола сотовый и положил его на стол.

– Это ваш телефон? – деликатно поинтересовался он.

Конечно, Пьер сразу узнал свой сотовый, но не стал озвучивать этот факт, предусмотрительно решив помолчать до времени. Мало ли что.

– Можете не отвечать, – презрительно поджал губы лысый и толстый. – Нами установлено, что телефон принадлежит вам. Как и то, что вы организовали прослушивание зала заседаний кабинета министров с помощью этого телефона. Вы установили телефон на столе и настроили его на режим передачи информации. Как вам удалось проникнуть в зал заседаний?

Лысый и толстый впился в Пьера цепким колючим взглядом. Пьер сразу понял, что дальше играть в молчанку совершенно бессмысленно.

– Во время проводимого накануне «дня открытых дверей», – с трудом выдавил он из себя.

– Спешу поздравить вас, господин «диверсант», – губы лысого и толстого сложились в некое подобие улыбки. – Вашим планам не суждено было сбыться. Телефон был обнаружен сотрудниками спецслужб безопасности во время проведения штатного осмотра. Молитесь богу, что в телефоне не оказалось компрометирующих видеозаписей. Иначе вы бы сейчас сидели совсем в другом месте. Вы понимаете, о чем я?

– Да, разумеется, – выдохнул Пьер, подумав, что на этот раз, кажется, пронесло. Только бы шеф не узнал о его проколе. Но его надеждам не суждено было сбыться.

Атмосфера кабинета главного редактора журнала, где работал Пьер, была накалена до предела. В кабинете находились двое. Пьер, пристроившись на краешке кресла, как нашкодивший школяр, и главный редактор, в бешенстве мечущий в него все новые порции громов и молний.

– Что вы натворили! – орал главный, устрашающе вращая глазами. – Это скандал! Мне звонили из Комитета безопасности и предупредили, что если дело получит огласку, наш журнал будет закрыт! И правильно сделают, мы нарушили закон.

– Но это же была ваша идея – любыми средствами раздобыть этот материал, – отбивался, как мог, Пьер, прекрасно понимая всю бесполезность любых попыток хоть как-то оправдать себя.

– Любыми, это не значит противозаконными! – продолжал вопить редактор, как человек, у которого на пожаре сгорело все имущество.

– Да, но…

– Никаких но! Ничего не желаю слышать! С сегодняшнего дня вы уволены! – Главный редактор саданул по столу кулаком так, что в кабинете задрожали стекла.

Пьер гнал по шоссе со скоростью сто двадцать километров в час. В ушах до сих пор стоял истошный вопль шефа о том, что он уволен. На душе было мерзко и отвратительно, как никогда. Пьер нажал на газ и увеличил скорость почти до предполетной. Ему не терпелось оказаться в доме своей матери, предпочитающей загородное уединение бестолковой, по ее словам, сутолоке и суете Парижа.

Наконец, глазам его открылась желанная картина: красивый старинный особняк с колоннами в обрамлении сочной яркой зелени деревьев и кустарников, за которыми угадывался небольшой пруд.

Пьер нашел мать в гостиной за чтением очередного любовного романа, которые она обожала и поглощала в неимоверном количестве. На саркастические замечания Пьера о том, что такая литература годится только для того, чтобы забивать ею пустые головы нервных и экзальтированных дамочек, мать всегда с достоинством отвечала, что предаваться иллюзиям, которыми в изобилии потчуют читателей авторы этих произведений, совсем не вредно, а иногда очень даже полезно. Потому что иллюзия это сон, а сон просто жизненно необходим человеку, чтобы восстановить растраченные силы и с избытком накопить новые. А сон наяву не менее полезен, чем настоящий.

Пьер ее объяснений не принимал. Для чего матери в ее возрасте нужна вся эта дребедень так и оставалось для него загадкой, разгадывать которую ему было просто и лень и не досуг.

Мать оторвалась от увлекательного чтения и с удивлением посмотрела на Пьера, появившегося на пороге гостиной.

– Сегодня уже суббота? Странно, утром я думала только четверг, – рассеянно произнесла она, все еще находясь во власти только что прочитанных строк. – Как быстро пролетела эта неделя. Я даже не заметила.

– Нет, мама. Сегодня, в самом деле, еще только четверг. – Пьер подошел к матери и нежно поцеловал ее в щеку. – Прости, это я явился не вовремя. И оторвал тебя от чтения.

– Ну, что ты, что ты, – засуетилась мать и захлопнула книгу. – Я тебе всегда рада. Сейчас ужинать будем. Жюли приготовила гусиную печенку – твою любимую. Как будто чувствовала, что ты приедешь.

– Мам, не лукавь. Я же знаю, ты тоже обожаешь эту печенку. И наверняка заказала ее себе на ужин.

– Я уже в таком возрасте, когда могу себе позволить некоторые гастрономические вольности, не думая о последствиях для фигуры, – грустно улыбнулась мать и поднялась с кресла, чтобы распорядиться об ужине.

Через полчаса они уже сидели в столовой за столом, накрытым туго накрахмаленной белоснежной скатертью и наслаждались едой из старинного фамильного серебра, который мать всегда приказывала доставать к приезду сына. В другие дни она довольствовалась обычным фарфором.

За ужином Пьер поделился с матерью событиями последних дней и о своем новом статусе безработного.

– И что ты намереваешься теперь делать? – осторожно спросила мать.

– Не искать новую работу, это точно! Мне надоело быть на вторых ролях, – в запальчивости выпалил Пьер. – Я сам хочу стать хозяином.

Пьер поймал вопросительный взгляд матери и поспешил пояснить свои слова.

– Я хочу издавать свой журнал. Свой! Понимаешь? Тогда никто и никогда больше не сможет указать мне на дверь.

– Но это же стоит огромных денег, – с сомнением покачала мать головой.

– Именно за этим я и приехал к тебе. Мама, расскажи мне о дедушкином завещании.

При упоминании о завещании лицо матери сделалось отчужденным. Какое-то время она молчала, затем нехотя начала говорить.

– Существует такое завещание. Только проку в этом никакого.

– Почему? – поинтересовался Пьер.

– Потому что твой дед совсем не думал о семье. Собственная дочь его интересовала меньше, чем какие-то сомнительные фантазии. Он посвящал им большую часть своего времени. А под конец жизни отец вообще сошел с ума и завещал все деньги какому-то проходимцу.