Гений - Джесси Келлерман

— Да ты ничего не понимаешь!

— Понимаю. Но сделать ничего не могу.

— Кончай трындеть! Ты слышал, что я сказала?

— Спокойно, я уже открыл календарь. — Тут я слегка приврал. На самом деле я еще искал ключи. — Да что случилось-то? Скажи хоть, на что ты меня подписываешь?

— Мне нужен весь выставочный зал.

— Да ты чего?

— Это не обсуждается. Мне нужен весь зал, Итан. Нужен простор и размах.

Она пустилась в рассуждения о тающих льдах в Арктике. Очень научно и очень непонятно. Ей позарез нужно выставиться в июне, в разгар сезона, в день летнего солнцестояния. И чтобы непременно выключили кондиционеры. Чтобы все тут поплавились от жары и острее прочувствовали, каково приходится льдам. Ка-а-ак они тай-йут. Всё тай-йет. Она приступила к изложению пятой по счету теории глобального потепления, и я позволил себе сосредоточиться на поисках ключей, которые решили эмигрировать на самое дно портфеля. Наконец я их выудил, отпер галерею и снова начал слушать. Кристиана рассказывала, как она тут все вверх тормашками перевернет.

— Нет, моржа я сюда притащить не дам.

Она сердито засопела в трубку.

— Да это вообще незаконно, скорее всего. Кристиана, ты меня слушаешь? Ты хоть узнавала, можно ли возить по городу зверей?

Она посоветовала мне отсосать и бросила трубку.

Сейчас перезвонит. Я положил телефон на стол и занялся делами. Сначала прослушаем автоответчик. Шесть сообщений от Кристианы, все между четырьмя часами утра и пятью тридцатью. Интересно, кого она думала тут застать? Несколько звонков от коллекционеров, все интересуются, когда они смогут забрать купленные шедевры. В галерее шли две выставки. На одной — чудные, мягко переливающиеся картины Эгао Ошимы. На другой — гениталии из папье-маше. Художник — Джоко Стейнбергер. Ошиму всего продали еще до открытия экспозиции. Даже гениталии пошли в ход. Ими заинтересовался Уитни.[2] Месяц удался.

Прослушав сообщения, я взялся за электронную почту. Переписка с клиентами, приглашения на художественные ярмарки. Машину светской жизни надо все время смазывать: договариваться о встречах, смотреть новые картины. Главное в нашем деле — не останавливаться. Приятель, мой коллега, настойчиво спрашивал, удалось ли мне найти работы Дейла Шнелла. Я ответил, что, кажется, напал на след. Мэрилин прислала мне кошмарную карикатуру, которую на нее нарисовал один художник. Что-то в стиле Гойи. Мэрилин представала в образе Сатурна, поедающего своих детей. Самой ей этот мрак и ужас очень понравился.

В половине десятого явилась Руби и принесла кофе. Я взял стаканчик и выдал ей инструкции на день. В девять тридцать девять прибыл Нэт и сразу сел за верстку каталога к следующей выставке. В десять двадцать три телефон снова зазвонил. «Номер скрыт». Как вы догадываетесь, половина моих клиентов платит за эту услугу.

— Итан! — Этот мягкий тон я узнал мгновенно.

С Тони Векслером мы знакомы всю жизнь. Вот таким я хотел бы видеть своего отца. В отличие от отца настоящего, Тони я не презирал. Он работал на папочку, и работал сорок лет подряд. Психоанализом можете заняться сами. Чтоб картина была яснее, добавлю: когда отец чего-то от меня хочет, он посылает ко мне Тони.

В последние два года отец чего-то хотел все чаще. У него случился инфаркт, а я не пришел навестить его в больнице. С тех пор он мне звонит раз в два месяца, вернее, не он, а Тони. Вы скажете, не очень-то это часто. Просто вы не знаете, сколько мы общались до того. С моей точки зрения, раз в два месяца — это как-то чересчур. Можно бы и пореже. Лично я никаких мостов наводить не собирался. Если папочка строит мост, значит, хочет содрать деньги с проезжающих.

Так что слышать Тони я был рад, а вот слушать — не готов.

— Мы читали отзывы о твоих выставках. Твоему папе было очень приятно.

Говоря «мы», Тони имеет в виду одного себя. Я открыл галерею девять лет назад. Тони тут же подписался на наш каталог и, не в пример многим другим подписчикам, читал его от корки до корки. Тони — настоящий интеллигент. В наш век это слово уже ничего не значит. Меня всегда поражало, сколько всего Тони знает о нашем бизнесе.

И когда он говорит «твой отец», он тоже имеет в виду себя. Он приписывает хозяину собственные чувства. Он приобрел эту привычку, поскольку, как мне кажется, не очень ловко себя чувствовал от того, что мои отношения с наемным служащим отца были намного лучше, чем отношения с самим отцом. Ладно, меня-то не обманешь. Мы поговорили об искусстве, о Стайнбергере и его возврате к свободной фигуративности,[3] о планах Ошимы и о связи между этими выставками. Я все ждал фразы «Твой папа хочет…».

— Я тут видел то, что тебя заинтересует. Новые работы, — сказал Тони.

В нашем деле сезон охоты должен быть открыт всегда. И поэтому каждый галерист довольно быстро формулирует свои правила отбора. У меня тоже есть правило, и очень жесткое: если ты чего-то стоишь, я тебя найду, а если нет — не звони мне, я о тебе и слышать не хочу. Может, методы работы у меня драконовские, но другого выхода нет. Либо я следую этому правилу, либо выслушиваю бесконечные просьбы знакомых. Каждый пытается тебя убедить, что если б ты пришел на первую выставку сводного брата мужа лучшей подруги их золовки в еврейском культурном центре в Бруклине, то не устоял бы, был бы обращен в новую веру и умолял бы позволить тебе выставить на голых стенах твоей никчемной галереи эти шедевры. «И ты, Тони?»

— Да что ты? — ответил я.

— Это рисунки. Пером и фломастером. Тебе понравится.

Я нехотя поинтересовался, кто художник.

— Он из Кортс, — ответил Тони.

Кортс — это Мюллер-Кортс, квартал в Квинсе. Самый большой и безопасный район новой застройки во всем штате. Его возвели после войны, и дома там предназначались для среднего класса. Такая псевдоутопия — улицы, залитые ярким белым светом, двадцать шесть тысяч респектабельных жителей, два десятка высоток, два гектара земли. Памятник богатству, напыщенности, а заодно памятник всем арендодателям. Гнойный прыщ на лице и без того мерзкого района, который к тому же носит мое имя.

И я размяк. Проникся сочувствием к художнику, живущему в такой чертовой дыре. Хотя сочувствие — не повод для совместного бизнеса. Я этот богом проклятый район не строил, это мой дедушка постарался. Я не обслуживал эти дома и не довел их до нынешнего состояния. Это заслуга папочки и братьев. И все-таки я поддался. Что такого плохого случится, если я просто гляну на «художника» и на его «картины»? Главное, чтоб не начали болтать, будто моя галерея распахнула двери для всех страждущих. А тут всего-то и надо, что сходить и посмотреть. Невелик труд. Уж для Тони я могу выделить время. Глаз у него наметанный. Если он говорит, что мне понравится, так, скорее всего, и будет.

Нет, браться за новенького я не собирался. У меня и так от клиентов отбоя не было. Просто людям нравится, когда эксперт подтверждает, что у них хороший вкус. Наверное, и уравновешенный Тони поддался этому соблазну.

— Дай ему мой электронный адрес.

— Итан…

— Или пускай зайдет. Только скажи, чтоб сначала позвонил и сослался на тебя.

— Итан, я ему ничего не скажу.

— Почему?

— Потому что я не знаю, где его искать.

— Кого?

— Художника.

— Как не знаешь?

— Не знаю. Он пропал.

— Как пропал?

— Совсем пропал. За квартиру три месяца не платит, на людях не показывается. Там забеспокоились: не умер ли? Комендант вскрыл дверь, но тела не нашел, зато нашел рисунки. Слава богу, он догадался сначала мне позвонить, а ведь мог бы и сразу их на помойку вынести.

— Он тебе напрямую позвонил?

— Он позвонил в управляющую компанию. А те стали звонить начальству. Поверь мне, было из-за чего. Эти рисунки не отсюда.

— Рисунки. — Как-то мне с трудом во все это верилось.

— Да, рисунки. Но это живопись. Настоящая.

— И на что похоже?

— Трудно сказать. Так словами не опишешь. — Тони вдруг занервничал, чего с ним обычно не случалось. — Поезжай и посмотри сам. Там дело не только в рисунках, но и в самой комнате.

Я сказал, что это фраза из рекламного буклета.

— Ладно тебе, Итан, не ворчи.

— Тони, ты правда думаешь, что…

— Правда думаю. Когда приедешь?

— Ближайшие пару недель я очень занят. Надо съездить в Майами.

— Нет, давай сегодня. Во сколько ты будешь?

— Ни во сколько. Ты что, совсем, что ли? Какое сегодня! У меня работы полно. Сейчас прямо все брошу и приеду!

— А ты прервись ненадолго.

— Да я еще даже не начал.

— Ну так тем более.

— Я могу… в следующий вторник заехать. Договорились?

— Сейчас машину за тобой пришлю.

— Тони, никуда они не денутся, твои рисунки. Подождут.

Он укоризненно замолчал. Правильно, лучшая защита — нападение. Я положил мобильный на стол и собрался спросить у Руби, какое у нас на сегодня расписание. Тони снова заквакал из трубки: