Озорные рассказы - Олег Долгов

– Все равно непонятно, какие-то истребители, часы. Вы бы лучше на себе показали.

– Если я на себе покажу, меня сразу в милицию заберут, а вашу аптеку на неделю закроют.

Кого бы уконтрапупить

Безобразие, мой «Крохобор» занял в рейтинге 1944 место. Я старался, потел, фигурально выражаясь ночей не спал. Все, что было в чистой девственной груди, отдал рассказу и такой афронт. Обидно до слез, у меня даже в левом, нет в правом или все же в левом ухе засвербило, заскрежетало, во всем теле ожидание чего – то нехорошего, колено хрустнуло, печень тоскливо заныла. Ишь ты, по какой – то там формуле считают, лучше бы в душу мою заглянули. Гляди у меня, не посмотрю на семейное положение, укантрапуплю. Тоже мне интеллигенция. Да я чихать c микробами на вас хотел с высокого дерева. Быстренько соображаю, какие принять ответные меры. Ну мы люди тоже интеллигентные, можем слегка царапнуть.

Выходит эта старая грымза из подъезда, зеркальце вынимает, морщит свой бугристый лобик и желает нанести на свое мурло не первой и даже не второй свежести последние штрихи, чтобы прикинуться симпатичной. Рот свой беззубый открыла, хочет «ветра веселого хлебнуть», весна мол и все такое, впереди радостное. Тут уж я не промахнусь, ведро с грязной водой и тряпкой не первой свежести взболтнул и сверху на тех, кто не за нас – получай фашист гранату. Потом спускаюсь вниз, чтобы посочувствовать, почмокать: до чего много стало фулюганов. Пусть теперь подумает о своей заскорузлой жизни.

Равняйсь, смирно

– Серега, моя совсем меня задолбала, с утра до вечера строгает, у тебя то самого, как с этим вопросом?

– У меня всё путем, полный порядок.

– Как тебе удалось?

– Все очень просто. Как – то она в очередной раз накатила, ну я ей и подкидываю смешной такой вопросец:

– Какое у тебя воинское звание? – Она подумала, прикинула и так неуверенно глаголет:

– Рядовая…

– А я, между прочим, старший лейтенант запаса, и могу поставить тебя по стойке смирно.

Конечно долго смеялись, но с тех пор она меня зауважала и стала слегка, вроде в шутку, побаиваться. Так что придешь домой и сразу, таким командирским голосом:

– Равняйсь, смирно, а если что вкати внеочередной наряд на работу.

Танцы, обжиманцы

В 23 веке на месте нашего двора проводились археологические раскопки…

Ученых удивило наличие большого количества металла и отпечатки каких – то зубчиков.

Долго ломали себе голову, что бы это значило, пока самый умный не изрек: это же остатки пивных пробок.

Вечерело, субботний вечер. Из открытых окон звучит очередной опус Оскара Строка:

Лейтенант молодой и красивыйКрай родной на заре покидал.

И потом рефрен:

Можешь всё потерятьИ невесту и мать.Только помни, чтоРодина ждет.

Как – то жутковато звучало, ведь Родина, мать и невеста слиты воедино, как же одно без другого.

По двору тихонько пробирался, стараясь быть незаметным, какой – то небритый старикан со скрипкой подмышку. Он постоянно ходил к одной женщине лет 30—35, по – видимому был влюблен или просто искал утешения. Что они там делали за закрытой дверью? Сейчас говорят – не знаем, но догадываемся. Выходила прогуляться пожилая пара под ручку, тесно прижавшись, друг к другу. Каждый раз у нее под глазом сиял свежий фингал. Вот и пойми эти счастливые семьи.

Дуся, жена шофера – дальнобойщика влюбилась в профессионального игрока в «преф» и пользуясь отсутствием мужа назначила ему свидание. Тот появился как то незаметно и моментально прошмыгнул в ее комнату. Мы с ребятами подглядывали в замочную скважину, но в полутьме ничего не было видно, поочередно прикладывали уши, почти ничего не было слышно, какие-то неясные вздохи и поскрипывание старого дивана… Потом муж узнал обо всем, колотил ее бедную и гонял ее по всему двору.

И, наконец, в одной квартире на первом этаже по субботам собиралась молодежь, пели песни, рассказывали всякие истории, в том числе конечно, анекдоты.

Потом на середину комнаты выходил хозяин, высокий сутуловатый Веня Боровиков и громогласно объявлял:

– Начинаются танцы, обжиманцы.

Естественно, в основном танцевали танго и медленные фокстроты, чтобы быть поближе к вожделенному. Часто в оконном проеме возникала парочка, отгораживаясь от всех занавеской, но со двора их было хорошо видно. Они взасос целовались, причем дама держала в одной руке дымящуюся сигарету, второй нежно обнимала очередного избранника.

По двору обычно бродил Толик, вернувшийся после очередной отсидки. Говорили, что может выпить полтора литра водки, – для обычного человека смертельная доза. С ним старались не связываться. Когда он в очередной раз вернулся, его Марфуша жила с кем-то другим. Он выгнал, кого – то другого и снова занял свое законное место.. Говорят, что они познакомились где – то там, в местах отдаленных. Женщина была суровая, неразговорчивая, с натруженными мозолистыми руками, работала на пивном заводе, сколачивала деревянные ящики для бутылок. Толик тоже поначалу туда устроился, но его быстро уволили, наверно пил слишком много пива. Работал он где придется, а вечерами играл на танцах на трубе. В любой гопкомпании всегда есть такие простодушные ребята, когда что – нибудь натворят, отвечают, не выдавая товарищей – такие как Толик. Как – то, когда я стал постарше, он пригласил меня на вечер отдыха, посвященный празднованию 8 марта.

– Ты услышишь, какую я выдам солягу. – В те времена считалось особым шиком на трубе очень громко, оглушительно играть предельно высокие ноты. Мы вошли в маленькую тесную комнату, где собрались все «лабухи». На столе, накрытом для музыкантов стояла пара бутылок московской водки и незамысловатая закуска. Перед работой все, естественно, выпили. Самый главный Мишка Шустерман играл на тубе, которую все называли «Люсей». Во время демонстраций самая большая труба была просто необходима. Она бедная была вся помятая, видимо хозяин частенько попадал во всяческие истории.

Начинаются танцы. Толик встает, как всегда вдребодан пьяный и побагровев всем лицом, задрав свой инструмент куда то вверх выдает какие-то невероятные фиоритуры. Все видят, что парень старается, аплодируют и вдруг бедняга забыл застегнуть свой гульфик, оттуда выныривает прямо целиком наружу детородный орган. Танцующие женщины в легкой панике, весь зал начинает истерически хохотать, а наш герой невозмутимо продолжает свое соло. Оркестр убегает в артистическую, туда врывается до нельзя взбудораженный директор клуба, и начинает на всех истошно орать. Шеф оркестра Мишка Шустерман пытается его успокоить:

– Чувак, всё в ажуре, всё путем, – но тот, выгоняет оркестрантов, не заплатив ни копейки. Такие вот танцы, обжиманцы.

Полиглот

Заходишь в ресторанчик, первым делом поздоровайся с хозяевами заведения. Поделюсь обширными знаниями:

Грузинский ресторан – Гамарджоба, батоно.

Английский или ирландский паб – Хау дую ду, то есть сенькъю, сенкъю.

Итальянский ресторан – Аревидер чирома.

Японский ресторан – Сузуки, сузуки.

Китайский – Русский с китайцем братья навек. Если не врубаются, добавь: Сталин и Мао слушают нас.

Перелистывая записные книжки

Шел дождь…

Вы помните, Вы видите, Вы слышите.

Что – то загремело, зашкворчало в небесах.

Беспощадная красота.

Радостные лица страдающих изжогой.

Хорошо запомнился широкий зад шефа, склонившегося над низким окошечком кассы, его скупость и склонность к интригам.

Он любил ее, она любила шопинг.

Бурчание в животе – первый признак старости.

Вдалеке мелькнуло оголодавшее лицо Плющенко.

Ребенка не взяли в бассейн – рычаги маловаты, – задумчиво заметил тренер.

Моя двоюрная бабушка по фамилии Гиндельгершель, растворилась в ненасытной Америке.

Сногсшибательная самоуверенность, сногсшибательная.

Ослепляющее солнце таланта.

Странновато, еще рано, и чего приперся…

Самая сложная, неблагодарная задача.

Умер так и не протрезвев, не опохмелившись.

Помыться, засмеяться, запеть.

Ты можешь рассчитывать на самое лучшее, и дыхнул чистейшим бледномедовым запахом.

Только красота и доброта может спасти мир.

Так и ходит с задорной, неунывающей улыбкой.

В тратторию вошел Верди, все мужчины сняли шляпы. (Это лучшее, что написал Амфитеатров).

И только влюбленным, один раз в жизни доступна прихожая Иисуса Христа.

Правильно расставляя ноги, можно достичь многого.

Любимец партии, которого затем расстреляли видимо из – за большой любви.

На пути к надежде и радости.

Сначала мысль устает, затем угасает дыхание.

Прозрачная нежность.

Скользнул рядом плутовато – тигриной походкой.